Чем ближе находишься к фронту, тем меньше, как правило, известно, что в данный момент происходит там; то же относилось и к нам. Мы не имели реального представления о нестабильности нашего положения. Армия Реннен–кампфа была разбросана, ее позиции не укреплены, тылы не защищены. Некоторые наши войска находились уже под Кенигсбергом, и немцы, занятые на других фронтах, казалось, были не подготовлены удерживать позиции или переходить в контратаку.
Первые дни нашего пребывания в Инстербурге прошли относительно спокойно. Время от времени мы слышали вдалеке приглушенные звуки орудийного обстрела, иногда они приближались, становились более различимыми. Пехотные полки в запыленных сапогах с песнями следовали через город, эскадроны кавалерии, автомобили, обозы постоянно двигались в сторону канонады.
Дмитрий находился в Инстербурге, будучи офицером связи при штабе Ренненкампфа. Он часто приезжал в госпиталь в сопровождении командующего армией, который по прошествии некоторого времени очень привязался к нему. Иногда Елену и меня приглашали на завтрак в штаб. Здесь все пребывали в том воодушевлении, с которым несколько недель назад начали военные действия, и выражали непоколебимую уверенность в скором и блестящем завершении войны. За небольшим исключением все шло успешно и весьма обнадеживало. Армия хорошо снабжалась провиантом, было более чем достаточно боевой техники и боеприпасов. Все казались довольными, и взаимоотношения были отмечены той особой сердечностью, которая возникает, когда каждый прилагает все силы для решения общей задачи и готов пожертвовать жизнью во имя долга. То был, если можно так выразиться, «медовый месяц» войны.
Повсюду меня встречали с радушием, хотя меня никто не знал. Одеяние медсестры делало меня ближе к тем, кто носил военную форму; мы все жили в равных условиях и имели общие интересы.
Однажды в самом начале нашего пребывания в Инстербурге Елена, мадам Сергеева и я вышли в город за покупками. Несколько магазинчиков располагались на городской площади неподалеку от нашего госпиталя. Площадь была средоточием жизни Инстербурга. В тот день она, как обычно, была заполнена народом. Повсюду стояли повозки, прохаживались офицеры, проезжали конные связные. Когда мы проходили по площади, к нам подъехал офицер пехоты. Его конь был взмылен бешеной ездой. Он показал руку в грязной размотавшейся повязке и спросил:
— Сестрички, не найдется ли у вас бинта наложить мне свежую повязку?
У себя в сумке я нашла чистый бинт, который утром смотала в перевязочной.
— У меня есть, — сказала я. — Слезайте, пусть кто нибудь из солдат подержит коня, а мы пройдем в тень.
Он спешился, передал повод стоящему рядовому и последовал за мной. Выбрав место в стороне от толпы, я, повернувшись спиной к площади, принялась разматывать грязную повязку и тут услышала позади себя незнакомый голос:
— Ваше императорское высочество, можно я сделаю снимок?
Я в растерянности обернулась и увидела одного из штабных офицеров. В руках он держал большую фотокамеру.
— Нет, ради Бога, не надо, — сказала я, ужасно смутившись.
Рука, которую я бинтовала, слегка дернулась. Испытующий взгляд остановился на мгновение на моем лице, потом опустился, но ни слова не было сказано. В замешательстве я поспешно делала свою работу, молча накладывая свежую повязку. Когда я закончила, офицер поднял глаза, в них стояли слезы.
— Позвольте спросить, кто вы, — произнес он.
Не было больше основания скрывать мое имя, и я назвалась.
— Так вы двоюродная сестра императора? — Да.
Он молча вглядывался в мое лицо, потом вдруг опустился на колени прямо на тротуар, у всех на виду, поднес край моего хлопкового платья к губам и поцеловал его.
Я была совершенно ошеломлена. Не глядя на него, не произнеся ни слова на прощание, я бросилась через улицу в магазин. Здесь я нашла своих спутниц, которые были очень удивлены моим взволнованным видом. На обратном пути в госпиталь я была в таком замешательстве, что не осмеливалась поднять глаз из опасения, что могу увидеть кого нибудь из свидетелей недавней сцены.
В другой раз, когда я шла по улице, мимо проехала крестьянская повозка с несколькими офицерами. По их погонам я увидела, что они принадлежат к размещенному в Москве Киевскому гренадерскому полку, где в свое время дядя Сергей был почетным полковником. Они сразу узнали меня, остановились и бросились ко мне с выражениями восторга.
— Так, значит, правда, что вы на фронте, ваше императорское высочество? Как это удивительно. Теперь мы станем сражаться с большим воодушевлением, зная, что вы прибыли заботиться о нас.
Я почувствовала, что они говорят искренно; тот факт, что опасности, тяготы и переменчивые военные успехи делит с ними член императорской семьи, имел для них особое значение. Мы вдруг стали равными перед лицом испытаний, которые выпали нашей родине.
Однажды я с еще одной медицинской сестрой отправилась на повозке за яблоками. Нам и в голову не приходило, что двум женщинам одним опасно выезжать из города на оккупированную территорию, населенную большей частью враждебно настроенным гражданским населением. Стояло начало осени, солнце светило над убранными полями, листва на росших вдоль пустынной дороги деревьях была еще зеленой. Мы направились к маленькой опрятной ферме, за оградой которой были видны усыпанные плодами яблони. Повозка въехала в ворота.
Моя спутница осталась при лошади, а я отправилась на поиски хозяев. Я нашла их в саду разговаривающими с тремя русскими солдатами, которые, видимо, явились с той же целью, что и мы. Один из солдат предложил присмотреть за нашей лошадью, в то время как два других вместе с медсестрой и мной начали обтрясать деревья и заполнять мешки спелыми яблоками.
Один из солдат, красивый, хорошо сложенный молодой сержант, то и дело посматривал на меня, словно -хотел что то сказать, но не решался. Наконец, набравшись смелости и искоса глядя на меня, он воскликнул:
— А я вас знаю! Вы великая княгиня Мария Павловна из Москвы. Я сразу узнал вас, только не мог поверить, потому что вы одеты как медицинская сестра.
Мы оживленно разговорились, как случается при встрече людей, прибывших из одного города. Я узнала, что он служил в одном из полков московского гарнизона.
— Опрометчиво было с вашей стороны отправляться одним за город, — сказал он. — Враг совсем недалеко отсюда, а потому такие поездки не безопасны, да и местным жителям доверять нельзя. Хотите вы того или нет, но я провожу вас назад в город.
И, несмотря на мои возражения, он сопровождал нас верхом до Инстербурга, радостно улыбаясь всю дорогу.