После создания ими Прусского государства Шаст, по сути, стал тайным правителем Пруссии, поэтому, я нисколько не «привирал», называя его дочь царевной.
Увидя мои газовые лампы, освещавшие громадные залы наместнического «замка», он удивился качеству обработки металла, стекла и принципу работы «усилителя света».
Они с Царем ехали в одной карете, и всю дорогу до Лоева обсуждали мои достоинства.
На тракте из Минска в Лоев я устроил три ямщицкие станции с новыми постоялыми дворами и трактирами. Здесь нас ждали, и путь до Лоева мы проехали без приключений, можно сказать, с комфортом.
Специально притормозив поезд, я подгадал въезд в городок после захода солнца, когда уличные фонари светили в полную силу. Со стороны въезда стены ещё не было и городок приветливо встречал нас, ярко освещёнными и мощеными желтой керамической плиткой улицами. На последней стоянке наши кареты сменили полозья на колёса, и все, при въезде в город, услышали переход колёс с мягкого вязкого снега на брусчатку, и повысовывались из окон карет. Колёса крутились легко, и кони побежали бодрее.
За год мы отстроили городок кирпичом. В большинстве домов стояли стёкла и горел свет. Горожане приветливо встречали царский поезд. Карета правителей России явно выделялась среди всех карет. Она была больше и изысканнее. На дверях золотились, оттертые заранее от дорожной грязи, двуглавые орлы. Я ехал верхом рядом.
— Это кого они приветствуют? Нас или тебя? — Ехидно спросил Царь.
— Тебя Царь-Батюшка! — Уверенно сказал я. — С благодарностью!
— Что я такого ладного правителя им поставил?! — Продолжая ехидствовать, уточнил Царь.
— Не без этого, наверное, но они вам, действительно рады. Завтра сам увидишь…
Поместив Царя с Царевичем и их свитой в Гостевой Царский Двор. Дворцом это сооружение назвать было нельзя, потому что это был сугубо практичный двухэтажный квадратный комплекс кирпичных строений с внутренним обширным двором. Своё «семейство» я разместил в точно таком же, примыкавшем к моему, пока деревянному, «замку». Убедившись, что все сыты и устроены, я вернулся к жене и мы, без ужина, легли «спать».
* * *
Все огневые производства мы расположили севернее Лоева на правом берегу Днепра, укрепив и высоко подняв его. С установкой плотины и шлюзов, которые стали особым объектом «ревизии» тестя и его сыновей, уровень воды поднялся метров на пять. Лёд ниже и выше плотины уже был подорван и потихоньку сплавлялся через сбросовые шлюзы.
Всего на сотню метров плотины их было двадцать. И два судоходных. Несколько шлюзов были подъемные, а остальные — обычными брёвнами, уложенными горизонтально в направляющие, и убиравшиеся по необходимости для спуска воды. Вдруг, механизм подъема заклинит? Техника, чем сложнее, тем капризнее, а вода порой прибывает слишком быстро.
Мы ходили по плотине, и я объяснял эти нюансы терпеливо. Царь уже очень уверенно чувствовал себя «без глаз», и только испуганно удивлённые взгляды окружающих останавливали его, и заставляли делать вид, что он слеп.
Особенно поразил моего тестя водяной шестерёнчатый насос. Оказывается, у него был похожий деревянный для перекачки масла, но воду он перекачивать отказывался. Я усмехнулся.
— Вода и масло по-разному сжимаются, — пояснил я. — Вода — как камень. И когда зубья прокручиваются, толкая воду между собой, они вот тут, — я показал на пальцах обеих рук, как зацепляются шестерни, — воду сдавливают, а она сопротивляется, вращаться шестерёнкам не даёт, и ломает их.
— Точно, — сказал тесть. — Я так один насос и сломал. А насос хороший, крути себе ручку… Это не поршень толкать…
— Вот тут, — я показал на пальце, имитировавшем «зуб шестерёнки», надо перепускную канавку сделать, чтобы вода убегала вперёд.
Тесть уважительно посмотрел на меня, и одобрительно похлопал по плечу.
Я усмехнулся, и подошел к вентилю спуска воды, патрубок которой смотрел вертикально вверх, и слегка приоткрыл его. Фонтан речной воды ударил на метров тридцать.
— Матерь Божья! — Одновременно вскрикнули и Царь, и тесть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Северным ветром фонтан сдуло, и вода падала за плотиной, образовав радугу. Я прикрыл вентиль.
