еще не говорил с ним… От него теперь многое зависит.
— Кто это Риглер? — спросила девушка.
— Уже старик, коммунист, — сказал Бела. — До освобождения долго жил в эмиграции во Франции. Несколько лет сидел в тюрьме. Безукоризненно честен, но не свободен от левацких замашек. В каждом видит врага и всякого, кто не согласен с ним, норовит вышвырнуть вон. У нас с ним было немало схваток. Двадцать третьего он внес на заседание парткома предложение исключить меня из партии за то, что я входил в «кружок Петефи». Тогда мы с ним серьезно повздорили.
— Наверное, интересный человек, — заметила Эржи. — Ведь как-никак, а насчет «кружка Петефи» он оказался прав.
— Теперь я и сам вижу, что он во многом был прав, — согласился Бела. — Но не забывай, что если бы Риглер и другие из года в год не совершали ошибок, которые мы давно очень хорошо видели, я, может быть, и не пошел бы в «кружок Петефи». Вполне вероятно, что события подтвердят правоту Риглера, который первым выступил против этого кружка. Но и он виноват, что дело дошло до таких событий.
— Правильно, — подхватил Роберт. — Сегеш, Барабаш и Риглер уже не первый год ведут себя, как диктаторы. Только окриками и действовали. Во мне до сих пор все кипит, когда я вспоминаю, как они организовывали первомайские демонстрации, партсобрания, партийную учебу. Знаете, девушка, какой номер выкинул Риглер как-то на Первомай?
— Нет, разумеется.
— Его назначили организатором демонстрации. Он вызвал к себе начальников отделов и прочел им нотацию. Ну, это еще ничего. Но он пригрозил им увольнением, если хоть один сотрудник не явится на демонстрацию. А когда намечалось очередное партсобрание, сам становился к воротам и членов партии попросту не выпускал с завода.
— Он выкидывал штучки и почище, — подхватил Бела. — В прошлом году завод направил меня на учебу в Советский Союз. Паспорт получил, уже вещи начал укладывать. Но поехать так и не пришлось — Риглер помешал. Надо отдать ему должное, сам сказал мне об этом прямо в глаза.
— Интересно, что? — полюбопытствовала девушка.
— Я лично, говорит, считаю вас ненадежным. Дескать, человек, у которого родственники живут в Америке, не внушает доверия.
— А что ты ему ответил? — продолжала допытываться Эржи.
— Я сказал: «Вы просто сектант, товарищ Риглер. Если бы даже я отдал жизнь за дело партии и все считали бы меня героем, вы и тогда, пожалуй, заявили бы, что я «пробрался» в число героически павших. У вас навязчивая идея — всех считать засланными в партию врагами». А он посмотрел на меня и говорит: «Если эту форму проявления бдительности называют сектантством, то я с гордостью буду носить имя сектанта». Но мы уклонились от главного. Роберт, из кого же теперь состоит наша рабочая гвардия?
— К сожалению, теперь это довольно разношерстная организация, — ответил белокурый молодой человек. — Но из тридцати человек, по-моему, двадцать — люди вполне надежные. Остальные десять во главе с Харастошем-младшим, по-видимому, на стороне Торня.
— Это какой Харастош?
— Литейщик.
— Сколько народу сейчас на заводе?
— Обычно приходит человек семьдесят — восемьдесят. Но сегодня, пожалуй, больше соберется: Торня и компания хотят провести новые выборы в рабочий совет.
— Понятно, — задумчиво протянул Бела. — А членов ДИСа сколько?
— Двух — трех я видел. Хаваша и этого… ну который ведает культсектором в твоем цехе.
— Кепеш, что ли?
— Он самый. Волейболист.
— А, Кепеш — это хорошо. Ты слышишь, Роби, что это?
Откуда-то издалека доносилась артиллерийская канонада. Все переглянулись.
— Опять где-то бои, — заметил Роберт.
— Но ведь было заключено перемирие, — удивилась Эржи.
— Очевидно, только на бумаге, — тихо проговорил Бела. — Но ничего! Эржи, мы с Робертом пойдем сейчас на завод, а ты отправляйся домой. Утром я приду к тебе и расскажу, что мне удалось сделать. Договорились?
Беле не удалось осуществить своих планов. Завод напоминал растревоженный пчелиный улей. Бела сразу заметил, что дела здесь не так хороши, как говорил Роберт. Одни отвечали Беле сдержанно, настороженно, другие проходили мимо, словно не узнавая. Во дворе Бела встретил инженера Торня. Высокий, широкоплечий, лысеющий молодой человек насмешливо посмотрел ему в глаза, и этот взгляд заставил Белу насторожиться.
В парткоме они застали Табори и Риглера. Риглер приветствовал Белу с нескрываемой радостью, а парторг был в замешательстве. Не дав Беле и рта раскрыть, Риглер торопливо заговорил:
— Товарищ, разреши мне сказать несколько слов.
«На «ты», — мелькнуло в голове юноши. — Значит, случилось что-то серьезное». Он с интересом ждал, что скажет старик. А тот, волнуясь, никак не мог начать.
— Я рад признать, — с трудом выдавливая слова, заговорил, наконец, он, — я рад, что ошибался в тебе. Вот что я хотел сказать…
Беле было приятно услышать это признание, но он промолчал и только широкой улыбкой выразил удовольствие.
— Товарищи, — начал Бела, — нужно немедленно созвать совещание руководства, пригласив на него надежных людей из актива. Я рассказал бы о создавшейся обстановке, а затем мы поговорили бы о наших задачах.
Табори с готовностью вскочил:
— Я сейчас соберу товарищей, — и он бросился к двери.
— Давайте лучше я, — предложил Роберт.
— Нет, нет, сидите, — воскликнул Табори и исчез за дверью. Они остались втроем.
— Что происходит с Табори? — удивился Бела.
— Боится, — пояснил Риглер. — У таких, как он, бюрократов, страх — обычное явление. Временами человек прямо не знает, что ему делать, взгляды у него ежеминутно меняются.
— Ну, если они меняются в нужном направлении, то это неплохо, правда? — улыбнулся Бела, иронизируя над самим собой.
— Согласен, — одобрил Риглер. — Но пока не подошли другие, я вот что скажу. О тебе. На заводе узнали, что до сегодняшнего дня ты воевал в составе войск госбезопасности. Не знаю от кого, но слух такой прошел, и народ, конечно, возмущен. Некоторые уверяют, что ты был и у Парламента.
— Там работников госбезопасности не было, — заметил юноша.
— Меня тебе нечего убеждать. Я просто рассказываю, что тут творится и каковы настроения у людей. Видишь ли, все настроены против работников госбезопасности. Инженер Торня распускает слухи, будто войска госбезопасности открыли огонь по безоружной толпе… К сожалению, этим слухам поверили и некоторые честные люди. Я уж не говорю о том, что большинство членов парторганизации во главе с Валесом на стороне Имре Надя. Болтают о каком-то «национальном коммунизме» и еще черт знает о чем. Они в компании с торнявцами, и, судя по всему, мы оказались в меньшинстве.
— Да, дело табак, — констатировал Бела Ваш, но продолжить ему не пришлось, так как снова отворилась дверь. Вошли Мартон Сегеш, Миклош Барабаш, долговязый Кепеш-младший и Оскар Хаваш — второй дисовец. За ними шагал взволнованный Табори. Не успев закрыть за