Кейт вспомнила первое утро. Она сильно нервничала, когда пришла на Версальскую площадь. Именно здесь, под куполом большого шатра должен был состояться парад моды.
Проблемы возникли сразу. Во-первых, Кейт не знала, как ей пробраться ко входу, ибо дворик перед ним, размером с небольшой загон для скота, был набит мрачными журналистами из разных стран.
Но стоило появиться Майку, как проблема решилась, будто сама собой. Если большинство журналистов имели с собой по две фотокамеры, то у него их было пять. Там, где другие спрашивали разрешения пройти, Майк двигался напролом. Толпа во дворе его не смутила, и, энергично работая локтями, он без труда пробился в шатер, а Кейт тихо вошла следом, сжимая в руке билет и надеясь, что худшее позади.
И ошиблась. Ее место на жесткой деревянной скамье уже занял какой-то смуглый худой мужчина.
— Извините, это мое место, — сказала Кейт. — Видите? Номер 109.
Мужчина смерил ее равнодушным взглядом, и она вновь сунула ему под нос свой билет. В следующий момент на нее обрушился целый поток брани. Итальянского Кейт не знала, но о смысле слов догадаться было нетрудно.
Она взглянула на часы. До начала оставалось всего четыре минуты, и, если она не сядет на место, ее попросту выгонят.
Когда она сделала шаг вперед, итальянец бесцеремонно оттолкнул ее рукой, и Кейт, не удержавшись на ногах, упала на грязные доски.
Два голландских журналиста бросились ее поднимать, и в ту минуту она увидела Майка. Стоун молча схватил итальянца за шиворот, поднял со скамьи и, пока тот обретал дар речи, оттащил к выходу и вышвырнул во двор.
Удостоверившись, что Кейт заняла свое место, он махнул ей рукой и исчез. Через несколько секунд она увидела Майка у самого подиума.
Лучшие фотографы, точнее, наиболее решительные и изобретательные, всегда снимали у подиума. Остальные жались у стен. Майка это, разумеется, не устраивало, и он вновь пробился вперед.
Кейт смотрела на него с восхищением. Стоун как-то говорил ей, что в начале карьеры, когда еще только учился своему ремеслу, он снимал футбольные матчи, а на таких мероприятиях выживали сильнейшие. И приобретенный там опыт впоследствии ему здорово пригодился. Майка ничто не смущало, он вел себя как средневековый рыцарь, прокладывающий дорогу щитом и мечом.
Поэтому и сейчас он занял одно из лучших мест и мог снимать практически под любым углом.
Шоу потрясло Кейт. По зрелищности оно не уступало бродвейским мюзиклам. И сходство не ограничивалось музыкальным сопровождением. Световые эффекты, мастерство и естественность моделей напомнили Кейт о «Безумствах» Зондхайма.
Придя немного в себя, она смогла отдать должное коллекциям. Если модельеры «Шанель» были законодателями моды в жакетах, а кутюрье «Кензо» произвели переворот в крое, обыгрывая в изысканных туалетах ниспадающие складки, то Монтана являлся бесспорным лидером в кожаной одежде. Маленький француз создал из кожи просто невероятные вещи. Такого Кейт еще не видела.
В конце шоу сам кутюрье по традиции вышел на подиум в сопровождении двух самых обворожительных моделей. Разразилась буря аплодисментов. Кейт тоже хлопала, пока у нее не заболели руки.
Через полчаса она уже диктовала свой материал, даже не заглядывая в сделанные записи. Слова лились буквально из сердца. Кейт знала, что такого вдохновения у нее уже никогда не будет. Благодаря этому порыву и вышли строчки, которые появились на следующий день в «Нью-Йорк дейли ньюс».
Снимки Майка усилили эффект репортажа. Как и предсказывал Тед, «Ньюс» переплюнула все другие нью-йоркские газеты.
Тед, человек, которого она любит. Вспомнив о нем, Кейт очнулась. Завтра она его увидит. В воскресенье. Он будет ждать в ее квартире. Будет ли?
Кейт ему больше не звонила. Шестичасовая разница во времени. Когда он приходил на работу, она сидела на показе, а когда ей удавалось добраться до телефона, он отправлялся на обед.
Кейт решила позвонить из ресторана отеля во время ужина. Ей сказали, что Тед на совещании у Кремера и не может подойти. Ладно, они вволю наговорятся в Нью-Йорке.
— Чем ты озабочена? — спросила Рут. — Можно подумать, у тебя сегодня первый рабочий день, а не последний. Улыбнись, ты отлично справилась. Майк все рассказал и принес вчерашнюю газету. Уж если кому и нужно хвататься сейчас за голову, так это мне. Если я не сбегу из больницы, Кремер передаст мою должность тебе.
— Когда ты собираешься выписываться? — спросила Кейт.
Она благодарна Рут за то, что та не допытывается, почему она так озабочена. Кейт не хотелось сейчас говорить о Теде.
Она мечтала об обычной спокойной жизни. Семейной жизни. А тогда можно будет и с Рут поговорить.
— Врачи собираются держать меня здесь еще неделю, — сказала Рут. — Я пыталась их отговорить, но бесполезно. И вам, ребята, придется лететь домой без меня.
— А ты? Останешься совсем одна?
— Почему одна? Майк еще не закончил работу с «Пари-матч». Это задержит его до конца месяца. И, судя по всему, он проведет время со мной.
— Большую часть времени, — раздался голос Майка. — Поэтому берегись.
Устроившись на стуле, он провел рукой по щетине на подбородке. Значит, Майк чем-то встревожен.
— Рут, — начал он. — Я сейчас был у твоих докторов. Не сочти это за наглость, просто я лучше говорю по-французски. Хотелось узнать, почему они тебя здесь держат. Если бы дело было в улитке, ты встала бы на ноги через пару дней.
— И что они сказали? — живо отозвалась Рут.
Майк снова потер щетину, потом взглянул на Кейт. Поняв намек, она встала.
— Сиди, Кейт, — остановила ее Рут. — Если я умираю от сифилиса, ты все равно об этом узнаешь, ты моя подруга. И кажется, дружеская помощь мне сейчас не помешает.
— Возможно, — сказал Майк. — Эти шарлатаны говорят, что дело в твоих почках, Рут. Они у тебя шалят. Причем давно. Ты об этом знала?
Рут недоуменно смотрела на него, как многие люди, которым чего-то не хочется слышать.
— Понятия не имела. Может, врачи ошиблись? У меня всегда было отличное здоровье. И если я буду верить всему, что наговорят эти лягушатники, то лучше уж сразу умереть.
— Не горячись, — прервал ее Майк. — Кто говорит, что речь идет о жизни и смерти? У тебя неважные почки, только и всего. А ругать французскую медицину я бы на твоем месте поостерегся. Не забывай, ты сейчас в их полной власти.
— А может, и нет, — резко ответила Рут. — Как только я смогу встать на ноги, тут же улечу в Нью-Йорк. И если мои почки забарахлят, я хочу, чтобы это случилось на приеме у доктора Штайна. Мы хотя бы говорим с ним на одном языке.