Тишина казалась теперь особенно глубокой, ночь — невероятно прекрасной. Осмотревшись, я впервые заметила, что почти весь персонал нашей части собрался во дворе. В молчании мы переглядывались. Успокоенные тем, что опасность миновала, мы вернулись в дом. Взволнованный офицер из штаба прибежал узнать, все ли у нас в порядке. Штаб располагался почти по соседству с госпиталем, бомба, как сказал офицер, взорвалась между нашими двумя домами.
Мы снова принялись упаковывать вещи. Когда все было почти готово, лошади запряжены, обнаружилась пропажа санитаров, которым надлежало сопровождать запасную повозку. Мы искали по всему дому, и, наконец, я с одной сестрой добрались до подвала. Тут мы и обнаружили санитаров, лежащих друг подле друга на каменном полу и спящих мертвым сном в окружении огромного количества пустых пивных бутылок. При виде этого зрелища мы рассмеялись, но не было времени ждать, и мы попытались разбудить их. Наши усилия оказались безуспешными, пришлось позвать суперинденданта. Вместе с ним мы оттащили санитаров к водопроводному крану, который, к счастью, был тут же, и сунули их по очереди головой под холодную струю воды. Это подействовало. Персонал госпиталя отправился в путь перед рассветом, а я и мадам Сергеева остались одни в пустом доме.
Рано утром за нами заехал один из офицеров Ренненкампфа, и мы присоединились к автомобильному обозу, выстроившемуся перед штабом. Ренненкампф, одетый в серую генеральскую шинель и меховую папаху, появился на ступенях. Он подошел поздороваться, сел в свой автомобиль, и процессия тронулась, мы ехали следом за командующим. Покидаемый город, казалось, замер то ли в испуге, то ли не желая показать свою бурную радость. Где то довольно близко грохотала артиллерия и стрекотали пулеметы. Стояло ясное и холодное утро. Местом нашего назначения был Гумбиннен.
Выехав за город, машины остановились. Ренненкампф вышел и направился к нам.
«Ваше императорское высочество, — сказал он, — здесь располагается артиллерийский парк и линия сторожевого охранения, куда цеппелин сбросил бомбу прошедшей ночью. Вам интересно взглянуть?»
Не желая отказываться, я вышла из машины. Мы перебрались через ров и пошли вдоль поля. Представшее моим глазам зрелище было ужасно, такое невозможно вообразить, я и по сей день помню его до мельчайших деталей, но не могу описать.
Мы ехали очень медленно. Хозяйственные обозы двигались по дороге в несколько рядов. Мне не говорили, какова на самом деле ситуация, насколько близок преследующий неприятель, но я все же ощущала ту тревогу, которая словно парила в воздухе. Это чувствовалось и по волнению Ренненкампфа, когда мы нагоняли хозяйственные обозы, следовавшие в беспорядке или рысью. Наши автомобили тогда останавливались, штабные офицеры по указанию генерала занимались тем, чтобы выстроить их в линию. Все это, как я узнала позже, свидетельствовало о начале беспорядочного бегства и паники.
Мы прибыли в Гумбиннен вечером. Город был темным, тихим и мрачным. Мне и мадам Сергеевой предоставили довольно приличную комнату, выходившую на улицу, у двери был выставлен часовой от штаба, чтобы охранять нас. Ближе к ночи нас разыскал врач из нашего госпиталя, сообщив, что все прибыло в целости и найдено подходящее помещение.
Страшно усталые, мы разделись, радостно предвкушая долгий сон в настоящих постелях, но тут раздался настойчивый стук в нашу дверь. Это был один из офицеров Ренненкампфа, с которым мы ехали днем.
«Генерал просит вас быть готовыми незамедлительно покинуть Гумбиннен, — сказал он. — Вы должны ехать в Эйдткунен, и мне поручено сопровождать вас».
Это не подлежало обсуждению, мы быстро собрались. Был найден автомобиль, и мы торопливо покинули темный город. Немцы продолжали наступление, обходя фланги. В штабе не знали, перерезана ли дорога к Эйдткунену или нет. На этот раз офицер не пытался скрывать серьезность ситуации. Нам угрожало множество опасностей, наименьшей из которых было оказаться взятыми в плен.
Невозможно было ехать быстро, а освещать дорогу фарами — слишком опасно, и мы двигались почти вслепую в полной темноте. Все молчали. Вероятно, оттого, что я была так измотана, я не чувствовала ни малейшего страха.
Мы беспрепятственно добрались до Эйдткунена, но не знали, куда следовать дальше. На вокзале, с которого почти снесло крышу, оставаться было невозможно. В зале ожидания среди разбитой и покореженной обстановки расположились солдаты, такие усталые, что спали где попало, не сняв касок и амуницию. Некоторые из них маялись дизентерией. Это было унылое зрелище, и помочь было нечем.
Офицер пошел искать начальника вокзала, которого убедил в необходимости предоставить пассажирский вагон и паровоз, чтобы немедленно доставить меня до ближайшей станции. Как ему это удалось, не могу себе представить. Позже мы провели два дня в поле, питаясь из походных кухонь проходивших эскадронов. От встреченных знакомых офицеров мы узнали, что персоналу нашего госпиталя удалось бежать, бросив все оборудование, а вот французская медицинская часть под командованием доктора Крессона попала в плен.
Так завершилась моя первая попытка участия в войне. Мне было очень грустно расстаться с персоналом госпиталя, к которому я так привыкла, жаль того, что мое пребывание на фронте закончилось столь быстро. Не хочу показаться бесчувственной, но сегодня, вспоминая те дни, я могу с полным основанием сказать, что то было самое счастливое время моей жизни, когда я с радостью делала нужную, полезную работу в условиях, сопряженных с опасностью.
Власть
Я вернулась в Санкт–Петербург в середине сентября и решила сразу же приступить к работе в больнице Красного Креста, где я проходила обучение. Моему бывшему отделению требовалось новое оборудование, поэтому некото–рое время оно вынуждено было провести в бездействии, а я не хотела ждать. Кроме того, я поняла: как бы мне ни нравилась моя работа на фронте, мне там не место. Мое присутствие на передовой доставляло много беспокойства командованию и в решающие моменты отвлекало его от более важных дел. Мне очень не хотелось оставлять Дмитрия, но я понимала, что так будет лучше.
Мое отделение Красного Креста устроило большой госпиталь в тылу, и меня назначили старшей медсестрой.
Три недели я провела в петербургском штабе Красного Креста, работая по утрам в перевязочной, а днем — в бесплатном медицинском пункте для городского населения. Иногда я ухаживала за тяжелобольными пациентами или за офицерами после операции. В свободное время посещала лекции. Чем труднее была работа, тем больше она мне нравилась.