толпа.
Харли, должно быть, почувствовал мою неловкость, потому что он встал – вместе со мной, висевшей на нем, как мартышка на пальме, – и прорычал: «Концерт окончен».
Пронеся меня по всему коридору до своей комнаты, Харли пинком распахнул дверь и положил меня на свой матрас, где мы с ним и оставались следующие несколько часов, пока Харли демонстрировал мне, почему именно эта маленькая белая таблетка называется экстази.
Выйдя, наконец, из этой комнаты – на подкашивающихся ногах, закутанная в одну из рабочих маек Харли с его именем, вышитым спереди, – я пробралась к комнате Дейва за своей одеждой. Прижав ухо к двери, я прислушалась, чтобы понять, как там, и услышала ни с чем не спутываемый звук хлопков кожи по коже и стонов, слышных даже на фоне музыки, которая так и продолжала играть.
Рассмеявшись про себя, я пошла в ванную, наплевав, кто может увидеть меня без трусов в майке Харли. Пописав и умывшись, я осознала, что законы физики вернулись к действию. Свет стал нормальным светом. Ничего больше не мигало. Пол не качался. Мой мозг не трясло оглушающими басами и крышесносными оргазмами. Были только я, унитаз, обычная старая ванная и осознание того, что сейчас, должно быть, жу-у-у-у-утко поздно.
Поздно, типа, реально поздно. Типа, где-мой-чертов-телефон-там-наверно-сорок-семь неотвеченных-звонков-от-моего-параноика-папы-и – один-из-местного-отделения-полиции.
Спустив воду, я вылетела из туалета, не обращая внимания на всех пьяных реднеков и рокеров между мной и моей сумкой.
Выхватив телефон, я нажала на все кнопки сразу. Но ничего не случилось. Ни света. Ни звука. Он был мертв.
Блин!!!
Закинув сумку на плечо, я рванула в кухню и уставилась на часы, которые сама лично выставила на правильное время еще после первого провала с отбоем в доме братьев Джеймс. Но красные цифры не имели никакого смысла.
На них было 00:02.
00:02.
Нет.
Что?
Нет.
Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет.
Я влетела в комнату Дейва, даже не постучав. Я схватила в охапку всю свою одежду, стараясь не видеть, не слышать, не дышать и не трогать ничего в направлении кровати. Я снова ворвалась в комнату Харли, который лежал, развалившись на кровати во всей своей красе, дымя сигаретой и выпуская в воздух колечки дыма. Я ввинтилась в шорты и майку. Сунула ноги в ботинки. У меня не было времени любоваться им. Мне даже было некогда объяснять, куда я бегу, – да и не нужно. Харли и так знал. Он сидел и наблюдал, как я готовлюсь ко встрече со своим возмездием, печальными опущенными глазами под поднятыми бровями – и не потому, что у меня были проблемы, а потому что он не хотел, чтобы я уходила.
– Я так затрахалась, – выдавила я, нагибаясь, чтобы быстро чмокнуть его на прощание в распухший рот.
– Да уж, – поддразнил он.
Его шутка не особо подняла мне настроение. Когда Харли уже поймет, что все это ни хрена не смешно? Что кто-то, нарушая правила, имеет чертовы последствия. Что меньше чем через полчаса моя задница огребет неприятности – ну, то есть если я еще не намотаю машину на дерево по дороге.
– С днем рождения, – буркнула я уже от двери.
«Было очень приятно пообщаться».
Я думала, что достаточно протрезвела, чтобы доехать домой, пока не выехала на дорогу. Каждый поворот вызывал в моем пустом желудке бурю. Я вспомнила подобный приступ тошноты. Точно так же я чувствовала себя тогда в «Грехе», перед тем как прорвалась через море доминантов и сабмиссивов и проблевалась на четвереньках в проходе.
Едва остановившись возле нашего дома, я почувствовала подступающий прилив рвоты. Рванув ручник, я распахнула дверцу, выпала из машины и залила весь проезд мерзкой смесью бочкового пива и желудочных соков. И никакой скинхед на сей раз мне не поможет. Придется справляться самой.
Едва на меня упала папина тень, я разразилась приступом слез и икоты. Что он со мной сделает? Накажет меня? Отнимет машину? Опозорит? Вываляет в дегте и перьях?
– Черт, детка. И ты тоже, – сказал он, и его голос был совсем не сердитым.
А?
Я села и вытерла рот тыльной стороной ладони. Взглянув на папу, я увидела в его усталых, покрасневших глазах сочувствие.
– Твою маму выворачивает несколько часов кряду. Наверно, чем-то отравилась. Готов поспорить, это майонез протух. Не знаю, зачем вы с ней едите эту пакость.
Я молча смотрела на него, не в силах осознать происходящее. Я что, не в жопе? Я действительно чем-то отравилась? Нет, ну это идиотизм. Чтобы отравиться едой, ее надо сперва как-то съесть.
– Вставай. Пойдем домой, пока тебя снова не накрыло, – сказал папа, протягивая руку и помогая мне встать. – Как думаешь, ты сможешь проглотить лекарство? С апельсиновым вкусом. Нельзя допустить обезвоживание.
Вот и все. Или папа был слишком занят, ухаживая за действительно больной мамой, чтобы понять, насколько я опоздала, или ему просто было не до того. Но в любом случае меня не наказали.
По крайней мере, в этот раз.
Глава 17
Просто удивительно, как легко и быстро могут объединиться самые разные люди, если у них есть общие интересы. Вроде быстрых машин. Или разжигания костра.
Не знаю, чьей богатой идеей стало развести большой костер в центре трека, но будь я проклята, если в ее реализации не приняли участия все до единой группировки. Девушки – и гангста, и реднеки, и рокеры – дружно стали собирать камни по окраине леса, чтобы выложить днище костра, а парни начали искать и ломать о колено ветки, чтобы использовать для растопки. Чрезмерно возбудившийся Бубба приволок на прицепе своего грузовика целую сосну.
Выпендрежник.
Когда огонь разгорелся, все владельцы грузовиков опустили задние борта кузовов, чтобы люди могли сесть. Все пили пиво. Отбивались от комаров. Солнце садилось. Музыка – из каждой машины доносилась какая-то своя – становилась все громче. Заревели моторы. Наступало время гонок.
Мы с Харли сидели в кузове Буббы, довольные, как поросята в навозе. Вдруг Харли