Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

не по себе.

– Боялись?

– Нет. Бояться временно перестала. Просто привыкла, что вы около меня. Боюсь одиночества. Оно пугало меня весь путь до Урала. Пришла в гостиную. Закир затопил камин, а я села к роялю.

– Почему скрывали от меня, что играете?

– Два года не прикасалась к клавишам.

– Ваше призвание в жизни – музыка, а вы бегаете по глухим дорогам Сибири!

– Больше не буду! Уральские дороги родные. Как хорошо, что вы пришли!

– Нам хотелось увидеть вас. Мы дружим с вашим братом, – сказала Надежда Степановна.

– Так приятно говорить с людьми, не бояться их, не стараться прочесть по выражению глаз их скрытые мысли. Но скоро опять буду бояться людей, придумывать для них наспех биографию.

– Завтра еду в Кушву к вашей матушке, – сказала Ольга Койранская.

Ксения метнулась к ней, обняла, прижалась головой к груди:

– Уговорите маму приехать ко мне! Знаю, ей будет это трудно. Отцу скажите…

– Говорите! Точно передам слово в слово.

– Скажите ему, что видели меня. Что люблю их одинаково сильно. Но прошу, уговорите маму приехать ко мне!

– Она приедет, – твердо сказала Койранская.

– Вы уверены?

– Конечно, приедет!

– Увидев маму, вы почувствуете, какая у нее ласковая душа. Она любила меня. И пережила из-за меня столько страданий.

– Успокойтесь, – сказала Надежда Степановна. – Разве не знаете, что никакие страдания, причиненные детьми, не способны уменьшить материнскую любовь.

– Откуда вы такие?

– Какие?

– Добрые, ласковые. Теперь понимаю, почему брат обожает вас.

– Он тоже хороший. – Ольга Койранская, сказав, пошла к камину. Положила на каленые угли поленья. – Я с Владимиром на «ты».

– Счастливый Володя! Около него чудесные люди.

– Мы восхищены вами! Вашим мужеством. Как решились?

– С отчаяния. Уверила себя, что если останусь в той глуши, то до скончания ссылки сойду с ума.

– Бежали в одиночестве?

– Сначала группой, вшестером. Но после того, как двое товарищей отказались от побега, было решено продолжать побег поодиночке на свой риск. С самого начала группового побега, перед лицом опасностей мы вдруг стали чужими. Среди нас появились недоверие и подозрительность. Прежние политические расхождения переродились в открытую враждебность. Столыпинский метод принес охранке успех. Расселение ссыльных по медвежьим углам с различными политическими взглядами быстро создает среди них разобщенность, которая приводит к полной отчужденности. Всякий начинает жить в своей скорлупе. Вынужденная самоизоляция особенно опасна для молодых, пришедших в революционную борьбу по вдохновению пятого года. Впрочем, зачем рассказываю об этом? Извините! Как ваши малютки, Надежда Степановна?

– Растут. В них суть моей жизни. Я очень сентиментальная мать. Представьте, уже мечтаю о том, кем будут мои малютки. Хочу, как в сказке, чтобы росли не по дням, а по часам.

– Разве может быть иначе? Я слышала, у вас много книг.

– Соскучившись по книгам, читаю запоем.

– У Вадима Николаевича уникальная библиотека.

– Горжусь, Надежда Степановна, что предки моих родственников были грамотными крепостниками и, представьте себе, по женской линии.

– А разве, Ксения Власовна, у вас не было книг в ссылке?

– Все, что привезла с собой, было отнято. Это тоже столыпинский метод. Брат, судя по письмам, посылал новинки, но они не доходили… Пришла только одна. Стихотворения Лермонтова. Я многие выучила наизусть. Во время побега, когда охватывал страх, начинала читать «Беглеца». Читая, успокаивалась. Странно, не правда ли? – Ксения, заметив, что Новосильцев пошел к двери, сказала: – Вадим Николаевич, я больше не буду говорить о побеге.

