— Где живёшь?
Я сразу же напряглась. С недавних пор не любила разговоры о личных апартаментах. Хотя нет, напряжение появилось раньше, на перекрёстке. И сохранялось, что плохо.
Как дальше говорить?
От тонны новостей ещё не отошла. А тут… Глаза защипало, и каждый нерв прошибло холодным током. Я попыталась сразу же совладать с собой.
— Переехала во Владивосток.
— Не близко, Анна. Что так? Убегала от меня?
Да, от тебя. Так и не проронила ни слова, потому что уловила надрыв в его голосе. Ему тоже не просто. Сложнее, чем мне, как выяснялось. Он расценил моё молчание, как его принято в обществе расценивать.
— Я обнаружил в доме дарственную. Не тебя. Широкий жест, Анна. Зачем ты это сделала?
Он не упрекал. В такой ситуации, кто бы не озадачился. Женщина отказалась от благ добровольно. Часто встретишь такое в наши дни? Нет.
«В надежде сохранить поля. Но не задалось в итоге…»
А вслух спросила:
— Как ферма? — не надеясь ни на что. Теперь там, наверное, стоят высотные здания.
— Восстанавливается. Если появится желание на неё посмотреть, против не буду.
— Сам как?
— Как видишь, в относительном порядке.
Лучшие новости года пробили на эмоции качественнее высоковольтных проводов. Радость перемешалась с волнением и стыдом. Последнее линчевало совесть за то, что несправедливо бросила его.
Значит, он не меньше радел за ферму и до последнего надеялся на моё возвращение. Стыд накрыл с головой, вытеснив другие эмоции…
Из нас двоих дурой оказалась я.
Ирония?
Определённо — да.
— Ну, хоть что-то сделала не зря, — тихо произнесла и закрыла веки. Яростное сердцебиение, разрывающее грудь, заглушало мой голос. Ещё немного и слёзы начнут пеленой застилать глаза.
«Так: соберись, Аня. В отношении фермы ты правильно поступила».
А в остальном… просто нужно друг друга простить и отпустить. Загвоздка заключалась в том, смогу ли… отпустить. Второй год не отпускало. И в кафе находиться больше не было сил. Я нуждалась в передышке и кружке крепкого кофе, которое под строгим запретом для меня.
Огорчённый выдох. Открыв глаза, подловила серьёзный взгляд. Макс смотрел на руки в тонких перчатках. Можно не гадать, что его интересовало.
— Не сейчас, — проговорила одними губами, подхватив лямочку клатча. Пусть не сочтёт за невежливость, но в другой раз. До двенадцатого числа четыре дня. Возможно, ещё увидимся. — Была рада встрече, Макс.
Его лицо сразу стало напряжённым. Горячая ладонь накрыла мою. Он взвешивал, как поступить. Не отпустить одну — это уж точно не в правилах мужчины. К тому же мы оба понимали, что следующей встречи не будет, поэтому напряжение росло. Натянутая тетива ослабла, когда Макс спросил:
— В отель поедешь?
Он аккуратно прощупывал почву. Молодец, правильно действовал. Первый пошёл навстречу, проявив хорошие манеры. Распирающие эмоции притихли и плевать на всё, что в прошлом было.
— В квартиру.
— Я провожу тебя.
Глава 32
Анна
Серебристая машина за секунду пропала за серой стеной усиливающегося дождя. Я в нерешительности застыла возле подъезда, опустив взгляд на ботинки. Всю дорогу рассматривала шнуровку на обуви, а Макс рассматривал перчатки и меня. Его близкое присутствие согревало, радовало, и не хотелось отпускать. Самое сложное в незавершённых отношениях — неизвестность: будет ли финал.
И каким он окажется.
Намокший бурый лист, упавший под ноги, оживил молчание. Никогда ещё оно настолько громко не говорило. Он не остался в такси и не ушёл сразу. Всё ясно без слов, но…
— Пригласишь к себе?
На пятый этаж мы поднимались снова молча. Нетвёрдой рукой я открывала замок.
Клацнув в прихожей клавишу выключателя, впала в какой-то ступор. Жёлтый свет разлился по малогабаритной площади, в которой он виделся запертым в пещеру Гераклом. Макс поглотил практически всё пространство. Или это мне, отквыкшей от него, так казалось.
