И потом – в один из дней каникул, когда весь мир благоухал яблоками и вянущими травами и когда теплый, но сильный ветер гнал воду через мостик Лос-Амигос, – незнакомый мужчина на ранчо…
О, если бы забыть о нем – хотя бы на несколько минут! Если бы избавиться от этого воспоминания, заслоняющего ей весь мир! Не слышать больше этого голоса, не то равнодушного, не то поддразнивающего, и все же умевшего звучать так душевно, так по-братски, и проникать в душу!
– О Кент, Кент, Кент! – шептала она одиноко среди ночи, освещенной огнями улицы. Если бы еще раз встретить его среди тысячи ненужных ей людей, которые ходят по улицам, увидеть, хотя бы потом боль и борьба с собой стали совсем нестерпимы! Услышать от него одно слово, хотя через мгновение ей придется снова начать забывать его!
«Суп – пятнадцать центов. С хлебом – двадцать» – читала Жуанита на покрытой жирными пятнами карточке. Завтраки не входили в «стол» у мисс Дюваль, и Жуанита завтракала в дешевых ресторанах. Иногда по субботам она разрешала себе кутеж: шоколад и булочку с кремом в булочной Мюллера. Кутеж этот обходился в 25 центов. Яйца и ветчина стоили шестьдесят, это было непостижимо. Жуанита улыбалась, вспоминая завтраки у Чэттертонов и ее частые отказы: «нет, сегодня я не хочу яиц, спасибо, Энгер!»
Голодной она, собственно, не бывала. Но то, что некоторые вещи были для нее теперь недоступны, возбуждало вожделение к ним. Жиденький суп, тонкий ломтик свинины или баранины, картофель или бобы, – вот ее неизменный обед. И она ела его не с меньшим удовольствием, чем когда-то – изумительную стряпню Лолы, но никогда не насыщалась им.
Она похудела. Черты ее лица стали как будто еще тоньше. Теплая прозрачность кожи еще заметнее.
Мисс Вильсон и добродушная толстуха Мэйбель Грин не раз уже спрашивали, что она делает, чтобы добиться такого цвета лица, и Жуанита, густо краснея, уверяла, что ничего.
Из разговоров, которые целый день велись вокруг нее, она узнала кое-что о жизни. Некоторые из этих разговоров вызывали в ней мучительный стыд. Грубые шутки, срывавшие завесу с того, что для этих девушек было самыми обычными вещами, и что до той поры как-то не привлекало ее внимания, делали жизнь низменнее в глазах Жуаниты. Мужчины казались грубыми животными, женщины – напудренными, накрашенными обманщицами; те и другие находили только забавным все самое святое в жизни.
Девушки смеялись над ее ужасом и пылающими щеками, но любили ее. Отчего было не любить такое безобидное существо? Мисс Вильсон даже сделала ее своей поверенной и ближайшей помощницей. Их столы теперь стояли рядом.
Но это было неприятно, так как мисс Лили рассчитывала, что Жуанита будет кривить душой, защищая интересы начальницы.
– Послушайте, я ухожу домой, когда Мэзон придет, скажите, что я не могла работать из-за ужасной головной боли, – неожиданно заявляла мисс Вильсон. – Один мой друг приехал из Лос-Анджелеса и хочет, чтобы я пошла с ним в кинематограф!
А иногда она посылала Жуаниту с пустячными поручениями, благодушно говоря:
– Вы можете не возвращаться, милочка. Свободный часок вам пригодится!
Все это, в той или другой форме, повторялось почти ежедневно и было очень неприятно Жуаните.
Она раздражалась, когда мисс Вильсон швыряла небрежно в ящик пачку ордеров или писем и уходила и в четыре часа «по случаю зубной боли», ведь последнее означало, что завтра придется оставаться вечером, чтобы наверстать упущенное, и все будут коситься на нее за это.
Как-то в июне мисс Лили поделилась с Жуанитой своим планом устроить себе два дня отдыха. В четверг вечером ее друзья уезжали в автомобиле за город. Если она, Лили, присоединится к ним, ока пропустит только пятницу и полдня субботы, так как в субботу они кончали работу рано. А в понедельник она вернется.
– Отпроситесь у мистера Мэзона, – посоветовала Жуанита.
Лили наклонилась к ней через стол:
– А я думаю, – сказала она шепотом, – что лучше сослаться на больные зубы. Муж моей сестры Лью Пилингтон – зубной врач. Я попрошу его позвонить Мэзону в пятницу и сказать, что он уложил меня в кровать на два дня, потому что мне удалили зуб и я чуть не умерла у него в кресле.
– А я бы просто отпросилась, – возразила Жуанита. – Ну, в худшем случае, откажут только.
Но Лили, как Жуанита и ожидала, покачала головой с видом умудренности и превосходства. А в пятницу, придя на работу, Жуанита узнала от сотрудниц, что у мисс Вильсон вырвали зуб и врач сказал, что ей надо неделю лежать, но она надеется в понедельник прийти в контору, если не умрет до тех пор.
Это утро было необычное.
Пришел глава фирмы Брюс Стерн («старый Брюси», как его называли за глаза), который является в отделы не чаще двух-трех раз в год. Этот восьмидесятилетний старик с глазами зоркими, как у рыси, быстро замечавшими любой беспорядок, был грозой всех служащих, и его визиты для некоторых имели неприятные последствия.
На этот раз, к облегчению всех других отделов и к несчастью для мисс Вильсон, он заявил, что проведет все утро наверху, в бумажном отделе. У него были какие-то «идеи» насчет постановки дела там.
– Что это за манера у мисс Вильсон никому не давать без нее разбирать почту? – сердито сказал Мэзон, садясь за ее стол. – Нельзя же заставлять старика Стерна просматривать такую кучу писем! Где у вас вчерашние ордера?
– В кассе, мистер Мэзон, – сказала Жуанита, когда вокруг них образовалась группа девушек, приятно развлеченных назревавшим скандалом. – Она никому не позволяет трогать их.
– Вот неприятность!.. А не можете ли вы, леди, достать некоторые из этих ордеров, чтобы старик не заметил, что вы болтаетесь без дела? – спросил с беспокойством Мэзон.
– Отчего же, конечно, можно! Мы уж как-нибудь их извлечем из шкафа, – успокоила его Жуанита.
– Ну, вот и хорошо. Вы тут работаете рядом с ней давно и в курсе дела, так я вам это поручаю, – сказал с облегчением Мэзон, когда Жуанита принялась вскрывать конверты и подсчитывать чеки и деньги.
Остальные, довольные некоторым разнообразием, энергично засуетились. Касса была открыта, и Жуанита с испуганным видом приняла из рук Мэзона груду неоформленных ордеров. Это было впервые за семь лет владычества мисс Вильсон, что утренние ордера были заполнены до получения дневной почты, и первое утро в жизни Жуаниты, когда она познала радость напряженного труда, глубокое удовлетворение и триумф, когда все было окончено. Мисс Вильсон посылала мальчика за новыми ордерами не раньше конца дня. Жуанита же послала его в десять часов утра, и ордера были готовы еще до завтрака.
– Придется поработать вечером? – осторожно спросил ее в четыре часа Мэзон, бывший в восторге, что «старый Брюси» остался доволен.