Гильзы летят на пол, а кабину заполняет запах пороховых газов.
Бойцы, у кого ещё есть силы, тоже отстреливаются через окна в грузовой кабине. Нас постепенно обступают.
Времени нет думать. Если не взлетаем, то выходим все, и продолжаем обороняться. Но такой вариант я не рассматриваю.
Затянул привязной ремень на поясе. Карима вернул на сидушку. Выдох, вдох. Пора!
— Димон, смотри за авиагоризонтом. Сейчас будем взлетать.
До обрыва метров 80–90, но правое колесо съедет вниз уже через 50. Значит, по самолётному взлететь не получится. Только если не сделать трюк.
Начинаю поднимать шаг, колёса совсем немного приподнялись, но этого достаточно.
— Смотри угол тангажа, — сказал я и медленно отклонил ручку управления от себя.
Нос начал опускаться, а хвост приподниматься. Линия горизонта пропала, а перед глазами только каменистая площадка. Законцовки лопастей винта вот-вот коснутся земли.
— Саня, не глупи! Так не взлетают! — возмущался Батыров, но вертолёт уже покатился вперёд на носовом колесе.
— Тангаж!
— 6°… 9°, — начал считать Димон.
Лопасти выровнялись по срезу горизонта. Смотрю вперёд и держу положение. Обрыв всё ближе. Внутри всё сжалось, во рту пересохло от напряжения.
— Скорость 20…30… 40! — отсчитывает Карим, но тут же замолкает.
Срываемся вниз. Уши моментально начинает закладывать. Слюны во рту нет, чтобы сглотнуть и слегка пробить заложившие перепонки. Вертикальная скорость растёт, а перед глазами только глубокое ущелье.
Скорость на приборе 60 км/ч, но вывести вертолёт из пикирования пока не получается. Валимся на правый борт, будто нас что-то тянет туда. Парирую этот разворот, но крен стремительно увеличивался. Тяну ручку на себя, но скорости не хватает, и мы теперь валимся на левый борт. Крен моментально становится 25°. Ещё немного, и войдём в один из склонов.
— Отворачивай! — кричит Батыров.
Ого! Так громко, что даже пробил мне «пробки» в ушах.
Выравниваю вертолёт и отворачиваю от склона. Уйти ушёл, но опять теряем высоту. Как хромой заяц по лесу!
— Скорость 80… 90, — отсчитывал Карим.
Постепенно выравниваемся. Скорость растёт.
— Скорость 120, высота 3000. Вух! — выдыхает Димон.
— Отворачиваю влево, курс 330, — доложил я и повернул через перевал, где мы высаживали несколько дней назад группу Сопина.
Вертолёт летит без отклонений, параметры в пределах нормы. Это был очень крутой взлёт!
Сзади по плечу меня бьёт вновь заглянувший в кабину Сопин и показывает большой палец. Карим сидит закрыв глаза, и что-то шепчет про себя. А Батыров просто смотрит перед собой.
— Командир, ты как? — спросил я по внутренней связи.
Димон достал сигареты и закурил. Причём даже блистер не открыл и сигарету не поджёг.
— Как мы взлетели? Это же против всех законов, — ответил он.
— Ну, просто ты ещё не всё знаешь про вертолёты, — ответил я.
— После сегодняшнего дня, кажется, я ничего не знаю.
Я передал управление Батырову, а сам повернулся назад, чтобы заглянуть в грузовую кабину. На откидной сидушке рядом со сдвижной дверью сидел Сопин, перевязывая окровавленную руку бойца.
Карим пошёл в грузовую кабину, чтобы помочь.
— Без сил лежат. Трое охраняют только пленника. У того мешок на голове. Весь связанный и лежит на полу, — сказал Сабитович, подключившись к аппарату связи в грузовой кабине.
— Раненые как? — спросил я.
— Перевязываются. Я им все аптечки отдал, что нам загрузили. Но нужно в санбат вести. Тут и в голову ранения, и в живот.
— Погибшие есть? — спросил Димон.
Карим не сразу ответил.
— К сожалению.
После такого чудесного спасения, везти на аэродром тела погибших, трудно. Но и оставлять их духам ещё труднее.
В районе Анавы к нам пристроились Ми-24. От них узнали, что Енотаев дотянул до Баграма.
— 207й, на Окабе вас встречают. Спрашивали про груз, — запросил у нас командир одного из «крокодилов».
— Подтвердил. Но мы сначала в госпиталь. Раненных много.
— Вас понял.
После того как доставили раненых и погибших в Баграмский медсанбат, быстро перелетели на аэродром. В грузовой кабине остались несколько человек, которым помощь была не нужна. А ещё и тот самый «груз», за которым и ходили Сопин и вторая группа.
Руководитель полётами обозначил нам, что после выключения нас ожидают на КДП. Этого и следовало ожидать.
— 207й, встречать груз будут на рулёжке, — сообщил РП, как только мы начали освобождать полосу.
Только мы порулили к стоянке, как дорогу нам перекрыли два УАЗа и чёрная «Волга». Кажется, груз, который взяли разведчики очень ценный.
— Командир, просят фары выключить ненадолго, — передал слова Сопина Сабитович, и мы выключили свет.
Нам даже дверь в кабину экипажа прикрыли. Что ж за секретность такая⁈ В темноте можно было разглядеть, как от вертолёта уводят пленного. Как только машины уехали, мы продолжили рулить на стоянку.
После выключения, я ещё пару минут не вылезал из кресла. Перед глазами до сих пор стоит обрыв, и как мы летим вниз. И ведь другого варианта не было спастись.
Я вышел в грузовую кабину, и тут же чуть не упал, поскользнувшись на луже крови. Повсюду осколки и гильзы. Окровавленные бинты вперемешку с грязью и пылью. Даже при тусклом свете в кабине, картина не самая приятная.
— Мы сейчас поможем, — залезли в кабину два парня из группы Сопина.
— Сынки, идите спать. Мы сами, — остановил их Карим, который загребал на лопату гильзы.
Молодые ребята посмотрели на меня, и я показал им на выход.
— Спасибо вам. Я молиться уже хотел, хоть и не знаю как, — сказал один из них.
— Я тоже. Только… это ведь неправильно? — спросил второй.
— В окопах атеистов нет, мужики. Спасибо, что живые.
Парни вышли. Я предложил Кариму помочь, но он тоже меня отправил на улицу.
Я спустился по стремянке и оглянулся вокруг. В воздухе по-прежнему стоял запах сырости, керосина и отработанных газов. Освещение на аэродроме практически не работает, но транспорт ездит как в центре города.
В паре сотен метров, инженеры, подсвечивая фарами и фонариками, колдуют над повреждённой машиной Енотаева.
Я нашёл Димона, который беседовал с Игорем Геннадьевичем.
— Скажу честно, у тебя, Саня, нервы железные. Спасибо! — поблагодарил меня Игорь Геннадьевич, когда я вышел на бетонку.
— У нас всех нервы из стали, — улыбнулся я.
— Ага! И мыслим творчески, — добавил Димон, продолжая курить одну сигарету за другой.
— Много потеряли людей? —