Машина свернула с Тверской в арку. Здесь уже много лет в доме номер одиннадцать располагался главный корпус Министерства образования и науки.
Кочевник вышел, с улыбкой поздоровался с молодыми сотрудницами министерства, с обожанием проводившими его взглядами. В свои семьдесят с хвостиком он выглядел великолепно, лет на сорок пять: сухощавый, по–мужски обаятельный, прекрасно одетый, с высоким лбом и красивыми, с проседью, волосами. Вот только взгляд министра никто поймать не мог, а если ловил – долго потом оставался под впечатлением непреодолимой силы.
Он поднялся на второй этаж, поцеловал руку секретарше Кате в приёмной, готовой ради начальника на любой подвиг, и прошествовал в кабинет.
Портрет президента на стене за столом подмигнул ему.
– Ну–ну, не фамильярничай, – пробормотал Кочевник с лёгкой брезгливостью. Президента он не любил, хотя и вынужден был угождать ему при встречах.
– Кофе, Эдмон Арбенович? – спросила секретарша ему в спину.
– Два прибора, Катенька, – пророкотал Кочевник, грассируя, – и вызови ко мне Леопольда Иосифовича.
– Хорошо, Эдмон Арбенович.
Леопольд Иосифович Метельский заведовал департаментом международного сотрудничества в образовании и науке и являлся ближайшим помощником Кочевника. Поводырём он не был, но знал о миссии начальника всё и вполне мог заменить его, когда тот отправлялся в отпуск или в длительную командировку.
Метельский заявился через три минуты.
Полный, вальяжный, круглолицый, с большой лысиной на полчерепа, он являл собой тип человека, привыкшего повелевать и одновременно покорно исполнять поступавшие сверху приказы. Директором департамента он стал два года назад, но уже зарекомендовал себя «государственником», отстаивающим интересы страны, если не учитывать того, что главной его задачей было обслуживание эмиссара Галактической Ассоциации Поводырей.
– Кофе, Леопольд Иосифович? – кивнул на поднос хозяин кабинета.
– Не откажусь, Эдмон Арбенович.
Это был ритуал, соблюдавшийся неукоснительно. Если Метельский отказывался, сие означало, что возникла проблема, которую он не может решить самостоятельно.
Они пригубили напиток, скрытый коричневой пенкой. Оба предпочитали очень горький сорт и пили без сахара.
– Итак, дорогой Леопольд Иосифович, что у нас на сегодняшний день плохого? – задал традиционный вопрос Кочевник.
– Это вы о положении в области образования и науки? – ответил шуткой Метельский, не моргнув глазом. – Здесь всё великолепно. Образование в России опущено под плинтус, как тут любят говорить. Наука, в общем–то, по большому счёту тоже. Инновациям, о которых так заботится президент, не дадут ходу ни академики, ни наши люди на ключевых постах науки, ни сырьевые воротилы. Так что жаловаться не на что, всё идёт по сценарию.
– Вы правы, Леопольд Иосифович, – рассмеялся Кочевник совсем по–человечески. – Кое–чего мы достигли. Образование и наука России под нами, культура и СМИ тоже, уродливое становится эталоном красоты, население деградирует и вымирает. Пришла пора великих свершений. Мы выходим на иной уровень воздействия на человечество – через экономику на политику, и, главное, на смену нормативов человеческой жизни. А для этого нам нужно… что?
– Завершить кодирование скрытой «колонны влияния».
– Абсолютно верно! Европа и Америка уже послушна нашей воле, их уже неплохо объединяет…
– Система ложной демократии.
– Истинной демократии, Леопольд Иосифович, истинной. Хотя она и опирается на штыки НАТО. Россия ещё сопротивляется, но уже гораздо слабее. Её надо… что?
– Добить!
– Браво, друг мой, браво! Ваша речь как всегда ёмка и образна. Но в ваших мыслительных способностях я и не сомневался. Чтобы взять Кремль под контроль, нужна малость.
– Кодирование президента и премьера.
– Зачем так кардинально? Достаточно сменить их советников и экспертов, ближайшее окружение, чтобы они заплясали под нашу трубу.
– Дудку, вы хотели сказать?
– Да, правильно. Вы должны были разработать подходы к ним.
– Разработка закончена, экселенц. Есть три кандидатуры. В администрации президента уже работают трое наших людей, скоро будет четвёртый. К премьеру подобраться сложней, но ему скоро понадобится эксперт–физик в связи с расширением ядерной программы, и мы подсунем ему своего специалиста.
– Двоепольского? Есть другое предложение.