— Вода по трубам подаётся в каждый дом города.
— И в горшки смывные, — сумничал Василий Васильевич.
— Обязательно, — серьёзно сказал я. — А из горшков по трубам керамическим вода стекает в специальный закрытый водоём. Вон туда, — показал я на «Красную горку». А оттуда уже в реку. Оттуда и гумус для полей в этом годе возьмём. Земля тут… большого к себе внимания требует. Добрить надо.
Иван-Царевич, понимающе и одобрительно качал головой.
Дым от печей стелился по реке.
— Стекло у тебя там? — Спросил тесть.
— Там, — Иван Михайлович, — Показать?
— Покаж.
— Надо в повозки пересесть, далековато ногами топать, — сказал я.
Пересели в стоящие на берегу открытые повозки, и поехали смотреть заводы.
Мои умельцы, в экспериментах с различными присадками к стеклу дошли до качества хрусталя, но гранить у них самих не получалось, и я гранил его у минских ювелиров.
Стаканы получались толстыми, но, после огранки, красивыми. Я такие когда-то давно, в прошлой жизни, дарил на юбилей своему отцу. Набор для виски, он назывался. Квадратный графин и шесть невысоких широких квадратных стаканов.
Почти такой же Царю и показал мастер, сняв со стола шёлковый плат.
— Вот, Царь-Батюшка, извольте принять в дар от мастеров наших, — сказал я просто.
Василь Василич взял огранённый стакан и поставил его в луч света. Многоцветные искры брызнули в разные стороны.
Тесть ткнул меня в бок.
— Как он видит? — Тихо шепнул он.
— Сам диву даюсь… — шепнул я в ответ.
— А может сюда чегой-то плеснуть? — Задумчиво спросил Государь.
Как говорил классик: «У нас собой было…»
Я кивнул вестовому, и тот бегом принёс из повозки коньяк с оливками, и ловко расплескал коньяк по стаканам.
— Выпьешь с нами крепкого? — Спросил Царь мастера.
— Не позволительно, на работе, чай… — с тоской сказал тот, косясь на меня.
Я чуть видно качнул головой.
— Но ежели Михал Фёдорович не против, то мы с царём-Батюшкой… завсегда… — уже весело сказал он.
— Взяли, — сказал Царь, и первым поднял бокал, глянул сквозь него на свет, и покачал головой. — Ну, Михась… За мастеров наших, твою светлую голову и помыслы.
— Ура! — Тихо сказал я.
— Что это за питьё!? — Спросил Василь Василич, зажёвывая оливкой, сунутой мной ему в руку. — И ягода, какая-то… не ягода. Кишмиш думал, ан нет…
— Виноградный дух в бочках дубовых выдержанный, — пояснил я. — А ягода… Масленица греческая. Олива.
— Слышал. Так себе и масло, и ягода. Но под виноградный дух… не плохо идёт. Не распробовал токма, плесни ещё, — сказал он, обращаясь к вестовому.
Мастер снова вопросительно посмотрел на меня.
— Ты пить — пей, но работу на сегодня кончай. Не гоже дурной пример показывать людишкам, да и браку наделаешь…
Выпили ещё по одному.
— Добрый напиток, — сказал Царь. — Мягко идёт. Где ж стокма вина делают, что его на дух переводят?
— У франков, Батюшка. А вот мой попробуй…
Вестовой налил из другой бутыли.
Все понюхали и выпили.
— Тоже хорош, — сказал Царь. — А ты как делаешь? Из чего?
— Из плохих вин германских. Перегоняем в кубе, и в бочки. Этот только год постоял. Чем дольше постоит в бочке, тем вкуснее.
— А! — Воскликнул тесть. — Так вот зачем ты скупил через меня всё плохое вино в Германии. На много лет вперёд подписал контракты. Обошёл тестя, паршивец, — завистливо сказал он.
Я показал им склады коньяка и конфетную фабрику, на которой сейчас выпускали два вида конфет: молочную тянучку и «коровку». Обёртки в этом мире не было и конфеты висели гирляндами, как тонкая колбаса. Так и продавались на рынке Минска. Очень удобно получилось. И практично, и гигиенично.
И производство было упрощено до предела. Масса заливалась в тонкую «оболочку» для колбасы, перевязывалась, и варилась. Процесс начинки мясных колбас моим цеховикам был известен и понятен. А тут — конфетные… Никакой разницы.