Наш поезд вез не только необходимые материалы для госпиталя, но и множество оборудования для работы в походных условиях — вагон–лазарет, полевые кухни, котлы, лошадей, палатки. Елена взяла также свой автомобиль. С волнением я расцеловала всех, кого покидала. На глазах у тети Эллы были слезы, она порывисто дотронулась своими тонкими пальцами до моего лба и перекрестила меня на дорогу. Был отдан приказ садиться по вагонам. Мы прошли в наше купе. Поезд тронулся, прозвучали последние пожелания и напутствия. Мы видели, что на платформе многие плакали. Но у меня на душе было легко, даже радостно.
2
В ту ночь я впервые в жизни сама вынула постельные принадлежности из небольшой дорожной сумки. Я редко путешествовала без горничной. Когда я повесила свой черный передник и серое хлопчатобумажное платье на стену купе, которое занимала с Еленой, то подумала, как легко и просто изменилась моя жизнь и как легко и естественно я себя чувствую. Размышляя об этом, я погрузилась в сон, и мне грезились героические свершения.
Место нашего назначения не было определено. Мы только знали, что едем до пограничного города Эйдткунена, где выгрузим оборудование и получим инструкции. Прибыв в Эйдткунен на следующий день, мы обнаружили там полный беспорядок. Когда мы наконец добрались до штаба генерала Ренненкампфа на этом участке фронта, там не оказалось каких либо распоряжений относительно нас. Его армия, куда входил и кавалерийский полк Дмитрия, продвинулась в глубь Восточной Пруссии, но никто не мог сказать, взят ли Инстербург нашими войсками или нет.
Небольшой городок Гумбиннен, расположенный посередине между Эйдткуненом и Инстербургом, находился в наших руках, и мы решили следовать туда.
Пока мужчины выгружали оборудование, мы, медсестры, совершили прогулку по городу. По всему было видно, что фронт совсем рядом. Повсюду были солдаты в перепачканной форме, сгрудившись, стояли повозки, там и тут поднимались дымки от полевых кухонь, воздух был наполнен смешанными запахами — ароматным запахом сена и лошадей, теплым запахом свежевыпеченного хлеба, запахом мятой травы, табачного дыма. Некоторые семьи, видимо, в спешке покинули город. Их пожитки были сложены на повозки около дворов или валялись на улице среди сена и соломы. Солдаты внимательно разглядывали брошенные или забытые вещи и, как правило, забирали себе, не считаясь с их большими габаритами или бесполезностью. Я подобрала совершенно новый кофейник, который с гордостью продемонстрировала спутницам как трофей. Я унесла его под мышкой и пользовалась им долгое время, рассказывая всем его историю.
После окончания разгрузки Елена, госпожа Сергеева и я отправились на автомобиле в Гумбиннен, куда наша часть последовала походным порядком.
При всей активности обитатели городка выглядели безутешными. Я бы скорее предпочла остаться с персоналом и ехать вместе с ним на повозках, но Елена считала, что нам следует прибыть в Гумбиннен раньше и по возможности найти место для госпиталя.
Добраться до Гумбиннена было нелегко. Город этот недавно находился на линии боев, и осталось много следов разрушения. С любопытством смотрела я на вытоптанные поля по обеим сторонам дороги, на еще свежие воронки от артиллерийских снарядов, на сломанные деревья. В некоторых местах видны были следы лагерей, в других — следы прошедших боев: брошенное снаряжение, разбитые ружья, пустые консервные банки, кучи обмундирования. Я ужасно боялась увидеть тела погибших, но все они к тому времени уже были убраны, но вот трупы лошадей с торчащими кверху ногами и раздутыми животами еще оставались.
Мы нигде не видели ни окопов, ни заграждений из колючей проволоки. Продвижение генерала Ренненкампфа в Восточную Пруссию, — продвижение, предпринятое с целью отбросить германскую армию от восточного фронта в то время, когда немцы уже наводнили Бельгию и были готовы двигаться на Париж — оказалось на этом участке довольно успешным, неприятель был застигнут врасплох. Немцы никак не ожидали, что мобилизация в России пройдет так быстро и организованно. Однако поспешное продвижение не давало времени создавать оборонительные сооружения и оставляло незащищенным наш тыл.
В Гумбиннене царил хаос. Насколько нам удалось установить, штаб Ренненкампфа продвинулся вперед в Ин–стербург. Елена все же решила осмотреть некоторые дома. Мы совершили поездку по Гумбиннену в сопровождении нескольких представителей городской администрации.
Я никогда не смогу забыть этот город. Казалось, пострадало немного домов, на первый взгляд опрятные немецкие кирпичные дома выглядели нетронутыми. Но внутри все было иначе. В комнатах — полный разгром: стены ободраны, запоры сломаны, шкафы проломлены, одежда разбросана по полу, посуда и зеркала разбиты вдребезги, обстановка перевернута и пробита штыками.
Жители, не дожидаясь прихода русских, бежали, прихватив с собой пожитки. Должно быть, тревогу объявили в обеденное время, почти во всех домах остались накрытые столы. Засохшая еда в густом холодном соусе лежала на тарелках, салфетки брошены рядом, стулья опрокинуты. Если бы не чудовищный беспорядок и разрушения, можно было бы подумать, что семья просто встала из за стола и перешла в другую комнату.
Еще более ужасной казалась зависшая мертвая тишина. Мы так и не подобрали места для госпиталя.
Дмитрий и Иоанн, муж Елены, каким то образом узнав о нашем прибытии в Гумбиннен, приехали на автомобиле и застали нас за осмотром домов. Я не надеялась так скоро увидеть Дмитрия и была безмерно рада. Однако нельзя было не заметить, что он не вполне разделял мои чувства. Ему довелось пережить многое, он выглядел печальным и усталым и не одобрял мое присутствие так близко от места боев. Он сказал, что положение неопределенное, штаб в это время находился в Инстербурге.
Соответственно этому мы перебазировали нашу часть в Инстербург, где были размещены в школе. Это было самое большое здание в городе, но совершенно не приспособленное для госпиталя и очень мрачное. Как только прибыл наш обоз, мы быстро занялись обустройством, и вскоре школа стала выглядеть как настоящий госпиталь. Сиделки и я работали в полном согласии. Мы вычистили все здание от крыши до низа, отмыли все этажи, окна и лестницы. Из классных комнат на двух верхних этажах сделали больничные палаты, а другие помещения на этих этажах превратили в перевязочные и операционные. На первом этаже, где комнаты были меньше, жили мы, используя упаковочные ящики как стулья. В комнате, отведенной мадам Сергеевой и мне, как и в других, был каменный пол и серые залоснившиеся стены. Единственной обстановкой стали наши походные койки и небольшие чемоданы. Мы умывались в школьном туалете в подвале.