помогали ему как могли. Когда дела с наследством были улажены, мы решили, что нам надо сжечь все мосты и начать новую жизнь.
— Понимаю.
— Мы уехали из Карю, переехали во Францию и купили дом, достаточно большой, чтобы жить там всем вместе. С тех пор мы им занимаемся. Временами это сплошной хаос, но это приятный хаос. Слава богу, что Айзек разбирается в электричестве, иначе это влетело бы нам в копеечку. Он встретил девушку, они поженились, и она стала жить с нами. Потом Пэдди встретил девушку, Лизетт, которая стала его женой и тоже живет с нами. Это то, чего мне так хотелось — чтобы вокруг снова были люди, семья. Мы так много потеряли.
— А как насчет вашего мужа? — спрашивает Нил, и я снова ощущаю запах виски.
— Я познакомилась с Люком на рынке. Мы разговорились, и довольно скоро я в него влюбилась. В него было легко влюбиться — он был такой мягкий, такой чувствительный! А однажды мы поехали в Париж, и он сделал мне предложение в музее д’Орсэ.
Нил смотрит на меня, прекрасно зная все, что за этим последует.
— Целых три года мы были так счастливы! Мне уже начало казаться, что с проклятием нашей семьи покончено, но злой рок лишь ждал, пока я расслаблюсь. Первый выкидыш случился у меня на тринадцатой неделе, за ним второй — на двадцать второй. Мы пытались снова, но у нас ничего не получалось. А однажды утром я проснулась и обнаружила, что Люк лежит рядом со мной мертвый. Вот так, безо всякого предупреждения. Скрытый порок сердца.
— О господи, — вздыхает Нил.
По моим щекам катятся крупные слезы.
— Господи, — говорю я, мне кажется, что я ни на минуту не перестаю плакать.
— Так вам легче, — отвечает он.
— Нил, мне постоянно страшно! Я боюсь за Айзека, его жену и сына, боюсь за Пэдди, Лизетт и их девочек. И я боюсь за себя, ведь однажды мне придется остаться одной, потому что я — самая младшая. Именно после смерти Люка мне захотелось найти Алису, потому что я не знаю, сколько еще они все будут со мной.
Нил молча смотрит на меня, ожидая продолжения.
— Я просмотрела сотни аккаунтов в социальных сетях в надежде увидеть ее лицо, ее голубые глаза, копну ее рыжих волос. Шесть раз я писала в полицию, умоляя их помочь мне найти ее. Однажды вечером моя подруга Памела сказала мне, что наняла частного детектива следить за своим мужем. Это она рассказала мне про «Миддлтон» — компанию в Лондоне, которая занимается поиском людей, следит за неверными мужьями и негласно проверяет работников.
— Так на сцене появился Коттерил? — спрашивает Нил.
— Да. Памела сказала, что они работают очень эффективно. Ее муж был чрезвычайно осторожным человеком, но они все равно накопали на него кучу компромата. И я подумала: «А почему бы и нет?» «Миддлтон» занимается ее делом вот уже пятнадцать месяцев. Я и не надеялась, что они смогут разыскать Алису. А теперь я снова ее потеряла.
Нил ставит стаканчик на волнолом, прижимает меня к себе, и я плачу у него на груди. Плачу скорее от усталости, чем от горя, но я благодарна ему за эти объятия, потому что мне теперь так их не хватает. В детстве я часто обнималась со своими братьями, но потом они решили, что в этом больше нет необходимости. Хотя, быть может, это я стала слишком колючей. Но ведь и дикобразу нужны объятия, надо только, чтобы кто-то набрался достаточно смелости, чтобы приблизиться к нему. Вот у Нила смелости хватило, и я опираюсь на него, как на нашего рыцаря Субботу, и плачу обо всех сразу: о маме с папой, Люке, двух детях, которых я потеряла, и об Алисе, где бы она теперь ни была.
— Она постоянно говорила о вас, — шепчет он мне на ухо, хотя в этом нет нужды: вокруг никого нет. Я не спешу отстраниться — хоть Пил и совершенно чужой мне человек, в его объятиях мне тепло и спокойно.
— Она рассказывала мне о вашем детстве: о доме на дереве, единорогах, динозаврах, велосипедах. Каждое лето вы были для нее всем.
— Не только летом, — всхлипываю я, — но и на Пасху, и на Рождество. Я не могла представить себе жизнь без нее, она была моей половиной.
— Она и есть ваша половина, — говорит он, отстраняясь и вытирая слезу с моей щеки. Я снова чувствую запах виски.
— Вам надо перестать пить.
— Сам знаю, — вздыхает он, подхватывая свой стаканчик, видимо опасаясь, что я в любой момент сброшу его в море.
— Я серьезно. Знаю, чем это кончится, если вы не бросите.
— Трудновато будет, — отвечает он. — Не вижу ни одной причины, чтобы бросить.
— Так найдите ее, — говорю я. — Я уверена, что ваша жена этого бы не одобрила.
— Тогда ей надо было остаться и присматривать за мной, разве не так?
Теперь наступает моя очередь обнять его, потому что глаза его полны слез. Он тесно прижимается ко мне, и я ощущаю прикосновение его холодной, покрытой щетиной щеки. Я отстраняюсь и смотрю прямо в его грустные серые глаза, вытираю скатившуюся из них одинокую слезу.
— Без нее я как парашютист в свободном падении. Меня ничто не держит, и мне ни до чего нет дела. Хотите верьте, хотите нет, но раньше я никогда не был таким злым, а теперь я зол на весь мир.
— Встретились два торнадо, — говорю я.
— Что?
— Пойдемте, — говорю я, подхватывая свой кофе. — Вам надо побриться, а мне — поспать.
Глава двадцать первая
Вторник, 5 ноября, 8 часов утра
Я не часто позволяю себе думать о прошлом. Многие из воспоминаний я давно закрыла в темном шкафу, но когда слышу признания Нила, шкаф открывается, и все они вываливаются наружу: поиск пасхальных яиц, рождественские подарки дяди Дэна, рыбалка в лесу, наш «замок» на дереве. В каждом событии, случившемся до того ужасного дня, присутствует Алиса, а в каждом событии, произошедшем после, — память о ней. Мне так понятны слова Нила «Хотите верьте, хотите нет, но раньше я никогда не был таким злым, а теперь я зол на весь мир». Мы с ним одинаковые. Только он глушит свою боль виски, а я время от времени открываю клапан и выпускаю пар, — но ни один из этих методов не работает.
Мы в «Лалике». Нил задергивает шторы и устраивается в кресле, положив ноги на сумку и укрывшись