Я вспомнил Оливию и ее девочек, охрану ее высочества. Пожалуй, здесь моя собеседница права, такие возникнут. Обязательно!
– Что у нас получается? – издевательски усмехнулась Катарина. – Наложение конфликтов? Социального, возрастного, иерархического, мировоззренческого, и, наконец, полового? Это без межличностных? Ну и как, тебе нужен персональный куратор?
М-да, я действительно, все серьезнее, чем я думал. И я, действительно, не мог охватить все проблемы, не мог копнуть так глубоко, хотя, казалось бы, чего тут копать?..
– Все, на кого ты сможешь опереться, это твой будущий взвод, – продолжала она. – Пока непонятно, кто им станет, и только высшие силы знают, как у тебя сложатся отношения внутри коллектива. Всех же остальных смело записывай в силы условно-враждебные.
Одно могу сказать точно, твои девочки однозначно будут… Не самого высокого статуса по местным меркам. Хорошо, если у них будет право свободного выхода за территорию, но может не быть и этого. То есть, их возможности защитить тебя будут ограничены. А сам ты…
Вздох.
– Не обижайся, но ты совсем не подготовлен для существования в нашем террариуме. Ты можешь защититься от Кампоса и его дружков, дать в морду зарвавшемуся подонку, выйти против превосходящих сил, утопить кого-то в фонтане… Но здесь это не сработает. Это не мужской коллектив, Хуан, тут правят бал иные законы. Здесь надо извиваться и жалить, как извиваются и жалят все вокруг, и уворачиваться от других жал. Только так можно выжить ЗДЕСЬ.
…Конечно, она драматизировала, как обычно, вряд ли на самом деле все так плохо. Но доля правды в ее словах имелась, и что-то подсказывало, стоит отнестись к проблеме со всей серьезностью.
Катарина остановилась, подытоживая весь наш сегодняшний такой нелегкий разговор:
– Я не всемогуща. Но вовремя дать нужный совет смогу. А остальное в любом случае будет зависеть только от тебя, от того, как ты себя поставишь. Пусть моя помощь будет искуплением былого. Ты как?
Я улыбнулся:
– Договорились!
Это была победа. Моя первая победа. И я имел все основания немножко за себя порадоваться. Но пожимая протянутую ею руку, отметил промелькнувшее в ее реплике лаконичное слово «террариум». Просто так такие эпитеты не дают.
Мы вынырнули из коридора в помещение с нумерованными дорожками. Нас уже ждали, четверо человек, естественно, все в парадной ангельской форме с офицерскими знаками различия. Двоих из них я не знал, но двоих видел раньше. Мишель, сеньора Тьерри, белокожая блондинос с золотыми волосами, и сеньора, являющаяся ее полной противоположностью – смуглая, с невозможно черными густыми длинными волосами, ниже лопаток, что при ее работе и необходимости прятать это богатство под шлем – роскошь. Та самая сеньора полковник, что встретила меня возле школы и силой направила внутрь.
Она держалась наравне с Мишель, я бы даже сказал, чувствовала, что имеет моральное право отдавать ей приказы. Это сразу бросалось в глаза. Вокруг нее невидимый никому, но ясно ощущаемый, витал ореол власти. Мне стало немного не по себе.
Катарина при виде этой сеньоры остановилась и растерялась, но быстро пришла в себя. Явно не ждала ее здесь увидеть.
– Крутая, да? – поддел я. – Эта сеньора?
Катарина кивнула.
– Мишель рядом держится скованно. Настолько крутая, что круче главы корпуса?
– Ее зовут Гарсия, – усмехнулась моя спутница. – Она – доверенное лицо королевы. Они с Мишель обе из взвода Леи. Все-то ты подмечаешь! Ладно, пошли, зоркий сокол…
Подходя, услышал, как Мишель кивнула этой сеньоре в нашу сторону:
– А вот и он.
Та обернулась.
Мои колени задрожали. Нет, первую секунду она смотрела нормально, с некой усталостью, и даже ленцой. Но ровно секунду. После ее взгляд затуманила сталь, и эта сталь чуть не пробила меня навылет.
– Да-да, он-он, – произнесла Мишель, противненько улыбаясь. – Я же говорила, ты будешь удивлена.
Сеньора спрятала эмоции, вмиг обуявшие ее, и дальше я не мог прочесть в ней ничего, кроме деловитой сосредоточенности. И злости. Но слава всем высшим силам, злости не на меня.
– Он пришел сам, – продолжила Мишель, храбрясь. Внутри ей тоже было не по себе. – Ты можешь проверить, тем более, это уже неоднократно проверяли другие. Решать тебе, но я считаю, мы должны дать парню шанс.
