Так разговаривал командор Байю, подумала Саша, невольно отводя глаза.
Дурацкая мысль, как тогда, с Сережей и его мамой, напомнившими ей Нану и Намарну. Стало зябко и неприятно, и Саша передернула плечами.
На миг сознание поплыло, и в голове пошло уже совсем дикое, о том, что Константин не должен видеть Ярослава на улице, сейчас ведь не время прогулки, и…
— Саш, Саша!
Она моргнула и перевела взгляд на Аду, та поджала губы и вздохнула.
— Ты совсем в своих мыслях утонула, — попрекнула она. — Я спрашиваю, Марина где?
— А… она сейчас не может, — сказала Саша и готова была поклясться, что сейчас ее затылок просверлил чей-то очень недовольный взгляд. Она поспешила исправиться и перевести внимание на другое: — А Гриша приедет?
— Он только вечером в пятницу. У него работа, не отпустили, — недовольно отозвалась Ада и скрестила тонкие руки на груди.
Саше вдруг стало смешно. Нашла когда нервничать и бояться. В этом мире есть работа, строгие начальники, выходные и прочие условности. И совсем нет той власти одних людей над другими.
— А вы у нас останетесь? — спросила она у Константина. — Мы планировали шашлыки, и один наш друг очень хорошо играет на гитаре…
— Боюсь только ночевать негде, — перебил ее Ярослав. — Разве что на свежем воздухе.
— Ну что вы, — засмеялся Константин, и Саша невольно улыбнулась, так заразительно получилось. — Я, если честно, не планировал. Просто завез племянницу, мне почти по дороге, а потом меня ждут.
Его теплый взгляд серых глаз прошел по ее лицу.
— Я бы с удовольствием задержался, — сказал он, — но нет, не могу.
Потом уже, после того как он помог Аде вытащить ее сумку и донести в дом, еще раз отказался задержаться и уехал, на прощание снова пожав Саше руку, Маринка вышла из укрытия.
Она сделала страшные глаза, когда Саша хотела ее расспросить, и украдкой кивнула на Аду. Наверно, при ней не хотела говорить.
Ярослава Маринка попросила заняться маринадом, который у него получался лучше всех, Сашу с Пашкой и Алеком послали разбирать комнату и готовить остальные спальные места, а сама Маринка с Адой отправились обустраивать веранду и двор.
— Сделаем все красиво, — сказала Маринка. — Фонариков повесим, поставим тент и кресла, будет супер.
Даже дети включились в общую суматоху, и под присмотром Нины наматывали электрическую гирлянду на перила и опоры веранды, а потом носили и расставляли на столе тарелки.
Только гораздо позже, уже когда опускались прозрачные летние сумерки, и фонарики в круглых плафонах мягко освещали веранду, Саша добралась до Маринки. Она сидела в углу веранды, рассеянно ела и поглядывала, как все танцуют под музыку из старого проигрывателя, а Нина уговаривает детей умыться и лечь спать. Ярослав и остальные курильщики были изгнаны далеко в сад, и видны было только красные огоньки сигарет.
Саша подлила сестре в бокал вина и попросила:
— Рассказывай. Про Константина. Я голову сломала, так и не поняла, что не так.
Маринка вздохнула. Потом хитро покосилась на нее и засмеялась.
— Ты заметила, что проиграла спор? Наша барышня не пила весь вечер. То есть ничего, кроме сока.
— Ну… да, — нехотя призналась Саша. — Я, кажется, догадалась почему. А ты как так быстро поняла?
— Да потому что она человек такой. Вроде положительный, ответственный, а все равно… не то что-то. Вон, вцепилась сразу же в возможность попробовать себя почти-матерью, а сразу видно, что с детьми она только в своем детстве и общалась. Она как будто в куклы играет. Нет чтоб подумать, почитать, узнать что-то… Как эта, домомучительница из мультика про Карлсона: «И вымой руки!» Знает только что из журнальчиков и интернета краем глаза читала.
— Ничего, у нее есть время. Успеет все узнать и понять, — сказала Саша. — По-моему, она молодец, что пробует.
