А рецепт конфетной «массы» дал им я. Конфеты получались на удивление вкусные, и на рынках раскупались быстро. Сейчас в цеху осваивали цветную печать на оболочке. Доходы от конфет в эту зиму были основным источником пополнения городской казны.
— Вот, Государь, — говорил я, когда мы вышли из конфетного цеха, жуя тянучки, — в городе все людишки заняты производительным трудом. Либо в казенных цехах, либо в моих. С нового сева даже свободные пахари общинники, ушли в казённые. Так надёжи больше и всё организованно лучше.
— Утомил ты нас своими подвигами, Михал Фёдорович, надо бы отобедать, да отдохнуть.
— У нас ещё свинофермы и колбасная фабрика… Смотреть будем?
Тесть взялся за голову.
— И это он за год успел? — Спросил он Царя.
— В ту зиму приехал, а стокма делов наворотил…
— А что сидеть-то? Командовать — не брёвна таскать. Людишки есть, задумки есть, гроши есть.
— Не скажи, не скажи… — почесав бороду протянул тесть, и улыбнулся. — Ох, не прогадал я… взяв такого зятя… — и он подал мне свою ладонь.
— Так и я не в прогаре с тестем… — засмеялся я, пожимая ему руку. — Да и жинка — огонь!
Я рассказал, как получил от неё «под дых». Мужики стали громко ржать. Ивана ломало аж до земли. А тесть, довольно зардевшись, сказал:
— Она такая… Вся в меня…
* * *
Царь, царевич и тесть с тёщей прогостили до конца марта, до ледохода. Остальные родичи разъехались. Съедено и выпито за казённый счёт было немало. Но я организовывал им охоту и рыбалку, так что, часть потраченного, я компенсировал руками гостей. На вскрытых ото льда и прикормленных участках за плотиной стала ловиться щука. Мои умелицы с льнопрядильной фабрики наплели из шёлковой нити лески, а умельцы изготовили по моим чертежам простые катушки для спиннинга.
На прикормку шла плотва, а за плотвой щука. Щука ловилась и так, на живца, но и мои эксперименты со спиннингом и блеснами увенчались двумя двухкилограммовыми красавицами.
Иван тоже вытащил одну. Забрасывал я сам, чтобы не отвлекаться потом на распутывание «бороды», а выуживал Царевич. Удилища я укрепил тонкими гибкими стальными прутами, и они, хоть и были тяжеловаты, но от веса рыбы не сломались.
Василий Васильевич ловил по старинке на поставки, и зацепил хорошего сома. С вытягиванием десятикилограммового чудовища канителились долго. Благо, нам удалось поддеть сома двумя баграми с подогнанной под плотину лодки.
* * *
Посмотрев взлом Сожа и начавшийся ледоход, мои гости засобирались домой. Новые родственники возвращались в Данциг, Царь и Царевич в Москву. Мы с женой поехали их провожать. Попрощавшись с царским семейством в Минске, мы с моим новым семейством поехали дальше, и так доехали до Данцига, где я свою любимую оставил на попечение матушки, а сам, вместе с тестем, отбыл в Прагу, сначала морем, а потом по рекам Лабе и Влтаве.
Шли на вёртком, почти круглом, но очень вместительном, купеческом двухмачтовом судёнышке. Шли в караване восьми судов. Мы везли пиленный лес, поташ, а также, пушнину и русский речной жемчуг. Полыни, особенно «чернобыльника», предпочитающего влажную почву, рядом с Лоевым было много, с него поташ и жгли.
Эта полынь была не горькой, и добавленный в тяжёлое медовое пряничное тесто поташ, делал пряники нежными и рассыпчатыми. Поташ на Руси использовалась повсеместно, и я ничего нового в технологию пряничного дела не принёс, кроме использования пряничных форм и туннельных жарочных печей. Противни с пряниками перемещались в туннели печи, по принципу печей для обжига кирпича, только жар в таких печах шёл сверху. И не было сушильных камер.
Глава четырнадцатая
До устья Эльбы добрались без происшествий. Все купеческие суда были вооружены пушками, поэтому желающих проверить наш караван на «прочность» не нашлось. Почти весь товар продали с борта в Гамбурге. Поташ повезли в Прагу.
