Пора в поход! Ребята, пора! Труба зовёт в поход!
И поезд подан для Аткинса, когда пора в поход!
Конечно, презирать мундир, который хранит ваш сон,
Стоит не больше, чем сам мундир (ни хрена ведь не стоит он!).
Смеяться над манерами подвыпивших солдат —
Не то, что в полной выкладке тащиться на парад!
Да, Томми такой, Томми сякой, да и что он делает тут?
Но сразу "Ура героям", когда барабаны бьют!
Барабаны бьют, ребята, пора! Вовсю барабаны бьют!
И сразу "Ура героям!", когда барабаны бьют.
Мы, может, и не герои, но мы ведь и не скоты!
Мы, люди из казармы, ничуть не хуже, чем ты!
И если мы себя порой ведём не лучше всех —
Зачем же святости ждать от солдат, и тем вводить во грех?
"Томми такой, Томми сякой, неважно, подождёт…"
Но: "Сэр, пожалуйте на фронт", когда война идёт!
Война идёт, ребята, пора, война уже идёт!
И "Сэр, пожалуйте на фронт", когда война идёт!
Вы всё о кормежке твердите, о школах для наших детей —
Поверьте, проживём мы без этих всех затей!
Конечно, кухня — не пустяк, но нам важней стократ
Знать, что солдатский наш мундир — не шутовской наряд!
Томми такой, Томми сякой, бездельник он и плут,
Но он — "Спаситель Родины", как только пушки бьют!
Хоть Томми такой, да Томми сякой, и всё в нём не то и не так,
Но Томми знает, что к чему — ведь Томми не дурак
324.
МАНДАЛЕЙ
Смотрит пагода в Мульмейне на залив над ленью дня.
Там девчонка в дальней Бирме, верно, помнит про меня.
Колокольчики лопочут в плеске пальмовых ветвей:
Эй, солдат, солдат британский, возвращайся в Мандалей!
Возвращайся в Мандалей,
Слышишь тихий скрип рулей?
Слышишь ли, как плещут плицы из Рангуна в Мандалей,
По дороге в Мандалей,
Где летучих рыбок стаи залетают выше рей,
И рассвет, внезапней грома,
Бьёт в глаза из-за морей!
В яркой, как листва, шапчонке, в юбке, жёлтой, как заря…
Супи-Яулат её звали — точно, как жену Царя.
Жгла она какой-то ладан, пела, идолу молясь,
Целовала ему ноги, наклоняясь в пыль да в грязь.
Идола того народ
Богом-Буддою зовёт…
Я поцеловал девчонку: лучше я, чем идол тот
На дороге в Мандалей!
А когда садилось солнце и туман сползал с полей,
Мне она, бренча на банджо, напевала "Кулла-лей",
Обнял я её за плечи и вдвоём, щека к щеке,
Мы пошли смотреть, как хатис грузят брёвна на реке.
Хатис, серые слоны,
Тик весь день грузить должны.
Даже страшно, как бы шёпот не нарушил тишины
На дороге в Мандалей.
Всё давным-давно минуло: столько миль и столько дней!
Но ведь омнибус от Банка не доедет в Мандалей!
Только в Лондоне я понял: прав был мой капрал тогда —
Кто расслышал зов Востока, тот отравлен навсегда!
Въестся в душу на века
Острый запах чеснока,
Это солнце, эти пальмы, колокольчики, река
И дорога в Мандалей…
Моросит английский дождик, пробирает до костей,
Я устал сбивать подошвы по булыжникам аллей!
Шляйся с горничными в Челси от моста и до моста —
О любви болтают бойко, да не смыслят ни черта!
Рожа красная толста,
Не понять им ни черта!
Нет уж, девушки с Востока нашим дурам не чета!
А дорога в Мандалей?
Там, к Востоку от Суэца, где добро и зло равны,
Десять заповедей к чёрту! Там иные снятся сны!
Колокольчики лопочут, тонкий звон зовёт меня
К старой пагоде в Мульмейне, дремлющей над ленью дня
По дороге в Мандалей.
Помню тихий скрип рулей…
Уложив больных под тенты, — так мы плыли в Мандалей,
По дороге в Мандалей,
Где летучих рыбок стаи залетают выше рей,
И рассвет, внезапней грома,
Бьёт в глаза из-за морей…
325.
ИЗ ЛЕГЕНД О ЗЛЕ *
Ливень лил, был шторм суровый,
но ковчег стоял готовый.
Ной спешил загнать всех тварей — не накрыла бы гроза!
В трюм кидал их как попало, вся семья зверей хватала
Прямо за уши, за шкирки, за рога, хвосты и за…
Только ослик отчего-то пробурчал, что неохота,
Ну а Ной во славу божью обругал его: "Осёл,
Чёрт отцов твоих создатель, твой, скотина, воспитатель!
