мы приникли к замечаниям; я убеждалась, что мои мысли, доверенные бумаге, находят отклик. Тот вечер и весь следующий день я прожила в страхе, что все это только сон, и он оборвется с пробуждением.
Договорились о встрече с редактором. Он убеждал меня продолжить работу над «книгой», как он называл рукопись, уверял, что я легко найду издателя. Приятельница, что свела нас, предприняла все необходимые шаги. Мне оставалось одно: сесть за стол. И как раз в это время нога дала осложнение и больше чем на месяц уложила меня в постель. А я не возражала, ничуть не возражала. Я была наверху блаженства. С утра и до вечера, а то и прихватив ночи, я писала. Я работала исступленно, от возбуждения у меня дрожали руки. Мои воспоминания подошли к войне, самому важному для меня периоду, и поскольку я хотела быстрее кончить «книгу», я писала теперь по–русски, мне было легче выразить себя на этом языке.
Я снова могла строить планы. Похоже, одна удача потянула за собой другие. В мае я получила несколько предложений, в том числе от главы большого модельного дома в Нью–Йорке, предлагавшего мне место консультанта–стилиста и модельера. Предложения устранили последние препятствия: я вернусь в Европу, быстро разберусь с делами, и обратно в Америку. Работа даст мне независимость, я приобщусь к американской жизни, буду зарабатывать и подыскивать издателя для своей книги. Дальше этого я не загадывала; пока дела складывались так, что лучше не надо.
Моя хозяйка уезжала в Европу, и, поскольку я еще не годилась для поездки, она оставила мне квартиру, где я прожила до середины июня и наконец отправилась в Париж после полугодового отсутствия. В сентябре мне предстояло приступить к своим обязанностям в Нью–Йорке. Летнего времени вполне хватит на то, чтобы управиться с делами в Париже и Лондоне.
Шли недели, я порывала связи и выдирала корни, которые пустила в Европе, и убеждалась, как их много и как крепко они меня держат. Я покидала брата и все, к чему была привязана; была вынуждена отказаться от дома, куда то определить свои пожитки, пристроить собак и кота. Не зная моего положения, друзья отговаривали меня от поездки в Америку; они не повлияли на мое решение, но решимости поубавили. В Париже я узнала, что у мачехи возвратный рак, теперь уже неоперабельный, и жить ей осталось несколько месяцев.
Я сознавала, что нынешний мой шаг — последний, и, по крайней мере, не обольщалась насчет дальнейшего. Я рисковала, понимая, что в свои почти сорок лет должна совершенно переродиться. Повидав Америку, я знала, что там меня ожидает совсем другая жизнь, но иной жизни я и не хотела. Временами я колебалась: хватит ли сил пройти через все это? Разве прошлые неудачи не свидетельствовали о моей неспособности признать очевидное? Но уж так сложилось, что надо ехать, иначе я перестану себя уважать.
Я заказала билет на итальянский пароход из Марселя в начале августа и стала наносить прощальные визиты. Тяжелее всего было расставаться с княгиней Палей. Это была последняя ниточка, связывавшая меня со прежним поколением, и я знала, что больше никогда не увижу Ольгу Валериановну. Сама она даже не представляла безнадежности своего положения, без труда ходила, но ее внешний вид никого не мог обмануть. Мне не хватило духу идти прощаться с нею домой к ее сестре, где она теперь жила, и мы встретились на работе у ее дочери Наташи в конторе модельного дома на улице Лелон. Сама Наташа, не в силах сдержать слезы при матери, скоро вышла из комнаты. Мачеха умерла в начале ноября 1929 года. Все эти годы она звала смерть, а когда та пришла, ее неукротимый дух боролся с нею до последнего.
В Париже почти никого не было, и на вокзал меня пришли проводить Наташа с мужем и еще несколько русских. На этот раз я ехала очень скромно, без горничной и почти без вещей. При мне было триста долларов — все, что я имела, не считая долгов. Я взяла пишущую машинку и, переборов себя, русскую гитару. Тревожно и грустно было уезжать из Парижа, но внешне я старалась вести себя выдержанно. И только когда Наташи и самой платформы не стало видно и я осталась одна в купе, я дала волю чувствам.
В Марселе выяснилось, что пароход опаздывает, и я порадовалась задержке: еще несколько часов побуду во Франции. Я почувствовала горячую привязанность к своему ссыльному дому. Пришел пароход, я погрузилась. Французский берег таял вдали. Когда я увижу его снова?
В пути я прилежно стучала на машинке, в этом были мое спасение и отрада. Однажды вечером я смотрела в иллюминатор, как садится солнце, и совсем рядом, я даже видела людей на палубе, прошел пароход. И нахлынуло безумное желание прыгнуть за борт, плыть к нему. Он вернет меня в Европу.
Эта встряска отрезвила меня. Я струсила, мне незачем оглядываться назад и попусту раскаиваться. Мне предстоит строить новое будущее. На этот раз я должна добиться успеха.
Редактор Игорь Захаров
Художник Григорий Златогоров
Верстка Кирилл Лачугин
Корректор Лия Кройтман
ISBN 5–8159–0408–2
Директор издательства Ирина Евг. Богат
Издатель Захаров Лицензия ЛР № 065779 от 1 апреля 1998 г. 121069, Москва, Столовый переулок, 4, офис 9 (Рядом с Никитскими воротами, отдельный вход в арке)
Тел.: 291–12–17, 258–69–10