мы возвращаемся, банкет в полном разгаре, в углу играет духовой квартет, все оживленно беседуют. Меня ожидает запеченный в меду картофель и тушеная рыба под маринадом, но я совершенно не голодна. Фиона вежливо улыбается, когда я усаживаюсь на свое место, а И’шеннрия бросает на меня вопросительный взгляд, но я едва заметно качаю головой. Расскажу позже.
Я пытаюсь проглотить несколько кусочков пищи, и дикая боль тут же дает о себе знать, но Фиона – идеальный повод не есть. Мы болтаем о ее уроках, о том, как ее мать и отец отправляются в посольские миссии и никогда не бывают дома, приставив к ней сторожем эрцгерцога Гавика. Слуги меняют тарелки, подавая тонкие как бумага, прозрачные ломтики баранины и зеленого трюфеля. На десерт – пышный пирог с измельченными каштанами, увенчанный сладким кремом и листочками из золотой фольги. Я смакую каждый кусочек. Я страдаю от каждого кусочка.
Пока я пытаюсь подсчитать, скольких людей мог бы накормить один-единственный золотой листочек с этого десерта, мои мысли прерывает Фиона.
– Простите, леди Зера, но вы выглядите ужасно рассерженной. Я что-то не так сказала?
– Что? – Я отрываюсь от пирога. – Нет, что вы, как будто ваше сиятельство способна сказать что-то не то.
Злобно и мелочно так говорить, но в голове крутится только, как щедро И’шеннрия ее восхваляла и как любезно с ней обращалась. На секунду лицо Фионы омрачается, но она быстро меняет выражение на слегка натянутую, отрепетированную улыбку. Боль от еды пронзает меня, рвет легкие, сокрушает позвоночник, голод погружает меня во тьму.
Сожри ее, – бурлит голод. – Забери ее глаза, ее руки, искупайся в ее крови и, может, И’шеннрия подумает, ты человек…
Все силы уходят на то, чтобы подавить голод и подобрать вежливые слова в адрес Фионы.
– Простите, – говорю я. – Я хотела сказать… приношу свои извинения. Из всех никчемных вещей, которые я произнесла в этом городе, эта на первом месте.
Фиона застывает над бокалом вина, на ее губах проступает легкая улыбка. На этот раз умная, кошачья и в то же время чуть более искренняя, чем все те отрепетированные, которые она раздаривает с такой легкостью.
– Все в порядке. Я даже испытываю облегчение, правда, от того, что ты злишься на меня.
– Облегчение? – морщу нос я. Она кивает.
– Значит, ты не боишься показывать свои эмоции, как большинство здесь. Мне не нужно угадывать, выведывать, покупать или добывать информацию у твоих слуг или тети. Ты просто… показываешь мне. В кои-то веки мне ничего не приходится делать. – Она обводит ладонью сидящих за столом придворных. – При дворе вроде этого, где все скрывают свои истинные чувства, ты спокойный оазис простоты.
Я сержусь оттого, что меня назвали простушкой, но в том, как она это произнесла, нет ни капли злобы, ее голубые глаза светятся вниманием. Ни тени застенчивости или злорадства. А стоит мне поднять голову, как я вижу Гавика: он разглядывает нас сосредоточенным взглядом стареющих голубых глаз. Словно горный лев, готовый напасть, – не моргая, выискивая любые уязвимости. Я не доставлю ему такого удовольствия. Фиона поддается, мягко потупив взор и тревожно сжимая салфетку, но я лишь с улыбкой киваю, побуждая его проявить вежливость. На миг он кажется удивленным, а затем улыбается в ответ.
Эрцгерцог и Фиона… Я начинаю понимать, что интриги у Химинтеллов в крови.
После чая и кофе с авелишским бренди банкет заканчивается, и король с королевой уходят. Принц следует за ними (лишь раз ненадолго оглянувшись, чтобы посмотреть на меня, а Малахит вообще мне подмигивает), теперь вольны уйти и остальные. Люди сбиваются в группки в коридоре, тут же понижая тон, когда мы с Фионой проходим мимо. На этот раз они глазеют не на меня, а на нее.
Грация и Прелесть ушли уже далеко вперед, но даже издали я вижу, что они высмеивают нас. Потешаются над хромотой Фионы. Что-то лопается во мне при виде выражения лица Фионы – с виду она сдержанный стоик, но все равно ее челюсти незаметно сжимаются. Желание побить Грацию и Прелесть накрывает меня с головой. Неважно, как мерзко они себя ведут, я не могу дать сдачи. Это будет «недопустимо» – при дворе Ветриса так не принято. Ты никогда не должен показывать свои истинные эмоции, не важно, насколько все несправедливо или неправильно.
Грация смеется чуть громче, звук словно у резного колокольчика.
Да пошло все…
– Вы что-то хотите сказать леди Химинтелл, миледи? – внятно спрашиваю я, прямо глядя на Грацию и Прелесть. Проходившие мимо нас господа останавливаются, все внимание приковано к ним и ко мне. Я делаю взгляд ледяным, стальным, в отчаянной попытке изобразить самый устрашающий взгляд И’шеннрии. Девушки бледнеют, открывают рты, но тут же прячутся за ближайшую колонну, чтобы избежать всеобщего внимания. Я поворачиваюсь к Фионе, и толпа возобновляет движение, недоуменно перешептываясь, спускаясь по главной дворцовой лестнице.
В голубых глазах Фионы шок.
– Ты… Ты не должна была этого делать.
– Не выношу отвратительных людей, – усмехаюсь я. – Что печально, поскольку, кажется, только таких людей король и держит при дворе.
Фиона молчит, а затем:
– Позволь отплатить тебе предостережением: в этом месте следи за тем, сколько добра ты делаешь для других. Есть те, кто будет использовать это против тебя.
– Вроде тебя? – мягко спрашиваю я. – Ты можешь предать нас с И’шеннрией в любой момент.
Фиона сглатывает, ее взгляд устремлен на выходящего из дворца эрцгерцога Гавика. Лицо девушки мгновенно преображается: становится нежным, застенчивым. Слегка испуганным. Но шепот ее звучит уверенно:
– Если я предам вас, леди Зера, то потеряю все, за что сражаюсь.
Она отворачивается, не говоря больше ни слова, и идет к Гавику, тростью отбивая стаккато по мраморному полу. Он не обращает на нее внимания, пока они спускаются по ступенькам к их серебристому экипажу, и даже не предлагает помощь, чтобы забраться внутрь. Я смотрю, как они отбывают, всем сердцем проклиная мужчину в карете.
– Ветерок нашептал мне, что ты проучила леди Стилран и леди д’Голиев? – тихо говорит И’шеннрия, отводя меня в сторонку. Настоящие имена Грации и Прелести мгновенно сбивают меня с толку.
– «Проучила» слишком сильное слово, – отвечаю я. – Лично я назвала бы это «словесно отлупила».
– Была какая-то важная причина их «словесно отлупить» или ты просто решила вести себя максимально отвратительно?
– Они вели себя ужасно – как бы лучше сказать – нелюбезно по отношению к ноге Фионы.
Испытующий взгляд И’шеннрии несколько смягчается после моих слов, и до самого дома эту тему мы больше не поднимаем. Я рассказываю