Кент не ответил. Через несколько минут женщина снова начала осторожно, но не серьезно:
– Если бы я вам поверила, милый мой друг, (а я в это не верю), я бы, вероятно, спросила вас, каким своеобразным кодексом морали вы руководствовались, делая мне это любопытное признание. Та… привязанность, которую вы мне выказывали, – ведь я не поощряла ее, не так ли, Кент? Не было ли скорее наоборот, я удерживала вас на расстоянии, твердила вам, что не жду от вас преданности на всю жизнь? Мне кажется, что…
– Зачем этот тон? – пробормотал Кент, скрестив руки и отвернув опечаленное лицо.
– Какой тон? – спросила она быстро. – Ведь мы говорили о несуществующих вещах, не правда ли? Я не верю, Кент, что мужчина способен прийти к женщине – к женщине, чувствующей к нему то, что я чувствую к вам, – и сказать ей серьезно такую вещь.
Кент оттолкнул свой стул и подошел к ее креслу у камина, глядя сверху вниз на ее неподвижное лицо.
– А что же, по-вашему, ему следовало сделать? – спросил он.
– Ах, Кент, – сказала она, не сдаваясь, с примирительной улыбкой. – Не будем делать друг другу больно подобными шутками.
– Но я говорю совершенно серьезно, – настаивал он. – Она мне всегда нравилась, а недавно это приняло иной характер. В воскресенье я убедился, что люблю ее, – вот и все. Я хочу иметь свою семью, жену и детей, взять от жизни свою долю любви, радостей и забот.
Джейн снова склонила щеку на руку.
– А как же я, Кент? – спросила она глухо. – Ей будет очень хорошо, и мне бы следовало радоваться за нее. Но я не могу радоваться, Кент, – прибавила она внезапно, глядя на него: глаза у нее были влажны и улыбались, губы дрожали. – Два месяца, даже две недели назад я ощущала только гордость, что такой человек, как вы, любите меня. Теперь… теперь оно немного иначе. Были минуты, когда вы мне были нужны, когда меня так радовало сознание, что… что у меня есть друг!
– Дорогая моя Джейн, он у вас всегда будет!
– Как верить этому, зная, что вы любите другую? – сказала она горячо.
Теперь и она подошла к камину, благоухающая, прелестная со своими увлажненными глазами и взволнованным лицом.
– Скажите, что вы шутите, что только хотели помучить меня, Кент! – зашептала она. – Все это так запутанно теперь, так жутко для меня… Я не могу отпустить вас… Только несколько дней назад вы были моим верным рыцарем…
– Джейн, не надо! – сказал он умоляюще. – Вы всегда твердили, что хотели бы, чтобы я полюбил другую женщину – женщину, которая сумеет сделать меня счастливым. А я возражал, что этого никогда не будет. И вот – это случилось. Я не стою ее, но не в этом дело. Захочет она меня или нет, но я люблю ее по-настоящему. У вас есть Билли, его отец, все – я вам не нужен. Неужели вы этого не видите?
– Нет, этого я не вижу, – сказала она шепотом, после долгого молчания. – И я… я тоже люблю теперь по-настоящему, Кент, и никогда до сих пор в своей жизни я так не любила! Вам суждено было показать мне это, дорогой, и я не могу отпустить вас!..
Она обхватила руками его плечи, почти прильнула к нему, дыша с трудом, пытаясь улыбнуться.
– Что, это очень глупо, Кент? – шепотом спросила она, поднимая к нему мокрые глаза. – Если да, то помогите мне забыть это, дорогой!
– Джейн! – промолвил хрипло Кент, потрясенный и растроганный.
– Я не могу… Но я постараюсь, – повторила она почти весело. И крепко сжала веки, чтобы удержать слезы. – Я скажу: «Прощайте и да благословит Бог вас и ее». Это сегодня не трусость, Кент, но я буду притворяться перед собой, будто это трусость! – Голос ее дрожал, хотя она пыталась заставить его звучать весело. – Я буду делать вид, что завтра и послезавтра, и все последующие дни, до конца жизни, я не буду, как голодный хлеба, жаждать вашего голоса, всех тех милых вещей, которые вы говорили мне и от которых я отмахивалась! Так поцелуйте меня, Кент. – Она прижалась к его груди, но он стоял неподвижно, в смятении, словно охваченный стыдом. – Поцелуйте меня на прощание, и спасибо за то, что вы были мне другом.
– Дорогая! – пробормотал он. И, обняв ее гибкое тело, прильнувшее к нему, наклонился, целуя полные слез закрытые глаза и виски, где темные волосы лежали красивыми волнистыми прядями, и холодные губы.
Скрипнула дверь. Кент обернулся. Это была Жуанита с широко раскрытыми глазами, пепельно-серым лицом, застывшая на пороге, смотревшая ему прямо в лицо.
За нею Жюстина и несколько других слуг с растерянными и озабоченными физиономиями. Случилось несчастье. Кэрвуд Чэттертон был выброшен из автомобиля и серьезно ранен; Билли тоже пострадал, но легко. Их привезли домой.
Вмиг Джейн принялась распоряжаться. Все в доме во главе с Кентом забегали по ее указаниям. Приготовили комнаты, вызвали врачей и сиделок, отвечали вполголоса на телефонные звонки. Друзья на цыпочках приходили и уходили. Все, что было нужно, появлялось, словно по волшебству.
Она ни на минуту не проявила слабости. Билли сильно расшибся и поцарапал лицо. Его отец был так смят и растерзан, что только через много дней можно было выяснить, останется ли он жив. Первые страшные часы миновали. Джейн сидела у Билли, гладя его распухшие руки и ободряюще улыбаясь ему.
Он смутно помнил, что случилось: у Сан-Бруно на перекрестке Викс, шофер, разогнал машину прямо на отходивший поезд. Билли слышал, как отец крикнул ему: «Берегитесь, звонок!», и в тот же миг у него зашумело в ушах, и он, как мяч, вылетел из автомобиля и упал в десяти ярдах от него.
Шофер был убит на месте, а Кэрвуд Чэттертон тяжело ранен.
От Билли Джейн переходила к постели мужа. Было уже шесть часов утра, когда она, уступив место сиделке, сказала Кенту, что хочет видеть Жуаниту.
– Она пришла с этим известием, Кент, и сразу куда-то исчезла. Я ее почти не видела больше. Не поищете ли вы ее?
– Хорошо. – Он расспросил девушек, написал записку. Ожидая ее прихода, он ходил взад и вперед по верхней площадке, засунув руки в карманы. Нет сомнения, что она застала Джейн и его в самый неподходящий момент, но, может быть, в волнении она не осознала то, что видела. Это длилось ведь одну секунду. И она должна понять, она должна была почувствовать, что эта сцена не имела никакого значения.
Так много еще ему хотелось сказать ей! Что он умеет быть нежным и любящим, что его жена будет счастлива. Что Жуанита будет его миром, Жуанита и старое ранчо.
Девушка, посланная с запиской, возвратилась и доложила, что мисс Эспиноза ушла.
– Ушла? – спросил он тупо. – Куда ушла?
Джейн тихо вышла из комнаты мужа и стала озабоченно расспрашивать горничную.
– Она уложила свой чемодан, мэм, и отослала его к поезду 4/40. И сказала, что пришлет адрес.
– Конечно, отправилась к Элизе! Но она намерена была ехать только завтра! – воскликнула Джейн. – Вызовите по телефону миссис Кольман, Кент, и узнайте, там ли она.