обыщите окрестности вокруг моста или под мостом поглядите.
– А если не найдем?
– Ну, не найдете так не найдете, как темнеть начнет, так возвращайтесь.
Как Максимилиан уехал, Волков пешком, с одним лишь Фейлингом, пошел по лагерю. До реки собирался дойти. А встреченные солдаты его сразу начинали славить.
– Эшбахт!
– Виват господину полковнику.
– Инквизитор!
– Инквизитор!
– Длань Господня!
Видно, весть о том, что полковник отдает половину своей доли нижним чинам, произвела на солдат впечатление.
– А солдаты вас любят! – тихо, с завистью сказал полковнику молодой оруженосец Курт Фейлинг.
Волков не отвечал. «Недели полторы назад они на алебарды и копья меня поднять мечтали за то, что заставлял их строить лагерь ночью, а теперь любят! Конечно, при такой-то добыче».
Приходилось ему отвечать, кивать, махать рукой. Но, честно говоря, не любил он всего этого. Одно дело, когда славят перед боем, или в бою, или после случившийся только что победы, то для вдохновления людей хорошо. Также неплохо при въезде в город, то для дела нужно, для репутации, да и само шествие красивое к этому уместно. А тут из-за того, что денег солдатам пожертвовал…
Так, отвечая на приветствия солдат, они добрались до реки, почти до берега, к тому месту, где Рене держал пленных. И капитан Рене, и брат Ипполит как раз были там. Стояли разговаривали, и Рене, кажется, уже не злился на монаха, хоть был еще хмур. Увидев полковника, сразу пошли ему навстречу. И затем все вместе пошли среди пленных, при этом Волков разглядывал их. Люди были замызганные, отощавшие, битые. В одежде рваной. На женщинах так и вовсе лохмотья. Люди смотрели на кавалера с робостью, с опаской, его узнавали, замолкали при его приближении.
– Инквизитор, – прошептал женский голос у него за спиной.
Что ж, пусть боятся, это хорошо. Он, рассматривая всех их, спросил у монаха:
– Ну что, много народа хочет вернуться в истинную веру?
– Да почти все, – буркнул Рене.
– Почти все раскаялись, готовы принять причастие, – радостно сообщил монах, – уж и не знаю, сколько дней уйдет у меня на это.
– Раскаялись! – Капитан фыркнул. – Разбойники хотят избежать петли, вот и все их раскаяние.
Видно, что не верил он в раскаяние мужиков. Но монах его не слушал, он рассказывал кавалеру радостно:
– Женщины так сами подходят и детей подводят, просят благословения у меня, словно я епископ какой известный, хотят слово Божье слышать.
– Что ж, это хорошо, – заметил Волков капитану, – как составите списки, начинайте готовить провиант и телеги. Идти до Эшбахта они будут долго, посчитайте, сколько провианта надобно будет на весь марш, да чтобы еще по приходу осталось на первое время.
– Будет исполнено, – невесело отвечал Рене.
– Как составите списки, принеси мне, – обращался теперь кавалер к брату Ипполиту. – Только толково все сделай: отдельные списки мужиков, баб и детей. Посмотри, тощи ли, имеют ли обувь, исправна ли одежда, нет ли хворых. Имей в виду, путь неблизкий. Не хочу, чтобы они дохли в дороге как мухи, они мне живые в поместье надобны.
– Разбегутся они в пути, – все еще бурчал Рене.
– Так вы их будете сторожить, – полковник улыбнулся, – у вас, капитан, я надеюсь, не разбегутся.
– Тогда в цепи их лучше ковать.
– Дорогой мой родственник, – теперь Волков говорил уже заметно суше, – цепи нынче дороги, а вот солдаты у нас на контракте до сентября, уж устройте так, чтобы мужики у вас не разбежались в дороге.
– Как пожелаете, господин полковник, – отвечает капитан с поклоном.
– А пока начните их кормить, и кормите хорошо. Распорядитесь, чтобы кашевары принялись готовить прямо сейчас, и ничего, что вечер, пусть хоть ночью, но накормят людей, а пока готовят, так распорядитесь, чтобы хлеба раздали. Мне не нужно, чтобы они падали с голодухи в дороге.
– Распоряжусь немедля, – обещал Рене.
Волков уже повернулся, чтобы уйти, и тут же обернулся, вспомнив:
– Чуть не забыл: баб, что приняли причастие, солдатам больше не отдавать.
Рене и монах понимающе кивали.
…Максимилиан притащил человечка в лагерь.
– Под мостом прятался, – сообщил знаменосец. – Сказал, что говорить будет только с вами. Оружия у него нет.
Человек был плюгав, ногами тонок, немолод. Одежду носил не очень хорошую, но и не обноски.
– Как звать? – осмотрев человека, спросил Волков.
– Виллим Хойзауэр, господин.
– Ну, и что же ты мне сказать хотел, Виллим Хойзауэр?
– Если вы, господин, дадите мне слово, что заплатите триста талеров, я скажу вам, где купчишки Майнцер, Валленорт, Швайнбахер и Крюминг держат большие богатства, которые они от кавалера фон Эрлихенгена получили.
Волков усмехнулся.
– Триста монет тебе, отчего же не тысячу?
– Вы не пожалеете, там богатств на тысячи и тысячи талеров. И медный лист у них спрятан, и ткани дорогие, и вина изысканные, южные, есть такие, которые герцоги и графы пьют, которые по семьдесят талеров за бочку стоят.
«Ах, вот, значит, какое вино я теперь пить буду, не думаю, что у Железнорукого в подвале другое было».
– И железо есть двойной ковки, – продолжал Виллим Хойзауэр, – целый амбар его, как раз для доспеха и оружия. Свинца и пороха и всякого-всякого другого добра во множестве. Они за часть сразу с господином фон Эрлихенгеном рассчитались, а что и на продажу взяли. Теперь радуются, что сразу деньги не отдали, прибыль считают. Но боятся, что вы про те богатства прознаете, вывозят их в укромное место.
– А ты откуда знаешь про эти богатства?
– Так я полжизни приказчиком в доме купцов Крюмингов служу. Сам все видел, а многое и сам считал.
– И что же, отчего хозяина своего не любишь?
– Больно жадны они, что отец-покойник, что нынешний глава дома. Сами в роскоши живут, а всех слуг в черном теле держат, – пожаловался человек, – даже на Рождество подарка хорошего не видал от них.
– Триста монет, говоришь? – с некоторым сомнением спрашивал кавалер.
– То доля малая от того, что вы там возьмете, – заверял его приказчик Виллим Хойзауэр.
– А может, мне палачей позвать? – спрашивал Волков в задумчивости. – Ты им все и расскажешь, и обойдется мне это в пять монет, не больше.
У приказчика лицо вытянулось, явно такого он не ожидал. Рот раззявил, а ничего сказать не может.
– Ладно-ладно, – кавалер засмеялся, – дам сто монет, если добыча будет хорошей.
– Сто монет? – Рожа Виллима Хойзауэра вместо страха теперь выражала разочарование. Быстро он про страх забыл.
– Или все-таки палачей? – угрожающе спросил полковник.
– Давайте лучше сто талеров, – нехотя согласился приказчик.
– Нет, никаких «давайте», сначала мне все покажешь, а уж потом поговорим о деньгах.
– Пусть так. Только лучше ехать сейчас, сразу, они ведь