Елена не тупая, поняла. Закон выживания здесь прост: корпус – это семья. И вести себя надо так, будто ты в семье, а не полубандитском курятнике для сирот и беспризорников, где тебя могут накрыть ночью подушкой, скрутить и бить, пока не потеряешь сознание. Здесь нет врагов, здесь не каждый сам за себя, как там, и выжить можно только вместе. Помогая друг другу, а не сбившись в волчью стаю с наглой хамкой в роли лидера, где члены стаи готовы задрать своего, если он слабый. Просто «кукушки» этого не поняли, но так и задумано. И поэтому она не с ними.
Наконец, она решилась. Подошла к странной девчонке, почти равнодушно блымающей большими черными ресницами на происходящее, и дружелюбно улыбнулась:
– Привет!
– Привет… – неуверенно ответила девочка.
…Но если она хочет выжить и не вылететь, ей нужно держаться кого-то. Вместе проходить сквозь опасности легче и спокойнее, а опасностей их ожидает фигова туча. Из присутствующих в ангаре отсеется девять десятых соискательниц, если не больше. Возможность доверить прикрыть кому-то свою спину, и знать, что этот человек не подведет – роскошь. И эту роскошь не получить сидя и кукуя в одиночестве, не сколачивая свою компанию, как эта хамка, и не прибиваясь ни к одной существующей. Почему бы не попробовать с этой девочкой? Вдвоем ведь легче?
Подойдя, Елена поняла, что оказалась не права насчет нее, и не права кардинально. Девочка боялась. Страх не просто скрутил ее, ее в прямом смысле трусило! Но понятно это было только отсюда – издалека девчонка цвела и пахла, идеально скрывая свои чувства. Умеют же люди!
– Не бойся, все будет хорошо! – Она попыталась ободрить ее, но потерпела фиаско: девочка смешно наморщила носик и гордо вскинулась:
– А я не боюсь!
Было в ее жесте нечто неправильное, так не должно быть.
Что именно – Елена поняла спустя несколько долгих мгновений: девчонка боялась не сдохнуть в этом долбанном корпусе, и не возвращения в родной приютский беспредел. Она боялась показать страх. Именно так – показать страх.Проявление слабости для нее было важнее, чем смерть, и это выбивало привычную к логике жизни Елену из колеи.
– Ты странная, – наконец выдала она свой вердикт, рассмотрев девчонку в полном молчании.
– С чего ты взяла? – вновь вскинулась та.
– Ты не такая, как все. И ведешь себя не как все. И одета по-другому…
Девочка оглядела себя и пожала плечами. Да, на ней были не казенные вещи, но назвать ее одежду хорошей или богатой язык не поворачивался.
– А ты откуда?
– Из Альфы… – буркнула девочка с тщательно скрываемой охотой. Видимо, сидеть в одиночестве ей тоже не улыбалось, и агрессию она показывала только для вида.
– О, я тоже. – Елена непроизвольно улыбнулась. – А ты из какого приюта?
– Я не из приюта… – девочка опустила голову.
– То есть как, не из приюта? – опешила Елена.
– А вот так, не из приюта! – вновь вспыхнула та.
– Но сюда же берут сюда только приютских!
– Разве? Кто сказал?
Елена раскрыла рот от удивления, но тут же его захлопнула. Действительно, а с чего она взяла, что в ангелы берут только приютских? Да, так считается, так все говорят, но кого они набирают на самом деле – дело только ангелов.
– И как же ты сюда попала? – не поняла она.
Девчонка вновь пожала плечами.
– Пришла в офис службы вербовки и попросилась.
– И тебя взяли?
– Угу.
– Вот так сразу? И привезли сюда?
Елена чувствовала подвох, но у нее не хватало опыта, чтобы понять, в чем он заключается. Ладно, ерунда это – если их зачислят, и они станут подругами, сама все расскажет.
Девочка отрицательно покачала головой:
– Нет. Сразу запихнули в какой-то бункер, где были другие девочки. Нас там тестировали. Девочек никого не взяли, отправили назад, а меня посадили на катер и доставили сюда. Одну. Позавчера. Почему – не знаю, не спрашивай. Но чем-то же подошла? Ты отвечала на их дурацкие вопросы?
Елена отвечала. Действительно, дурацкие. После тех вопросов отсеивается больше половины кандидаток, причем, зачастую это крепкие здоровые девочки, которых она не назвала бы по жизни ненормальными или слабыми. Ощущение тайны, связанной с этой девочкой, вдруг захлестнуло ее; она решила допытаться, в чем секрет, чего бы ей это ни стоило.
