расклады, так что каждое домино должно было упасть именно таким, а не другим образом. А мое чертово домино вообще, на хрен, не упало, и что же теперь будет?
Сделав глубокий вдох, я открыла дверцу машины, но Харли уже ушел. Когда я вышла, шум, долетающий из толпы, показался мне странной смесью восторга и ярости. Если только у «супры» не было группы поддержки, о которой я не знала, восторг относился ко мне. От моих.
Мощная рука схватила меня сзади за локоть и развернула. Это был Харли, глядящий на меня с непроницаемым выражением.
Протянув мне два пальца с зажатой между ними стопкой купюр, он сказал:
– Вот твой выигрыш, Гонщик.
Когда я не взяла деньги, Харли просто засунул их в карман моих драных джинсов, повернулся лицом к толпе и махнул кучке реднеков. Снова обернувшись ко мне, он вдруг сменил свою гримасу на мою любимую хитрую, подмигивающую ухмылку.
– А это мой выигрыш.
Один за другим, энтузиасты трека выстроились в очередь, сдавая свои тяжко заработанные доллары – десятки, двадцатки и даже несколько сотен – в протянутую открытую ладонь Харли.
Он хихикал и всю дорогу болтал какую-то ерунду, называл их «сексистскими свиньями» и говорил им: «Так вам и надо, чтоб не ставили против леди».
Последним был Бубба.
Харли с улыбкой цокнул языком и сказал:
– Я думаю, ты должен принести Биби свои извинения.
Бубба искренне и виновато поглядел на меня темно-карими глазами.
– Прости. Ты выиграла эту гонку в пух, детка. Тебе есть чем гордиться.
Когда Бубба ушел, держа свою рыбацкую шляпу в руках, я уставилась на Харли с разинутым ртом и поднятыми под самый лоб бровями.
– Что… вот это… сейчас было?
– Ты заработала нам кучу денег, вот что было, – улыбнулся Харли, щелкая меня по носу указательным пальцем.
– Так ты хотел, чтобы я выиграла? – Я не знала, сердиться мне или радоваться.
– Нет, я знал, что ты выиграешь. Особенно у этого дебила. – Харли мотнул подбородком в сторону шоссе, по которому умчался после проигрыша владелец «супры». – Не только потому, что эта штука была с автоматом. – Харли выговорил это слово как оскорбление. – Но и потому, что у него сзади два тяжелых сабвуфера. Этот засранец буквально умолял кого-нибудь взять у него его деньги. Почему бы это не сделать тебе?
Улыбка Харли была заразной. Я не могла сердиться на него, когда он так улыбался.
– Ты, на хрен, обманул меня! – рассмеялась я, тыча пальцем ему в грудь.
– Не-а, я просто не хотел, чтобы ты нервничала.
– Ты брал ставки против меня! – На сей раз я стукнула его в грудь.
– Эй! – ухмыльнулся Харли, поднимая руки. – Но я-то сам ставил на тебя, да?
Это было правдой. Когда до меня целиком дошла суть произошедшего, время на секунду замерло. Харли был единственным, кто ставил на меня. Он верил в меня, когда никто больше не верил. Он верил в меня больше, чем я сама. Он верил настолько, что готов был рискнуть сотнями, а может, и тысячами долларов.
И он верил в меня достаточно, чтобы рискнуть показаться козлом перед людьми, которые обожали его, что и случилось, когда он встал передо мной на одно колено и попросил выйти за него замуж прямо тут, на треке.
И я, с улыбкой на лице, пачкой сотенных купюр в кармане и первой победой за душой, сказала: «Нет».
Глава 18
Был первый за долгое время прохладный, облачный день. Харли зашел повидать меня в обеденный перерыв, и на нем была потрепанная старая кожаная мотоциклетная куртка, которая облегала его тело, как слой расплавленного секса. Это был такой небрежный шик, что мне хотелось одновременно расцеловать его и облить краской. Это просто нечестно. Почему он всегда так роскошно выглядит, не прилагая ни малейших усилий?
На мне же была новенькая бордовая летная куртка, которую я накануне вечером купила в «Трэше» – буквально в ту же секунду, как повеяло первой прохладой. Конечно, у меня уже была гораздо более крутая и настоящая темно-зеленая летная куртка, но, с учетом того, что я даже взглянуть на нее не могла без того, чтобы не начать задыхаться, бордовая была необходима.
По парковке магазина пронесся порыв ветра, я задрожала и застегнула новую куртку до самой шеи.
– Черт, холодно. – Я затушила окурок и плотнее прижалась к Харли. – Это же чертов август. Какого хрена?
Растирая мне спину сквозь скользкую куртку, Харли оперся подбородком о мою макушку и хихикнул.
– Да тут не холодно. Это ты мерзнешь. Я уж начинаю думать, что ты и меня-то любишь только ради тепла моего тела.
– Ты любишь меня, только когда хочешь потрахаться, – пропела я кусочек из старой песни.
Харли вечно совал это слово на Л туда и сюда, но, пока он не сказал его по-настоящему – с Я перед ним и тебя после, – это все не считалось. Я уже смирилась с тем, что Харли Джеймс ни к чему не относился всерьез. Вообще-то это было здорово. Мне хватило серьезности на всю оставшуюся жизнь.
Но, очевидно, серьезности пока не хватало меня.
Мое нутро заметило вибрацию еще до того, как рокот стал отчетливо слышен. У меня захватило дыхание. Я навострила уши. Моя спина окаменела под рукой Харли. И тут, с порывом ветра, я услышала это.
Звук моего проклятья.
Рев нарастал вдали. Я умоляюще поглядела на Харли. Я даже не знала, чего я от него хочу. Чтобы он бежал? Спасался? Спасал меня? Разозлился и превратился в Невероятного Халка? Что бы это ни было, оно должно было случиться очень быстро, потому что рев мотора Рыцаря становился все громче.
Когда взгляд Харли, оторвавшись от моего, устремился куда-то мне за плечо, я поняла, что уже поздно. Нас засекли. И мы все умрем.
Я замерла, пригвожденная к месту, и в ужасе смотрела, как Харли небрежно отшвырнул свой окурок на середину парковки. Потом он