еще одну благодарность, – нарушаю тишину я. – За то, что послал Малахита присмотреть за мной.
– Он в этом хорош, – мягко соглашается Люсьен. – Так же, как близнецы Прайзлесс хорошо умеют вредить ничего не подозревающим Невестам и использовать семейные связи, чтобы заставить их молчать. – Его глаза-кинжалы впиваются в меня. – Я предупреждал тебя насчет двора.
– Повтори это еще раз и сделай удивленный вид, когда я взорвусь.
– Если ты взорвешься прямо здесь и сейчас, все мои проблемы закончатся. Ну, – задумчиво говорит он, – по крайней мере восемьдесят процентов моих проблем. Такое ощущение, будто у тебя отсутствуют уши. Или ты просто не считаешь, что должна подчиняться своему кронпринцу.
– Я не считаю, что вообще должна подчиняться кому-либо, ваше высочество, – с улыбкой отвечаю я, – и менее всего тем, кто облечен властью.
– Облечен властью, – шепчет он. Служанка подходит, чтобы предложить нам еще вина, но принц решительно отказывается. Я же беру еще в попытке заглушить голод, который медленно карабкается к моей глотке.
– Раньше я пил, – замечает принц Люсьен, когда служанка уходит. – Мне было тринадцать – я был зол на весь мир. Проводил дни, напиваясь до бесчувственного состояния, свободного от боли.
Я молчу. Он не продолжает, и я задаю животрепещущий вопрос:
– Все еще болит? – Я касаюсь повязки. Люсьен выглядит удивленным.
– Не знал, что шантажисты беспокоятся о состоянии своих жертв.
– Если ты умрешь, я больше не смогу претендовать на твое время. – Я откашливаюсь. Удивление исчезает, сменяясь непрошеной ухмылкой.
– Когда все произошло, было больно. Но тогда у меня были дела поважнее.
– Вроде спасения прекрасных дев.
– Ну и высокого же ты о себе мнения, – отвечает он, но, в отличие от Грации, без ноток гнева. Лишь простая, слегка удивленная констатация факта. Я беру его стакан с водой и поднимаю, чтобы сказать тост.
– Если не я буду себя ценить, то кто?
Он фыркает и даже, на удивление, почти смеется.
– Какая самоуверенность. Ты, безусловно, племянница леди И’шеннрии.
Его слова сгорают там, где гнездится ложь, там, где должно быть мое сердце. Меня посещает мимолетная, невероятная мысль, как было бы здорово, если бы мы действительно были родными друг другу. Если бы мы и вправду были семьей. Если бы каким-то образом однажды она смогла бы отнестись ко мне как к племяннице.
Но не в этой жизни.
– Я не хочу, чтобы ты считала, будто что-то должна мне просто потому, что я вытолкнул тебя из-под обломков и послал Малахита тебя защитить, – настаивает он, черные глаза вновь опасно блестят.
– Отлично, – соглашаюсь я. – Предпочитаю быть никому ничего не должна, никогда. При неминуемом конце это сильно упрощает ход вещей.
Принц изучающе вглядывается в меня или, точнее, в мою маску. В мои глаза в прорезях. Словно пытается слой за слоем вскрыть мою защиту, мои секреты, точно хищная птица, сдирающая кожу и мышцы со своей жертвы. Чтобы переключить его внимание, я указываю на меч у его бедра. Он сделан довольно необычно – белый металл, изящная ковка, с гардой в виде змеиного гнезда. Выглядит странно знакомо.
– Это твой?
– Нет. Я его украл, – протягивает он.
– Ага! Так я и знала! Ты воруешь вовсе не из бескорыстных побуждений! – Он молчит, и я сбавляю саркастический тон. – Я лишь хотела сказать, что это прекрасный меч.
– Вария оставила мне две вещи – этот меч и корону. И то и другое предназначалось не мне. Временами я ненавижу ее за то, что она обрекла меня на это, почти так же сильно, как и за то, что оставила меня одного.
Так вот почему он кажется таким знакомым: клинок с портрета Варии и этот – один и тот меч. Каменная настороженность в его обычно сдержанном выражении лица исчезает – смытая годами траура, оставляя после себя лишь юношу. Не принца, не наследника престола, не цель, просто брата. Человека, такого же потерянного, как и я.
– И поэтому ты повсюду носишь с собой ее меч. – Я сжимаю рукоять отцовского меча, поглаживая бороздки на ней большим пальцем. – Подспудно надеясь, что однажды она вернется, чтобы забрать его. Надеясь, что однажды он исчезнет с твоего пояса, потому что она потребует его себе – такая же живая, как и ты.
Взгляд принца падает на отцовские ножны, выражение его лица невозможно прочитать.
– Ты не единственный, кто знает, каково это – терять близких, – говорю я. – И отчаянно, глупо держаться за то малое, что от них осталось.
Принц Люсьен пьет в тишине, повисшей после моих слов. Закончив, он встает, кладет на стол два медяка и выходит. Я следую за ним. Свежий ночной воздух целует мои пылающие щеки, пока я ищу его глазами – и нахожу, он стоит, облокотившись о груду бочек. И кажется настолько опустошенным, подавленным, точно первый подтаявший снег зимой. Я думаю о дне, когда впервые его увидела, величественно стоявшего передо мной на Приветствии. Может, вино оказалось чуть более крепким, чем надо, поскольку в моей голове возникает куча дурацких идей о том, как развеселить его, заставить улыбнуться.
– Если хочешь, мы могли бы стать друзьями, – заявляю я. – А не шантажисткой и ее жертвой.
– Это худшая шутка, которую я от тебя слышал, – хмыкает он.
– Я серьезно, – замечаю я. – Ты спас меня. Дважды. Меньшее, что я могу сделать, это не принуждать тебя проводить со мной время.
– А что, если я хочу, чтобы меня шантажировали? – спрашивает он. Я резко поднимаю голову, и он перехватывает мой взгляд. – У принца не может быть друзей. Но, безусловно, могут быть подданные. Только вот общаться с этими подданными ему нельзя, чтобы они не могли повлиять на его решения, использовать в собственных целях или убить.
Слова звучат так заученно, словно их вбили ему в голову вместо собственных мыслей. Так говорил бы король Среф.
– Но, если один из подданных шантажирует принца, чтобы тот проводил с ним время… – Люсьен грустно мне улыбается. – Тогда есть ли у него выбор?
Одиночество в его голосе терзает меня, точно оголодавший дикий кот.
– Приветствие, – продолжает он, разглядывая в небе тройную луну, и небесные светила отражаются в его обсидиановых глазах. – После того, как ты дала тот ответ про картофелину и посмотрела на меня – как будто мы равны, – я прочел это в твоих глазах: ты не боялась. Ни меня. Ни кого-либо еще. И в тот самый момент я понял, что такая колючка как ты станет настоящей проблемой.
Он облокачивается рукой на бочки над моей головой и наклоняется, перекрывая падающий мне на лицо лунный свет.
– Но