Недоверчиво хмыкнув, Елена вызывающе утвердила:
– Все равно они не могли тебя взять! Они берут только сирот! Потому, что у тех нет родных и по ним никто не будет плакать. Ты врешь.
Девочка вдруг опустила голову, сдвинув волосы, как бы отгораживая ими лицо:
– Я сирота. Наполовину. У меня отец погиб.
Пауза.
– Он военный был. В Империи воевал… – Ее голос дрогнул. Елене стало вдруг неловко.
– Прости. Я не знала…
Девочка продолжила, хотя готова была вот-вот расплакаться:
– У отца остались связи в командовании. Благодаря им меня и взяли. Вот я сказала! – по щеке девочки потекла непрошенная слеза. – Только никому не говори, ладно?
Елена прокляла себя за несдержанность. Инстинктивно она подалась вперед и обняла девчонку:
– Конечно! Разумеется! Прости!
Та уткнулась ей в плечо.
«А не такая она и железная» – пронеслось в голове у Елены. «Храбрится, чувства скрывает… А на самом деле настояшие чувства не скроешь, вот они, на виду».
Теперь все встало на места. Дочь погибшего военного, которой разрешили поступать в корпус телохранителей на общих с остальными основаниях по блату. Погибшего недавно – рана девочки еще слишком глубока, не успела зарубцеваться. Да, такое могло произойти, в их стране всё для военных – любые условия, любые льготы. Тем более, погибших при исполнении долга. Как бы она хотела, чтобы ее отец тоже был военным!..
Елена искренне сочувствовала девочке. Она, как и все в приюте, с раннего детства мечтала о семье – об этом мечтает каждая. Конечно, такие мечты реализуются редко, и даже реализовавшись, частенько рушатся – у них в группе, например, двух мальчиков и одну девочку приемные родители в свое время вернули после усыновления. Но всё равно все об этом мечтают, и в шесть, и в восемь, и в десять, и даже в тринадцать лет. Вдруг повезет, и кто-то решится взять тебя, несмотря на возраст и сложившиеся привычки?
Елена мечтала о маме – что та найдет ее, удочерит, подарит любовь, которую не дала ей сука, бросившая в родильном доме. О том, как будет баловать ее, читать сказки на ночь и разрешит играть в сетях сколько душе угодно. Но еще больше мечтала об отце – добром и заботливом, который будет сажать ее на плечи и катать по улице, а еще покупать конфеты и мороженное. И защитит от хулиганов – от всякого отребья, на которое насмотрелась в приюте.
Но мечтать, не имея – это одно, а потерять, имея – совсем другое. Девочка потеряла, любящего человека, которого будет помнить всю жизнь, и которого всю жизнь ей не будет хватать. Это больнее, чем жить без него с раннего детства.
– А у меня никогда не было отца, – пожаловалась она и села рядом. – И матери тоже. Не расстраивайся?
Девочка шмыгнула носом.
– Мне жаль. Ты тоже меня прости. Просто так… Нахлынуло!
– Да ладно, ничего! – примиряющее махнула рукой Елена. – Проедем?
Девочка кивнула и отстранилась, вновь напуская на себя непрошибаемый вид. Но теперь только для других, всех, кроме нее.
– Давай.
– Елена. – Она протянула руку. – Елена Гарсия.
– Катарина, – пожала ее незнакомка. – Катарина Веласкес.
– Как королева? – усмехнулась Елена.
– Ага, как королева, – расплылась в улыбке девочка.
Затем обе они, не сговариваясь, рассмеялись. Общее напряжение, держащее в кулаке третий день, спало, и обе почувствовали близость, какая бывает только у тех, кто может доверять друг другу. Несмотря на то, что они только что познакомились.
– Катарина, а ты знаешь, что у тебя очень красивые волосы? – Елена провела рукой по спадающим на плечи смоляным пядям теперь уже подруги. Та довольно хмыкнула:
– Вообще-то у тебя не хуже!
Апрель 2411 г., Венера, Дельта, Сьерра дель Мьедо, лагерь службы вербовки корпуса– Встать! Встать, я сказала! – заливаясь, орала Сирена на плачущую Катарину. Болото под названием «четвертая рота», тяжело дыша, повалилось на пол, постягивав с плеч вещмешки, с интересом наблюдая за разворачивающимся действом.
– Я не могу! Правда, не могу! – ревела объект всеобщего внимания, сидя на полу, судорожно сжимая винтовку и потирая ушибленную щиколотку.
– Встала и побежала! Через «не могу»! Мы и так плетемся в хвосте! Хочешь, чтобы нас всех отчислили?