Пришвартовавшись в Праге возле Карлова моста, я быстро нашёл, совсем недалеко от порта, контору негоцианта «Фомин и сыновья».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Здрав будь, негоциант, — приветствовал я Николая, увидев его стоящим за стойкой, в рабочем фартуке и холщовых налокотниках, что-то высчитывающим на счётах. — Совсем погряз в торговой рутине?
— О! Михал Фёдорович! — Воскликнул он радостно. — Да нет, втянулся уже… Даже нравится. Наш товар бойко уходит.
— Читал отчёт за лето. Добре дело ладится.
— Поташ привезли?
— Привезли. А ты… сговорился о встрече?
— Сговорился!
Николай вышел из-за стойки, и мы невольно обнялись. Его порыв, вызванный постоянным напряжением «нелегала» и резидента, был мне понятен. Наши отношения, давно стали доверительными. Мы по духу с ним были похожи, поэтому, постепенно, сближались. Я с интересом читал его отчёты, как торговые, так и информационно-аналитические, легко вникая в их суть.
У чешско-венгерского престола после смерти в 1439 году Альбрехта Второго: австрийского герцога, короля Германии, Богемии и Венгрии, происходила такая кутерьма, что, читая записки Николая, я с трудом складывал цвета на гранях кубика европейской политики.
Сейчас в Богемии правил некто Йиржи из Подебрад — происходивший из знатной и влиятельной чешской семьи панов, примкнувшей к гуситскому лагерю. Правил, не смотря на наличие официально признанного короля Ладислава, правда отсутствующего в Богемии.
— Они ждут вас, Великий Князь, с посольскими полномочиями.
— Сговаривайся.
— Они ждут от меня голубиной почты. И потом пришлют гонца.
— Ну, тогда запускай птицу, — полушутливо сказал я. — Там так мокро, что долетит ли она до дворца? Тут далеко?
— Рядом.
Николай сходил на верхний этаж, потом вернулся, но не с пустыми руками. В каждой руке у него было по две стеклянные бутылки с разного цвета жидкостями.
— Они тут неплохие фруктово-ягодные водки делают, — показал он напитки в правой руке, — и вина, — он поднял левую. — У меня тут есть небольшая каморка, — он кивнул на дверь за стойкой.
Взгляд его был таким просяще-наивным, что я не выдержал.
— Пошли, конечно. Чешские короли подождут.
Коморка выглядела, как капитанская каюта фрегата, с типичными высокими ютовыми окнами, выходившими на портовую причальную стенку с пришвартованными к ней кораблями, из стороны в сторону качающими своими мачтами под порывами ветра. Меня аж снова закачало. Я машинально схватился за стол. Двадцатидневное морское путешествие на паруснике — то ещё ощущение!
Я отвернулся от окна, едва сдерживая естественный позыв.
Николай, видимо всё понявший, закрыл ставни и зажёг нашу газовую лампу.
Начали с вин, попробовав из каждой бутылки по стакану. Потом перешли на крепкое. Закусывали мочёными яблоками и грушами. Попробовать напиток из второй бутылки мне не дали, процесс прервал стук в дверь.
— Король не терпелив… — чуть заплетающимся языком, сказал Николай. — Больше я никого не жду.
Он вышел из каморки и быстро вернулся.
— За вами карета, Князь.
Я внимательно посмотрел на себя в зеркало, висящее у двери, разгладил бороду, накинул плащ, шляпу и вышел под дождь. У двери стояла высокая карета с откинутыми складными ступеньками и раскрытой дверкой. Рядом с каретой стоял вооружённый офицер, тоже в плаще и шляпе.
В карете, кроме меня, никого не было, офицер сел с возницей, и карета тронулась.
Ехали не долго, но я успел задремать. Колёса кареты и подкованные копыта лошадей стучали по булыжной мостовой, рессоры отыгрывали, меня укачало, в карете было тепло и темно, и я уснул.
Дверка кареты открылась, открылись и мои глаза. Сойдя по ступенькам, я заметил, что карета стоит во внутреннем дворе крепости перед одноэтажным зданием с высокими окнами. В него мы и вошли. Это оказалась церковь. Пройдя мимо скамей по практически тёмному помещению, с серыми каменными стенами, мы повернули на право и прошли под высокой аркой, а потом вошли в ещё одну дверь. Некоторое время мы шли коридорами, редко освещённым факелами. За очередной дверью оказалась просторная, уже светлая комната, с двумя, такими же высокими, как и на фасаде, окнами.