– Все равно я убью тебя за все, что ты сделал! А твоего брата… задушу.
– Он примет это, как мужчина, не сомневаюсь, дорогая.
– Интересно, ванна – это обычный предмет у семинолов? – вдруг спросила она, сжимая его руку, вновь скользнувшую к ее животу.
– Нет. Она принадлежит мне.
– И эта хижина тоже?
– Да, она моя. И твоя.
– И все твои белые друзья знают об этом?
– Многим из них известно, что мой младший брат – сын индианки. И я никогда не скрывал, что вырос в индейском племени…
– И тебя не преследовали за это?
– Пока нет, но в этой жизни может случиться все что угодно.
Тара вздрогнула, и он крепко обнял ее.
– Но сейчас нам здесь ничто не грозит.
– Да, знаю, но ведь Оцеола не единственный вождь индейцев. Есть и другие, для которых ты только враг.
– Верно.
– И значит, тебе постоянно угрожает опасность. Ты построил свой дом на вулкане. И все мы на вулкане.
– Сейчас у меня самые добрые отношения с индейскими племенами, поэтому пока нет оснований опасаться за свою жизнь и жизнь своих близких. Однако нужно соблюдать определенные условия.
– Но, Джаррет…
– Хватит об этом, Тара.
– Но…
– Тара, пожалуйста. Сегодня был очень долгий день.
– И такая же ночь, Джаррет. Особенно для меня.
– А мне показались бесконечными все дни, проведенные вдали от дома. – Он снова обнял ее. – Утром я отвечу на любые твои вопросы, а сейчас…
Ей давно не было так хорошо и спокойно в его объятиях. Теплый воздух ласкал обнаженное тело; ласкали его и руки Джаррета, и его губы.
«Какое-то безумие! – подумала Тара. – В чаще леса, в селении индейцев, наших исконных врагов, я занимаюсь любовью с белым человеком, одним из их лучших друзей…»
Потом она сразу уснула мирным сном, какого не знала давно.
Джеймс Маккензи сидел на шкурах в своей хижине, прислонившись к стене, и смотрел на затухающие угли очага.
Он ждал. И нетерпение его возрастало с каждой минутой.
Вздохнув, Джеймс провел рукой по густым темным волосам. Куда исчезла Наоми? Почему до сих пор не пришла домой?
После того как она отвела эту бедняжку Тару к Джаррету, прошло немало времени. Он уже отнес брату еду и питье, а Наоми так и не появилась. И детей тоже нет. Значит, забрала с собой. Впрочем, детей она могла оставить у его матери, но сама?
Джеймс понимал: Наоми пришлось не по душе то, что ей велели делать. Ей не понравилось, что мужчины решили проучить Тару, проявившую строптивость, легкомыслие и непослушание. Сама Наоми подчинилась мужу, хотя жестокий «спектакль», разыгранный с ее помощью, возмутил его жену.
Теперь же она выкинула чисто женский трюк: не пришла разделить постель с собственным мужем.
Ну что ж… В конце концов, ему тоже не слишком понравилась эта игра. Хотя таких своевольных, как Тара, следует учить. Джеймс знал, что у брата с женой не совсем простые отношения. Тара откуда-то уже удрала, и Джаррет, видимо, опасается, как бы она не повторила такой же выходки.
Джеймс прикрыл глаза, устроился поудобнее. Он устал от непривычной игры с Тарой.
Наверное, не только от этого. Вспыхнувшая с новой силой война принесла много забот и тревог. А впереди ничего хорошего и, главное, – почти нет надежды. Как человек, принадлежавший двум мирам, Джеймс видел и понимал больше, чем многие индейские вожди, а потому считал, что сопротивление и борьба безнадежны. Не в данном конкретном случае – вообще.
Так или иначе, сейчас или через несколько лет белые добьются своего: оттеснят индейцев отовсюду…
Только зачем? Это не укладывалось у него в голове. Ведь земли так много, неужели не хватит всем? Не нужно только проявлять чрезмерную алчность и агрессивность. Однако белые хотят завладеть всей землей, целиком и полностью.
Джеймс мог в свое время примкнуть к белым и остаться с ними. В том мире, к которому принадлежали его отец и брат. Образованный, с широким кругозором, он не чувствовал бы себя там изгоем. Джеймс поддерживал знакомство со многими белыми: торговцами, врачами, плантаторами, даже с политиками и военными. Его связывали с ними дружеские или деловые отношения. Свои взгляды на происходящее в стране Джеймс редко высказывал и тем более никому не навязывал, но твердо придерживался их. Словом, он считал, что все люди имеют равные права на жизнь.
Но, полюбив индианку Наоми, Джеймс остался в мире индейцев – с ней, со своей матерью…
Он открыл глаза, потянулся и решил идти к матери, но тут вошла Наоми.
Взглянув на нее, Джеймс понял, что жена по-прежнему недовольна им и еще не простила его.
– Где пропадала так долго? – спросил он.
– А ты это заметил?
– Да.
– С моими детьми у твоей матери. Где же еще?
– С нашими детьми, – уточнил Джеймс.
– Я думала, ты давно спишь. Улыбнувшись, он покачал головой:
– Ты же знаешь, без тебя мне не уснуть. Еще минута, и я бы отправился за тобой.
– Знаю.
Больше Наоми не проронила ни слова.
– Хорошо, что привела жену брата к нему в дом. Я уж боялся, что ты отпустишь ее и она опять убежит.
Глаза Наоми гневно сверкнули.
– И правильно бы сделала! От таких, как вы, надо бежать без оглядки!
Вот! Такой она ему нравилась больше. Джеймс поднялся и подошел к ней.
– Мы сыграли с ней жестокую шутку, – сказала она.
– Это была не шутка, Наоми. Женщин надо учить.
– А мужчин? – Поскольку ответа не последовало, она продолжила: – Особенно нехорошо было в самом конце, когда я оставила бедняжку в комнате с голым мужчиной, сидящим в лохани. Она не сомневалась, что это ты.
Он рассмеялся.
– Чего же тут плохого? Надеюсь, тебя это не слишком огорчило бы?
– Джеймс!.. Не смей!
Но он уже схватил ее в объятия, прижал к своему большому сильному телу, в нем вспыхнуло желание.
– Джеймс Маккензи, если вы сумели принудить меня принять участие в вашей дурацкой игре, то не думаете ли и сейчас применить силу?
– Силу? – Он опустился вместе с ней на оленьи шкуры. – Нет, любовь моя, никогда! Только убеждения, лесть, ласки… И немножко лукавства.
Наконец он услышал негромкий смех.
– Ты всегда был соблазнителем, Джеймс.
Он молча раздел Наоми, потом разделся сам и лег рядом.
Она закрыла глаза. Обида и злость, копившиеся весь день, прошли. Осталось лишь одно желание, заполнившее всю ее целиком.
А потом Наоми устыдилась того, что так быстро забыла о мучениях Тары, причиненных отчасти ею самой.
– Не следовало так жестоко поступать с ней, Джеймс.
– Это не жестокость, Наоми, я проявил твердость. Тара – жена моего брата, и она должна понимать, что находится там, где идет война.
– Все равно так нельзя. Наверное, она уже слышала об ужасной судьбе Лайзы.