Я скинула ботинки и поджала пальцы. Прохладный пол усилил внутреннюю дрожь. Я ведь знала… знала, когда садилась в такси, что это может случиться… И чего так разволновалась?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Будешь чай?
— Буду.
— У меня есть хороший цейлонский, — негромко сказала.
Кажется, в последний раз я пила чай лет десять тому назад. А Максу предложила, чтобы занять себя чем-то. Неловкость потихоньку накрывала.
Расстегнув пуговицы плаща, небрежно повесила его на вешалку, прошла на кухню. Поставила чайник на плиту и озаботилась поиском жестяной банки. Смешно, но не помнила, в какой из шкафчиков её поставила. Вроде в верхний, что слева. Потянулась к полкам и не обнаружила заварку. Значит, не в этот шкафчик поставила. В тот, что правее.
Я переместилась в сторону, и вдруг сильная рука распахнула дверцу. Крепкое тело согрело теплом спину, которое от него исходило. Макс снял жестянку с полки, отдал её мне.
— Держи.
— Спасибо.
Голос звучал непривычно сипло от переизбытка нахлынувших эмоций. Хорошо, что есть чай и есть чем заняться. Заварник, кипяток, а дальше очередной ступор. Он жадно смотрел, а я прятала взгляд. Рассматривала прозрачный кремовый лак на ногтях ног. Макс всегда производил на меня сильное впечатление и находиться с ним наедине в маленькой кухне — нелегко.
Деревянными пальцами я держала чайник, наливая чай в кружки, ставила на стол и обратно чайник на конфорку. Очень трудно было справляться с чувствами, что раздирали изнутри. Я застряла у плиты в смятении и нерешительности. Взгляд прилип к педикюру, сбоку от меня слышалось тяжёлое дыхание.
— Вот на хрена это было делать, Аня?
Макс нарушил тишину, продолжая наблюдать за мной. Погружение в глубинное интервью должно было состояться. В кафе он держался, а в квартире ничто не мешало выплеснуть накопившийся гнев. Серьёзные дебаты только начинались.
— Что это, Макс?
— Отказываться от всего и нестись в неизвестность. — Макс сжал челюсть до хруста. — Ты полагала, меня обрадует подарок и одиночество? — рыкнул он, приближаясь к плите. Я смотрела, как его широкая грудь вздымалась от тяжёлого дыхания; как и без того обсидиановые глаза потемнели до непроглядной черноты. В его радужках сверкнул недобрый блеск. Мне доводилось видеть гнев Макса и раньше, но такого ни разу. — Я искал тебя. Спросишь, зачем? Да не мог поверить, что ты кинула меня, как какого-то мудака. Как думаешь, легко жить и не знать, что с тобой случилось?
Тёмный взгляд переместился на перчатки, скрывавшие часть ответа.
— Непросто, — согласилась и сняла их. Он посмотрел на руки. Шрамов уже не было, осталось лишь два шва. На эту тему мы поговорим позже. И про доктора он обязательно всё выяснит, иначе будет не Макс. Но это произойдёт позже, а сначала я назову мотив широкого жеста:
— Никто лучше тебя не распорядился бы землёй. И абсурд твоего отца надо было прекратить.
— Ну да, легче отдать, чем продать. Да, Аня? — Он усмехнулся и выглядел так, будто хотел прибить меня за недопустимое расточительство. — Всех обрадовала.
Его гнев и сарказм не задевали. Пусть выскажется, ему это очень нужно. Ни к чему носить в душе тяжёлый груз.
— А молча уехала почему? Причина в Жанне? Скажи мне.
— Да, я думала, что у тебя всё удачно сложилось с Жанной. И что твоя жизнь в порядке.
— Ни хрена она не в порядке, — хрипло сказал, впечатывая меня в своё горячее тело. Его руки, обвившие талию, зажали в тиски. Макс уткнулся носом в макушку, а я слушала, как бешено колотятся мышечные камеры у него в груди. Хриплый голос смешался с гулким шумом, когда отчаянно зазвучало: — Я никогда не нуждался в Жанне. Тебе давно надо было это понять.
Тихий полувздох. Его губы прикоснулись к виску. Макс сильнее вжал в себя, и сразу же его запах завладел обонятельными рецепторами. Он совсем не изменился. Такой же, как раньше: абсолютная уверенность, смешанная с мощной силой и терпким древесным парфюмом.