камне сотни лет назад. Сил идти дальше не было, и путешественники заночевали прямо у
входа на ровном, как стол покрытии.
Утром Эрг, отдохнувший после трудного дня и лечения Мастера, на ощупь
принялся обследовать тоннель, слабо освещаемый через загромождѐнный вход.
Гигантская полость, прорезавшая тело горы, неплохо сохранила следы человеческой
деятельности. То тут, то там он натыкался на металлические клинья, вбитые в стены, обломки и детали проржавевших древних механизмов неизвестного назначения.
Искусственную пещеру частенько посещали различные животные, кости и перья
которых попадались на каждом шагу. Но самым радостным открытием Эрга оказалось то, что второй выход уцелел, не смотря на все катаклизмы, происходившие после постройки
тоннеля, и светился почти в километре ярким белым сиянием. Спотыкаясь о
всевозможный хлам, рыцари повели туда лошадей, спеша покинуть пределы Расса, где им
столько пришлось пережить. По мере приближения к выходу свет становился всѐ ярче и
ярче, но что-то в нѐм выглядело неестественно. И лишь когда отважная троица
приблизилась к открытой площадке, примыкающей ко входу в тоннель, они поняли, что
их смущало. Весь горизонт затягивала, клубясь по ближайшим вершинам, огромная
чѐрная туча, прорезаемая всполохами молний.
Слухи о взбалмошном характере принцессы Карины ходили по Крону с тех пор,
как ей исполнилось лет четырнадцать. Рассказывали, что единственная наследница
Геммского престола, на которую не дышали все придворные, демонстрируя Его
Величеству сочувствие после смерти королевы, росла упрямым и капризным ребѐнком.
Она никак не подходила под мерки, которыми хотели еѐ мерить добропорядочные
граждане, жаждущие видеть в дочери короля скромное благочестивое создание,
вместилище доброты, милосердия и покорности воле царственного отца. Это, скорее, был
бесѐнок в юбке, своенравный, дерзкий и насмешливый. Нет, между нею и отцом
отношения всегда отличались неподдельной любовью и уважением друг другу, но только
если дело не касалось личного мнения Карины.
То ли наследственность сыграла решающую роль, то ли отсутствие примера
матери, но Карина с самых малых лет на всѐ имела свой взгляд, и переубедить еѐ стоило
большого труда. Она не признавала никаких авторитетных мнений, пока ей не приводили
воистину неоспоримые факты, способные убедить самого закоренелого скептика. Причѐм, не соглашаясь с оппонентом, девочка всегда могла умно и аргументировано доказать, почему она считает так, а не иначе.
Тонко различая лесть и искреннее восхищение, показное почтение и настоящее
уважение, дружественную расположенность и подобострастие, наследница в мгновение
ока реагировала на поведение человека, не считаясь ни с возрастом, ни с политической
значимостью факта его присутствия при дворе. Нерлю не раз и не два приходилось
приносить извинения или компенсировать моральный ущерб нужным ему людям,
120
пострадавшим от злых шуточек дочери. На уговоры короля быть поласковее, скажем, с
Лордом-мэром Тора, владельцем крупной судоверфи, выполняющей важный заказ для
королевского флота, Карина фыркала:
-С этим слащавым идиотом? Да он же ради твоего заказа готов кому угодно пятки
лизать. Если кто-нибудь удосужится ему показать, где у человека пятки находятся.
Или:
-Зачем ты мне назначил фрейлиной эту артурскую корову? У неѐ же на уме только
папочкины деньги да удачное замужество. Только и слышу: «Ах, если я окручу такого-то, то папочка на этом сможет заработать столько-то и станет самым богатым в Парне».
-Но мне нужно, чтобы артурские кузнецы забыли, наконец, про своего проклятого
герцога!
-Причѐм тут мѐртвый герцог, если твоей живой дочери действует на нервы эта
бесстыжая интриганка? Я не хочу терпеть еѐ у себя.
И сколько король не спорил, время показывало, что принцесса была права.
Постепенно вокруг неѐ сформировалось ядро фрейлин, которых она смело могла назвать
своими подругами, а желающие добиться благосклонности Нерля перестали лебезить
перед острой на язык девчонкой.
Разговоры о том, что Карина опять кого-то отбрила, уже перестали восприниматься
как скандал. Теперь они понимались как неизбежная расплата не слишком-то
чистоплотным сановникам или их жѐнам, дочерям, сыновьям. В народе принцессу
зауважали, относясь, правда, к ней с опаской: кто знает, что ещѐ взбредѐт ей в голову?