— Ты не учитываешь того, что Степкиной сестре помощь с этими обормотами всегда была нужна. А получила она ее только тогда, когда Нине захотелось попробовать. Не, я ничего не говорю, она не обязана пасти все время чужих детей, но… что-то это как-то так.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ладно… мы там все равно не знаем подробностей, что у них и как. А ты не уходи от вопроса. Про Константина.
— А-а, — протянула Марина и одним махом выпила весь бокал. — Ну я там очень сильно накосячила, так тебе скажу. Видела, он весь из себя обаятельный джентльмен и все такое? Мы когда с Адой вместе учились, то он приезжал за ней, забирал. Вроде как ему с работы по дороге было, если у нее поздние пары. Я тогда с Адой незнакома была, а его заметила. Не знала, к кому приезжает. А… там ведь история с Адой, у нее родители архитекторы, все время были в разъездах, в этих, как их, архнадзорах, на стройках, на всякие конференции катались. И Константин за ней с детства присматривал, хоть сам не сильно старше. Она ему теперь как дочка. Ну так вот… стала я с ним флиртовать. Нет, ну а чего? Он же не женат был. В общем, он сначала даже не понял, просто общался. Потом мы с Адой дружить начали, в какой-то момент он меня отшил, а потом я узнала, что он ее дядя. Ну и… я же ему там сцену такую на прощание закатила. Самой стыдно. В общем, мне ужасно неловко его встречать.
Саша слушала эту историю с недоумением. Маринка рассказывала путанно и постоянно перескакивала с места на место, но суть Саша уловила.
— Ты серьезно? — переспросила она. — И это все? Я ожидала какой-нибудь триллер, детектив, зловещие события и трагическую развязку, а ты о том, что у вас ничего не было?
Маринка оскорбленно фыркнула.
— Иногда это самое плохое, что может случиться, — сказала она и отвернулась. — Что ничего не было.
Саша не ответила.
18. Голоса
Тайтелин не нравилось, как ведет себя Гвейле. Он слишком много думал.
Нет, если бы это был кто другой, Тайтелин было бы все равно, пусть себе думает. Но насколько она успела узнать Гвейле, додуматься он мог до чего угодно.
Вот это и не нравилось.
Еще было плохо, когда она вспоминала о том, что сказал Байю, о предателе среди них.
И это было до странного больно, Тайтелин и не думала, что может быть снова больно. Раздражение или гнев — вот это было привычно. Откуда снова взялась боль?
В благодарность за оранси Оши-Ари притащил Гвейле фонограф, а потом радиоприемник.
Он отказывался говорить, откуда взял, но по металлической табличке на радио стало понятно, что из музея. Оши-Ари любил старые вещи, и ему казалось, что Гвейле должен разделять его интерес.
Фонограф был испорченным барахлом, ценным только для истории, а вот радио было мало того, что красивым, так еще и работающим.
Массивное, с деревянным корпусом на гнутых ножках, украшенное резьбой и узорчатыми вставками из латуни, оно сначала шипело и кряхтело, но потом упорный Оши-Ари поймал какую-то волну.
Бормотали голоса, такие далекие и невнятные, что слов было не разобрать.
А потом заиграла музыка.
Тайтелин даже почувствовала мороз на щеках при звуках.
— Любопытно, — сказал Гвейле. — Вообще, в подвале не должно ловить… это, видимо, из-за искажений маятника радиоволны как-то сюда попадают.
На него зашикали.
Музыку никто из них давно не слышал.
И Тайтелин было больно от этих звуков, пусть и полускрытых помехами.
Оши-Ари еще не раз пытался что-нибудь поймать, но получалось редко, и приемник украсил собой угол, еще не заваленный книгами. Когда его встроенный генератор начал привизгивать, Гвейле попросил больше не включать радио, опасаясь, что старинный аппарат рванет, и книги загорятся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Оши-Ари покладисто кивнул, а Диэди пришлось настучать по шее, чтоб больше не крутил ручки.
Гвейле пришлось прочитать ему лекцию про старинные генераторы-накопители. Потом еще раз. Потом он нарисовал несколько картинок.
— Смотри, — терпеливо сказал он, и Диэди с предвкушением закивал, показывая, что он весь внимание.