Чёрт с тобой, осёл упрямый!" И тогда осёл вошёл.
Ветер был отменно слабый — парус шевельнул хотя бы!
А в каютах душных дамы от жары лишались сил,
И не счесть скотов угрюмых,
падавших в набитых трюмах…
Ной сказал: "Пожалуй, кто-то здесь билета не купил!"
Разыгралась суматоха, видит Ной, что дело плохо:
То слоны трубят, то волки воют, то жираф упал…
В тёмном трюме вдруг у борта старый Ной заметил чёрта,
Чёрт, поставив в угол вилы, за хвосты зверьё тягал!
"Что же должен я, простите, думать о таком визите?" —
Ной спросил. И чёрт ответил, тон спокойный сохраня, -
"Можете меня прогнать, но… Я не стану возражать, но…
Вы же сами пригласили вместе с осликом меня!"
326.
ПЕСНЬ БАНДЖО
Ты рояль с собой в поход не завернёшь,
Нежной скрипке в мокрых джунглях не звучать,
И орган в верховья Нила не попрёшь,
Чтобы Баха бегемотам исполнять!
Ну а я — меж сковородок и горшков,
Между кофе и консервами торчу,
И под стук солдатских пыльных каблуков
Отстающих подгоняю и бренчу:
Тренди-бренди, тренди-бренди, та-ра-рам…
(что втемяшится — бренчит само собой!)
Так, наигрывая что-то в такт шагам,
Я зову вас на ночлег и водопой.
Дремлет лагерь перед боем в тишине.
Завещанье сочиняешь? Бог с тобой!
Объясню я, лишь прислушайся ко мне,
Что для нас один на десять — равный бой!
Я — пророк всего, что было искони
Невозможным! Бог нелепейших вещей!
Ну, а если вдруг сбываются они —
Только дай мне ритм сменить — и в путь смелей!
Там-то, там-то, там-то, там-то, там,
Где кизячный дым над лагерем вдали,
Там пустыней в даль седую Одинокий хор веду я —
Боевой сигнал для белых всей Земли.
Младший сын пройдёт по горькому пути,
И бесхитростный пастушеский бивак,
И сараи стригалей, где всё в шерсти,
Чтоб иметь своё седло и свой очаг!
На бадейке перевёрнутой, в ночи
Я о том скажу, о чём молчишь ты сам:
Я ведь — память, мука, город… О, молчи —
Помнишь смокинг и коктейль по вечерам?
Танго, танго, танго, танго, танго таннн…
В ясном блеске, в блеске лондонских огней…
Буду шпорою колоть их — Снова — к дьяволу и к плоти,
Но верну домой надломленных детей!
В дальний край, где из тропических морей
Новый город встал, потея и рыча,
Вёз меня какой-то юный одиссей,
И волна мне подпевала, клокоча…
Он отдаст морям и небу кровь свою,
И захлёстнут горизонтом, как петлёй,
Он до смерти будет слышать песнь мою,
Словно в вантах ветра вымученный вой —
Волны, волны, волны, волны, волны — во!
И зелёный грохот мачту лупит в бок…
Если город — это горе,
Что ж, вздохни, и — снова в море!
Помнишь песню "Джонни, где твой сундучок?"
В пасть лощин, где днём мерцают звёзд глаза,
Где обрывки туч летят из-под колёс,
Где рипят-визжат на спусках тормоза
(За окном — тысячефутовый утёс!),
Где гремят и стонут снежные мосты,
Где петляет в скалах змей стальных дорог,
Бесшабашных я зову, чтоб с высоты
Чёрным соснам протрубить в Роландов Рог:
Пойте, пойте, пойте, пойте, пойте, пой,
В гривах гор топор и просеки путей!
Гнать железных жеребцов на водопой
По ущельям к волнам Западных Морей!
Звон мой — думаешь, он — часть твоей души?
Всем доступен он — банальнейший трень-брень,
Но — смеяться и сморкаться — не спеши:
Он терзает струны сердца каждый день!
То дурачит, то печалит, то смешит,
То ли пьянка, то ли похоть, то ли ложь…
Так назойливой мелодией звучит,
Жжётся память, от которой не уйдёшь!
Только, только, только, только так —
Пустяковая расплата за тобой?
Погоди, не веселись — Вспомни всё и оглянись,
И раскаянье навалится горой…
Пусть орган под самый свод возносит боль —
Я взметну тоску людскую до звезды!
Пусть врага зовёт труба на смертный бой,
Я — бегу, смеясь меж бегства и беды.