Пару лет назад по Крону прокатился очередной слух: Карина после очередного
спора с отцом отправилась в монастырь неподалѐку от Рива, чтобы вступить в
совершеннолетие посвящѐнной в тайные знания древних. Как говорили, она чрезвычайно
занята своим образованием, даже на турниры, которые всегда посещала с восторгом, перестала появляться. Первое время еѐ навещали фрейлины и некоторые придворные, но, спустя год, принцесса перестала принимать и их. И тут же поползла молва. Одни
говорили, что наследница помешалась на религии и решила остаться в монастыре на всю
жизнь, отрѐкшись от прав наследования. Другие утверждали, что принцессу уморили
монахини и теперь боятся, что король в гневе разрушит до основания обитель и казнит
всех, кто в ней окажется. Третьи трепались, будто Карину выкрали разбойники. Четвѐртые
доказывали, что она убежала с соблазнившим еѐ молоденьким матросом и живѐт теперь в
какой-то прибрежной деревушке под именем Августа Монд.
Кое-где, ссылаясь на эти слухи, стали даже поговаривать о предстоящей борьбе за
престол, в которую могли включиться, кроме ближайших родственников Нерля, и
некоторые герцоги, чьѐ родство с королевским домом не вызывало сомнений.
Замок Крон, встревоженный такими разговорами, был вынужден принять меры по
пресечению болтовни, а когда аресты распространителей слухов только подстегнули
брожение, опубликовать указ, в котором король официально извещал, что на весеннем
турнире закончившая обучение Карина предстанет перед своими подданными. В указе
делались ссылки на письмо принцессы, подтверждающее еѐ намерение вернуться к
светской жизни не позднее дня рыцарских состязаний.
Указ несколько успокоил общественное мнение, но ненадолго. Купцы, едущие из
Рива, заметили, что к монастырю стали стягиваться войска, а в рыбацких деревнях
тщательно следили за каждым чужаком.
До Остиса оставалось полдня хода, и чем ближе становился этот городок, тем реже
попадались лесные массивы, тем шире и привольнее раскидывались возделанные поля, уже засеянные и опустевшие от работающих на них людей. Поднявшиеся на холм
всадники, ища место привала, принялись осматривать окрестности. И тут их внимание
привлекла группа людей примерно в полукилометре, у небольшого ручейка. По всему
было видно, что они дрались. Четверо нападающих пытались одолеть пятого, но тот
121
отчаянно сопротивлялся, отмахиваясь своим дорожным посохом. На глазах у невольных
зрителей один из нападавших, схватившись за живот, пополз в сторону от схватки, вжимаясь в землю.
-А ну-ка, разберѐмся, -махнул рукой высокий темноволосый юноша в лѐгкой
кольчуге с мечами за спиной. На его груди ожерельем болтались четыре огромных, чуть
ли не в пол-ладони, когтя, а странный пояс, охватывающий талию, представлял из себя
настоящий арсенал, столь много различных приспособлений для убийства на нѐм
крепилось. Его спутники, седовласый крепкий мужчина и молоденький паренѐк, тоже оба
в кольчугах и с оружием, пришпорили коней, ведя на поводу, как и первый всадник, вьючных лошадей.
Но даже если бы однорукому бродяге не подоспела неожиданная помощь, вряд ли
он сожалел бы об этом. Его противникам и так пришлось туго. Один со сломанными
рѐбрами стонал где-то в траве, другой орал благим матом, обхватив обеими руками
перебитую ногу, третий попросту лежал без сознания в пыли. Четвѐртого, ошеломлѐнного
столь неожиданного поворотом дела, вязал Эрг, предварительно выбив у него из рук
широкий нож. Однорукий же, улыбаясь, как ни в чѐм ни бывало, чинно стоял на обочине.
-Этого тоже связать? -поинтересовался Кор.
-Если хотите размяться, юноша, то можете попытаться, -ухмыльнулся бродяга,
предостерегающе подняв посох.
-Отчего бы нет? -разозлился молодой человек, соскочив с коня и подобрав
валявшуюся на дороге палку.
Кор, считавший, что он здорово владеет любым оружием, решил сначала выбить у
нищего его посох, твѐрдый и блестящий от долгой службы. Проведя пару привычных
выпадов, непременно приводящих к успеху, он, к собственному удивлению, ничего не
добился. Однорукий в лучшем случае позволял ему вскользь дотронуться до своего
посоха. Эрг и Хлодвиг с любопытством наблюдали необычный поединок, не вмешиваясь.