Сеньора Гарсия стояла, пытаясь подобрать слова, как-то ответить, но пока получалось у нее не очень. Она не знала, как реагировать на ситуацию, сомневалась, и меня начали пробирать пакостные мысли.
«Это что, она скажет «нет», и всё станет напрасно? Напрасной окажется эта канитель с похищениями и магазинами? Напрасно я выкладывался до изнеможения две недели подряд? И, наконец, напрасно встал в такую рань сегодня, хотя мог еще мирно поспать несколько часов? Меня никто никуда не возьмет, пока она не разрешит?»
«Нет,– одернул я сам себя. – Такие вопросы в компетенции одной лишь королевы. Сеньора полковник может наложить запрет на испытание СЕЙЧАС но отменить его совсем не властна.»
Наконец, сеньора полковник (блин, они обе полковники, но к этой прицепилось), смогла что-то сформулировать:
– Почему на нем белый доспех?
Мишель неуверенно пожала плечами:
– А что такое?
– Он женский.
– Он универсальный. К тому же, у нас нет других.
– Он женский, – настаивала на своем сеньора. И, видимо, так и было, потому, что Мишель недовольно сжала губы. – А еще он белый. Не подобает парню ходить в том, что для парней не предназначено.
– И все-таки, он универсальный, – не сдавалась Мишель. – А что белый… Нет у нас других. Не брать же у кого-то мальчишке под заказ только потому, что он мальчишка?
– Нет, не надо под заказ, – бескомпромиссно покачала сеньора Гарсия головой. – Но в таком ему ходить не следует. Пойдем со мной.
Это мне. Бросив фразу, сеньора быстрым шагом направилась в сторону створок, в которые мы только что вошли. И Мишель, и Катарина, облегченно выдохнули. Мне не оставалось ничего иного, кроме как засеменить следом, еще крепче сжав оружие.
Зайдя за поворот, сеньора полковник перестала сдерживаться: от нее открыто запылало лютой ненавистью к Мишель, и мне оставалось только догадываться, что могло служить ее причиной. А заодно держаться как можно дальше, чтоб не попасть под руку. Вроде я объектом злости не являлся, но береженого…
– Говорят, ты пришел сюда сам? – произнесла она, когда мы прошли вниз и вверх несколько лестниц. Я кивнул.
– Так точно, сеньора. Сам.
– И что же тебя сподвигло на такой безумный и глупый поступок?
Я решил не юлить. Не с ней.
– Безысходность, сеньора. Мне больше некуда было податься. Срочно потребовалось научиться защитить себя, а кто еще на планете научит этому? И кто научит лучше?
– А как же специфика? – усмехнулась она. – Условия? Традиции? Это как бы… Не мужское заведение!
Я согласился:
– Да, так и есть, сеньора. Но вы правы, в этом заведении всё держится на голой традиции, а традиции имеют свойство рано или поздно меняться. Или хотя бы нарушаться. Так почему бы не со мной и не в этот раз?
– Логично! – Она скупо рассмеялась. – А ты наглый юноша!
– Стараюсь! – подобрался я.
– И от кого же тебе срочно понадобилось защититься? Уж не от Кампосов ли?
– От них самых, сеньора, – я опустил голову.
– Но насколько мне не изменяет память, перед моим отъездом ситуацию с Кампосами разрулили. – В ее голос закрались ледяные нотки. – Ты сам разрулил ее, в школьном фонтане. А мои люди после поговорили с Виктором, объяснив, что его сын не прав, и ему не стоит вмешиваться в молодежные разборки. Как же так?
Мне захотелось сжать кулаки от досады:
– В фонтане была победа, сеньора, но победа в битве. Войну в целом я проиграл. Несмотря на вмешательство сильных мира сего и ваш разговор с Кампосом-старшим.
– …А мне больше не хочется проигрывать войны! – с жаром, какого не ожидал сам от себя, закончил я.
Она понимающе кивнула:
– Правильно, войны надо выигрывать. Битвы не обязательно, а войны – надо. Это закон любой победы, полностью тебя поддерживаю!
…Конечно, это не умаляет глупость твоего поступка, но что сделано – то сделано.
– То есть, вы допустите меня до испытания? – напрягся я. Она обернулась и насмешливо хмыкнула:
– А ты хотел бы его пройти? Ты все еще хочешь к нам?
Мне рассказали красивую историю о том, как тебя пытались привлечь, какими средствами для этого пользовались. И после всего ты вновь пришел сюда? Смысл?
– Смысл? – Я грустно усмехнулся. – Понимаете, сеньора, и тогда, и сейчас, мною двигало одно и то же чувство – безысходность. Просто тогда оно было неосознанное, необдуманное: я чувствовал его, переживал, и бросился в первый же пришедший в голову омут. Глупость, но клянусь, если бы пришло на ум другое – я был бы сейчас не с вами.