– Я весь внимание.
– Волкова.
Леопольд Иосифович озабоченно потеребил кончик вислого носа.
– Но ведь он экстрасенс.
– Он пси–манипулятор высокого класса.
– Феллер готовит операцию по его ликвидации.
– Феллер просто ревнует. Его способности ниже, поэтому он видит в Волкове конкурента.
– Вряд ли Волков станет сотрудничать с нами добровольно.
– Мне он нужен живым и невредимым. Найдите к нему подходы, определите стимулы, ради которых он перестанет колебаться и согласится работать с нами. У каждого человека есть слабости, надо умело сыграть на них.
– А Феллер?
– Феллер переживёт. Его дед когда–то в начале прошлого века тоже колебался, уезжать из России или остаться.
Метельский вопросительно посмотрел на министра. Тот усмехнулся, понимая мимику заместителя.
– Фамилия деда Феллера – Феллерович, он уехал в Америку, будучи сильным сенсом. Там мы его и нашли. Так что у господина Арчибальда российские корни. Хотя это детали. Я направлю Феллера в Грецию, где отдыхает наш будущий агент.
– А если Волков всё–таки откажется сотрудничать?
Кочевник открыл дверцу бара, вделанного в тумбу стола, достал бутылочку вычурной формы с чёрной, похожей на смолу жидкостью, сделал глоток прямо из горлышка.
Жидкость в бутылочке вдруг просияла изнутри россыпью вспыхнувших оранжевых звёздочек.
Это был тоник и одновременно нарколептик, каким пользовались на родине Кочевника, далеко за пределами Солнечной системы. Изредка он употреблял его на Земле, зная, что никто больше не сможет это сделать: тоник для людей Земли был настоящим ядом.
Глаза министра почернели, в них тоже запрыгали оранжевые искорки. Но Метельский не испугался, зная, с кем имеет дело.
– В таком случае он должен исчезнуть.
В кабинете раздался голос секретарши:
– Разрешите убрать, Эдмон Арбенович?
– Позже, – сказал Кочевник, подмигивая заместителю.
Тот раздвинул губы в понимающей улыбке, говорящей: если бы она только знала, какие глобальные проблемы, вовсе не связанные с образованием, здесь обсуждаются.
4
Афанасий не стал долго размышлять над тем, почему Лика разительно изменилась.
С тех пор ему хотелось мчаться с работы домой как на крыльях. Его жизнь совершенно преобразилась. Если раньше он подолгу задерживался в отделе и с удовольствием летел в командировку на край света, то теперь делал это неохотно и только под нажимом обстоятельств. Его состояние заметил и генерал, однажды устроивший допрос заму: что произошло, отчего он перестал интересоваться проблемами отдела до такой степени, что полностью сбросил управление оперативной текучкой на капитана Шаймиева?
Афанасий нехотя признался, что вступил в гражданский брак с девушкой, которая раньше не желала выслушивать его оправдания, а о замужестве вообще не помышляла.
– Очень интересно, – скептически хмыкнул Войнович, разглядывая насупленное лицо майора. – С чего это она вдруг прониклась? Может, ты стал принимать виагру?
Вьюгин нахмурился.
Генерал поднял ладони.
– Извини, пошутил. Но всё–таки подумай, что случилось. Образ жизни поменять сложно, по себе знаю, а она это сделала. Ты же работаешь в таком учреждении, что его тайны вполне способны подвигнуть наших врагов на нестандартные решения.
Афанасий непонимающе посмотрел на Георгия Евсеевича.
– Вы думаете, что она…
– Ничего я не думаю, просто покумекай на досуге. А ещё лучше поговори с сенсами, пусть посоветуют что–нибудь.
Афанасий сжал зубы.
– Ни с кем я советоваться не буду! Это моё личное дело. Она меня любит, и устраивать проверки я не собираюсь. Вы бы и сами…
– Хорошо, – перебил его Войнович. – Будем считать, я ничего не говорил. Иди работай.
Этот разговор заставил–таки Вьюгина размышлять над своим положением, а вспомнил он его в воскресенье двенадцатого декабря, когда Лика уехала с подругой в фитнес–центр, а он собрался посидеть перед телевизором с бутылочкой пива в руке.
Кто–то позвонил в дверь.
Пришлось встать и плестись к двери. В дверной глазок стал виден незнакомый мужчина с твёрдым, хорошо вылепленным лицом. Он будто знал, что хозяин подошёл к двери, усмехнулся, откидывая капюшон.
– Откройте, Афанасий Дмитриевич, я не вооружён.