этой сцены и всего окружения. Я улыбалась, глядя на них, а сама безмолвно подбадривала их — мечтайте же, мечтайте!
Не только такая возможность расслабиться была для меня замечательным терапевтическим средством, но и новость, которую сообщил мне Ордыньский — лучшего я ничего не могла и пожелать: Макс Рейнхардт был готов немедленно подписать со мною контракт. И тут, в конце июля, у меня вдруг раздался телефонный звонок — это был Александр Герц…
— Прочла? — только и спросил он меня. — Как тебе?
— Что «прочла»?
— Как это «что»? Сценарий!.. — взревел он. — «Желтый билет».
Я уже в следующем месяце начинаю съемки…
Ох, я совершенно забыла об этом…
— О, боже мой! Я же… О, нет, это невозможно… Понимаете… У меня столько дел, я до того занята… — обреченно бормотала я, запинаясь. — Сегодня же возьмусь и прочту. Ох, пан Герц… мы с вами еще должны кое-что обсудить…
— Ты сначала сценарий прочитай! — рявкнул он, бросая трубку. Тут я вспомнила, что у меня со «Сфинксом» подписан долгосрочный контракт… и, если они не отпустят меня, я не смогу уехать в Берлин. «Да нет же, конечно отпустят», — подбодрила я саму себя. Они не могут не понять, какие потрясающие перспективы открываются для меня. К тому же Александр Герц — такой милый человек, разве он станет препятствовать моей карьере. Правда, он жутко разозлился, что я даже не прочитала сценарий… Тут я бросилась на кухню, чтобы посоветоваться с мамой и чтобы она меня успокоила.
А мама как раз готовила суфле для ланча, взбивая яичные белки. Я объяснила ей, в чем суть неожиданно возникшей проблемы, завершив свои слова так:
— Я не сомневаюсь, что они будут вести себя достаточно хорошо, корректно. Не станут же они мешать мне развиваться дальше. Мама лишь взглянула на меня и, не изменив ритм взбивания белков, промолвила:
— В деловых отношениях всегда приходится отвечать за свои поступки.
Я вернулась в свою комнату, совершенно отрезвленная, и мигом взялась за «Желтый билет»[65]. Всего через несколько страниц я уже не могла оторваться от текста — до того хорошо было написано. Так и дочитала до самого конца. Очень хорошо!
В результате я и обрадовалась, и огорчилась… Если бы сценарий оказался плохим, для меня все стало бы совсем просто, однако он оказался отличным, и я тут же захотела сниматься в этом фильме.
Когда мы встретились на следующий день, Герц вновь предстал передо мною таким, каким я его знала прежде — учтивым, восторженным… «Рад, что тебе сценарий, как и мне, понравился, — промолвил он. — Фильм будем снимать на натуре, прямо в гетто».
Это была великолепная идея, и я даже почти забыла свои треволнения, связанные с Берлином. Сценарий «Желтого билета» повествовал о судьбе еврейской девушки в годы царского режима. Она была студенткой, и ей, как и всем евреям, полагалось для поездки на занятия иметь при себе желтый билет — такой же, какой выдавали проституткам[66]. Это очень ярко свидетельствовало о трудном положении тех слоев населения, которых преследовало деспотичное правительство. Параллельно рассказывалось о нежной любви, как эта девушка попыталась устроить свою жизнь с одним молодым человеком, несмотря на невероятно трудные, гнетущие условия существования.
У нас не возникало никаких разногласий со студией по художественным вопросам, а вот касательно моего контракта Герц и другие руководители «Сфинкса» заняли непреклонную позицию. Они вовсе не желали отпускать меня в Берлин.
Я умоляла их хотя бы приостановить действие договора на некоторое время, пока я буду в Берлине играть в «Сумуруне», но получила отказ. Они не разрешали мне уехать из страны, опасаясь, что я не вернусь. Я запаниковала, совсем потеряла голову. Я в самом деле хотела работать у них, хотела сниматься в этом фильме, но еще больше я хотела отправиться в Берлин. О, как же мне не хватало сейчас Гулевича, вот кто дал бы мне нужный совет. Но тут мама, которая предсказывала, что все именно так и случится, предложила мне обратиться за советом к юристу.
Я со слезами на глазах поведала юристу о возникшей проблеме. Тот внимательно прочитал оба контракта и уставился на меня, только что не выпучив глаза.
— Дражайшая, но вы же потеряете много денег, если отправитесь в Берлин… — сказал он. — «Сфинкс» по контракту платит вам вдвое больше, чем предложил Рейнхардт.
Упрямо помотав головой, я возразила:
— Это не имеет значения. Я хочу в Берлин. Лишь это действительно важно.
Он пришел в еще большее изумление. Потом, внимательно поглядев на меня, проницательно задал вопрос насчет моего возраста. Я ответила, и у него тут же возник новый:
— А кто подписывал ваш контракт с «Сфинксом»: вы или ваша мать?
— Конечно я! Это же контракт со мною, а не с нею.
Тут его лицо озарила широкая улыбка, и он торжественно заявил:
— В таком случае, мисс Негри, вам не о чем беспокоиться.
Контракт со «Сфинксом» не имеет юридической силы. Вы еще несовершеннолетняя, а посему не имеете права вести дела от своего лица. Без подписи вашей матери этот документ недействителен, и тут они ничего не смогут сделать…
Когда Герц узнал, что он не имеет юридических прав не отпустить меня в Берлин, то пришел в полное неистовство… Единственное, что он мог, — это просить меня не уезжать из Варшавы, пока не закончатся съемки фильма.
С первого дня съемок мы с Герцем договорились, что оставим за пределами съемочной площадки все наши взаимные претензии. Мы оба хотели одного: снять хороший фильм, поэтому за весь период его производства ни разу не возникло каких-либо проблем в наших отношениях. Мы оба верили в то, чем занимались профессионально, и потому работали, выкладываясь полностью.
Натурные съемки в варшавском гетто оказались сами по себе удивительным событием. До этого я никогда не была в этом странном месте, в этом городе в городе, и тамошняя непривычная обстановка, чуждые для меня обычаи по-своему очаровали меня. Евреи, жившие в гетто, вовсе не обязаны были там находиться, однако они сами захотели жить среди своих, кто соблюдал древние иудейские законы, от века существовавшие этические нормы и правила поведения. Здесь время перестало существовать. Жители этих кварталов, бородатые мужчины и носившие парики замужние женщины, казалось, явились с картин художников, которые запечатлели эту жизнь еще лет двести назад.
Герц договорился с одной местной семьей по фамилии Рабинович, что я могу переодеваться у них в доме и отдыхать в перерывах между съемками. Хотя хозяева дома не одобряли того, чем занимаются актрисы и как