– Я пошел встречать гостей, Ксения Власовна.

– Был звонок?

– Да, бегляночка. Позвонили так, как это умеет делать только «лапотный доктор».

– Постоянно забываю, что надоела своими рассказами о побеге. Но я так долго молчала, только думала и думала… Естественно, теперь говорю о том, что намучило в молчании.

В гостиной появился Новосильцев, доктор Пургин и незнакомый Ксении господин в дымчатых очках.

– Знакомьтесь, Ксения Власовна, Константин Эдуардович Вечерек, а это – наш доктор.

Пургин, подойдя к Ксении, пощупал пульс и спросил:

– Когда нарушили мой приказ?

– Не нарушала.

– Уточняю вопрос. Когда встали с постели?

– Совсем недавно.

– Обещали слушаться.

– Честно слушаюсь. Второй день нормальная температура.

– А кашель?

– Кашляю. Жженый сахар помогает.

– Что ж, обязан похвалить. Теперь могу твердо сказать, что воспаления легких избежали, а горло можете развязать.

Койранская спросила Пургина:

– Дмитрий Павлович, сегодня сыграете нам на гитаре?

– Обязательно! Буду играть до тех пор, пока не отнимите инструмент. Надеюсь, что хозяин споет нам про костер, что светит в тумане. Господа, я очень доволен!

– Чем, милый доктор? – спросила Надежда Степановна.

– Тем, что нахожусь среди вас, среди настоящих людей! Больше ничего не скажу. Не ждите и не просите.

4

Поздним вечером Новосильцев, выполняя просьбу Ксении Вороновой, играл на рояле. В синей гостиной темно. В камине косматился дымный огонь. От отсветов пламени половина комнаты в рыжем сумраке. На стенах, на потолке, на полу копошатся, мечутся пятна света и теней. Иногда, будто пугаясь звуков, они замирают в неподвижности и вновь начинают барахтаться от огненных вспышек в камине.

Ксения Воронова бродит по комнате, как монахиня в черном платье. Вслушивается в музыку, охватив руками плечи. Бродит то в темноте, то в рыжем сумраке. Когда приближается к камину, то тень от нее проползает по клавишам и рукам музыканта, но вдруг падает на пол, расплывчатой полосой уползает в темноту комнаты и исчезает, встретившись с белесо-зеленой полосой лунного света, проникающего из окна в щель неплотно закрытой шторы.

Лунная полоса на стене ложится на портрет, освещая на нем лицо старухи в пудреном парике, с настороженным суровым взглядом.

У окна с приоткрытой шторой Ксения становится силуэтом. Она смотрит на березы в роще, подступающие к дому, на подсиненные лунным светом сугробы. Видит, как по буграм от деревьев кривыми дорожками вытягиваются густые сиреневые тени и кажутся вырытыми в снегах канавами. Снега блестят мириадами синих, золотых, красных искр. Глубина рощи кажется бесконечной.

Звучат мелодии шопеновских вальсов.

Ксения смотрит на уральские сугробы, вспоминая другие снега, сугробы Сибири со зловещим дыханием холода, то гулко поскрипывающие под ногами, то убаюкивающие монотонным шепотоком поземки.

Еще совсем недавно она так боялась снежного сибирского безмолвия, когда темными ночами, лесными глухими дорогами, с трудом доставая в селениях лошадей, убегала от той избы с подслеповатыми окнами, в которой по замыслу охранного отделения должна была скоротать со своими мыслями шесть лет. Спасая себя, бежала, охваченная страхом. Бежала, обвытая метелями, пугаясь всякого тревожного собачьего лая. Наконец, в родном краю, среди гор и лесов Урала, уже десять дней жила без страха, без тревоги, в стенах еще недавно совсем неведомого дома.

Два года тому назад все было в ее жизни по-другому. Все