теле после долгого пребывания в пруду. Так мне говорят врачи. Я знаю, что у доктора Бойса были мнения, несколько отличные от мнений других участников вскрытия, но я очень сомневаюсь, что он заявил бы под присягой, что Хейзел Дрю была задушена до смерти. Вы знаете, что не все представители прессы так прямолинейны в своих репортажах, как джентльмены, присутствующие здесь сегодня, – заключил он под смешки.
О’Брайен был не единственным, кто не считал себя большим поклонником печально известного Уильяма Клеменса.
* * *
После импровизированного показа мод в офисе О’Брайена «Ивнинг телеграм» от 20 июля заявила: «История о том, что корсет девушки был разорван под обеими руками, чтобы затянуть его вокруг шеи, которая использовалась для построения теории об удушении, была развеяна сегодня в результате осмотра одежды жертвы. Один рукав корсетного чехла был разрезан под мышкой гробовщиком, когда он забирал одежду девушки, но другое отверстие для руки было сделано снаружи вверху. Хотя одежду можно было снять с тела, она никак не могла быть затянута вокруг шеи».
Клеменс не собирался уступать. Закипая от гнева, он спустился по ступенькам здания суда округа Ренсселер. Но вдруг журналист резко остановился, повернулся и зашагал в противоположном направлении, вниз по Второй улице, к «Кэш-базару» У. Х. Фрира, одному из оживленных универмагов Трои, где Хейзел, как известно, покупала свои корсеты и чехлы.
В магазине Клеменс разыскал продавщицу, которая обычно обслуживала Хейзел, и, купив чехол для корсета той же марки, попросил женщину примерить его.
– Простите? Что вы хотите, чтобы я сделала, сэр? – удивилась она.
– Минутку терпения, юная леди, – сказал Клеменс. – Я бы хотел, чтобы вы взяли корсет и надели его. Поверх блузки, конечно. Уверяю вас, на то есть самые благородные причины.
– Прямо здесь, сэр, в магазине? – спросила продавщица, смущенно оглядываясь по сторонам.
– Да, да, прямо здесь. Продолжайте, пожалуйста. Не нужно робеть.
Женщина колебалась. Клеменс был очаровательным, красноречивым мужчиной. Эту историю можно было бы рассказать вечером дома семье. Все говорили об убийстве Хейзел Дрю, и вот у нее появился шанс сыграть в этом деле роль, пусть и небольшую. Она сделала так, как просил газетчик.
– А теперь я бы хотел, чтобы вы завязали его, как обычно, розовой лентой прямо там, на груди.
После минутного колебания продавщица подчинилась.
– Замечательно! – воскликнул Клеменс. – Теперь мне нужно, чтобы вы подтянули чехол и завязали ленту под подбородком, вот так…
– О, сэр, это невозможно сделать, – сказала она, краснея. – Он цепляется за подмышку, и единственный способ сделать это – порвать или разорвать одежду на несколько дюймов под каждой рукой.
Клеменс дрожал от возбуждения. Врачи – даже Бойс – ошиблись! Он поспешил из магазина, уже вооруженный своим следующим заголовком.
В новой статье Клеменс с еще большей ретивостью отстаивал теорию удушения, теперь обвиняя Бойса, заявившего, что корсет при удушении подтянули над головой Хейзел. Он нашел союзника в подруге Хейзел из Уотервлита, Амелии Хантли – она подружилась с репортером из-за их взаимного недоумения относительно того, почему на Хейзел, когда ее нашли, не было нижней рубашки.
– Я не могу этого понять, – сказала Амелия. – Я уверена, что Хейзел никогда бы не оделась без нижней рубашки. У нее был большой бюст, и ее корсеты обязательно нужно было туго зашнуровывать. В такую теплую погоду корсетная сталь проржавела бы от пота, если бы она носила корсет прямо на коже. Она была самой аккуратной, опрятной девушкой, которую я когда-либо знала, и очень щепетильной в отношении одежды.
По словам Клеменса, Хейзел, известная своей разборчивостью в вопросах моды, была «одета ненормально, необычно, неестественно, учитывая ее привычки». На ней были три юбки в погоду выше тридцати градусов. На ее одежде нашли шесть английских булавок. Кто-то раздел ее, а потом снова одел, и этот кто-то плохо разбирался в женской одежде.
– Итак, вот фактическое доказательство того, что Хейзел Дрю была задушена в то время, когда на ней не было рубашки, – написал Клеменс. – Чехол корсета не мог быть разорван и затянут на шее, а красная (чаще описываемая в ходе расследования как розовая) лента была завязана под ее подбородком так туго, чтобы вызвать удушение под рубашкой, высокий воротник которой охватывал шею девушки.
* * *
Клеменс проявил замечательный дар находить улики, которые ускользали от детективов. Проблема заключалась в том, что он был столь же искусен в обнаружении улик, которых, возможно, никогда не существовало, в запуске броских заголовков и громогласном провозглашении теорий, основанных на его сомнительных находках. Отличить первое от второго бывало нелегко.
В среду, 22 июля, Клеменс сообщил, что «в деле Хейзел Дрю начинает пробиваться свет». Он только что организовал еще один из своих «эксклюзивов», сопровождая следователей в Уитмен-корт, чтобы расспросить Мэри Кэри о возможных отношениях между Хейзел и дантистом. Пока детективы разговаривали с Кэри, Клеменс бродил по дому, составляя представление о том, где Хейзел в последний раз жила и работала. Мэри не очень помогла в опознании дантиста, но это не помешало знаменитому криминалисту найти свою следующую большую историю.
Клеменс медленно спустился в темный, сырой подвал. Хотя он и не был спиритуалистом, тишина выбила его из колеи. Двумя неделями ранее Хейзел почти наверняка спускалась по этим же ступенькам в это же помещение. Кто знает, о чем думал Клеменс, поднимаясь по узкой скрипучей лестнице? Возможно, он почувствовал призрачное присутствие самой Хейзел, пойманной в ловушку между этим миром и следующим, ожидающей разоблачения своего убийцы. Может быть, кто-то невидимый тронул его за плечо прекрасно сшитого костюма в тонкую полоску, или он услышал шепот, направляющий его в ту или иную сторону. Не исключено, что ему просто повезло.
Каким бы ни было побуждение, Клеменс сделал именно то, что намеревался сделать, обнаружив подсказку, которую все остальные упустили из виду: шляпную коробку, набитую фотографиями, счетами, квитанциями, а также адресную книгу с именами шестидесяти друзей, как мужчин, так и женщин, которую Хейзел оставила, вероятно полагая, что это все сожгут. Его добыча включала письма и открытки, не только адресованные Хейзел, но и написанные ею самой, поскольку девушка имела привычку писать послания сначала карандашом, а затем переписывать их чернилами, сохраняя оригиналы. У Хейзел было лишь «небольшое образование», заметил Клеменс, и ее почерк был «как у сельской школьницы, с небольшим вниманием к орфографии и пунктуации и с заметными ошибками в грамматике».
Короче говоря, манна небесная. И что еще более восхитительно, так это то, что бригада неуклюжих сыщиков О’Брайена полностью пропустила улику.
Клеменсу не терпелось вернуться в свой кабинет и начать писать, но он еще не закончил. Ему еще предстояло кое-что сделать. В присутствии Мэри Кэри он переходил от шкафа к шкафу и наконец обнаружил тряпичный