в третий класс уже пошел, не отличник, но учителя хвалят…
И вот честно тебе скажу, что ничего у меня в душе не шевельнулось, не захотелось его увидеть. В порядке с ним все, думаю, – ну и ладно.
Опять-таки время идет, послали меня в экспедицию, далеко, в одну отсталую африканскую страну. Там условия тяжелые, коллеги все подхватили болезни всякие, меня бог миловал, потом там беспорядки начались, государственный переворот, президента убили, самолеты не летают, вывозили нас на вездеходах по джунглям… начальника экспедиции ранило… в общем, еле выбрались, потом отходили долго.
Потом финансирование в государственной конторе, где я работала, накрылось, стала я в частных фирмах работу искать. Снова время идет, звонит Стеша – Сашка умер.
А он к тому времени совсем опустился, с темными личностями связался, толком никто не знает отчего. Нашла его сожительница мертвым – не то передоз, не то просто сердце не выдержало. А сама Стеша уж не работает, сдала ее свекровь моя бывшая в дом престарелых.
Ну, тут я, конечно, постаралась, перевела ее в приличное частное заведение, там условия получше, да только она там недолго пробыла, умерла быстро. На похоронах ее мы со свекровью и встретились… – Ираида замолчала.
А я снова взглянула на часы. Ого, скоро вечер, и вот что мне делать? Как ее на ночь оставить?
– Смотрю я, Антона рядом нету, я и подошла потом, когда уже похоронили Стешу.
Постарела свекровь, конечно, но смотрит непримиримо. Чего тебе, спрашивает. Вот, говорю, спросить хочу, как живете да как мой сын существует, не надо ли чего…
Ах, она говорит, вспомнила, значит. А когда ты его бросила, то неинтересно тебе было, как он жить станет. И вот я даже растерялась на минуту, а потом и говорю: «Вы не забыли, что сами меня выгнали?»
А она меня не слышит, как завелась… Ты, говорит, такая-сякая, шалава последняя, в нашу семью обманом влезла, сыну моему всю жизнь сломала, из-за тебя он так рано умер! И я, говорит, знала, что ты придешь, поэтому и Антона на похороны не пустила. И ты его никогда не увидишь, потому что я ему сказала, что ты умерла, вот так-то.
Я прямо отшатнулась от такой ненависти, думаю: вот что я ей сделала? Внука ей родила, так за это она меня так ненавидит? И нашло тут на меня, высказала я ей все, что думаю, прямо там.
Ты, говорю, старая дура, посмотри на меня, похожа я на шалаву? Я, говорю, диссертацию защитила, лекции читаю в университете, востребована моя профессия, хорошие деньги зарабатываю, квартиру купила. И все это сама, у тебя ни копейки не взяла. А сыну своему ты сама жизнь поломала, потому что избаловала его до предела, ни к труду не приучила, ни к ответственности. И очень я надеюсь, что мой сын не в него пойдет, а моего хоть что-то в нем будет. И ушла.
Нехорошо, конечно, что мы над Стешиной могилой разругались, но когда еще встретились бы… Ну, потом думала, конечно, об этом. Ну отыщу я Антона, представлюсь, и что дальше? Стеши нет, правду рассказать некому, а уж свекровь-то представила меня небось в таком свете… И отступилась я, только деньги переводила. Открыла счет на имя Антона Басинского и переводила с условием, чтобы ему сообщили, когда восемнадцать стукнет.
И вот с тех пор сколько лет прошло, ему уж за тридцать… – Ираида помолчала, – а я про него ничего и не знаю… И вот когда работаю, то все нормально, а ночью стала спать плохо, и все думаю, думаю… зачем это все… когда я одна…
Мне стало ее жалко. Надо же, какая история. А мы и знать не знали, что у нашей Бастинды, оказывается, сын есть. Однако меня это не касается.
Тут из кухни послышался грохот, и, бросившись туда, я застала кота Трюфеля среди осколков посуды.
Ну да, я оставила на столе две чашки, а он их сбросил на пол. И теперь любовался осколками, сидя на столе.
– Ах ты! – Я замахнулась полотенцем, кот поймал его зубами и повис в воздухе, болтая лапами. Разумеется, полотенце не выдержало такой тяжести и порвалось.
– Ну вот, еще и это… Ираида Пална, ваш котяра… Ой!
Слова застряли у меня в горле, поскольку Ираида хрипела и тянула ко мне руки со скрюченными пальцами. Ноги мои приросли к полу от страха, и только усилием воли я подошла к ней.
Ираида все хрипела и пыталась сесть. Уж не знаю, по какому наитию я ей помогла, обычно говорят, что больных нельзя трогать, но я подложила подушку, и она стала дышать легче.
– Ираида Павловна, где болит?
Ответить она даже не пыталась. И я поняла, что нужно вызывать скорую помощь.
По «03» ответили не сразу, а когда уразумели суть, то посоветовали звонить в неотложку, поскольку скорая спешно выезжает только к жертвам аварии или если человек на улице упадет. А так до вечера прождете. Диспетчер была не очень любезна, но номер все же дала.
В неотложке ответили сразу и долго расспрашивали меня, как выглядит больная и что у нее болит. Я описала все симптомы пострашнее, скорей всего, на диспетчера произвел впечатление мой дрожащий голос, а когда она узнала, что я не родственница, то обещала прислать машину как можно быстрее.
За эти сорок минут, ей-богу, я, наверно, поседела, потому что Ираиде стало совсем плохо. Я заперла кота в гостиной, при этом он перецарапал мне все руки, и к приезду врачей сама выглядела плоховато.
– Инфаркт, – с порога сказал пожилой доктор и отмахнулся от молодого, который раскрывал чемоданчик, где было оборудование для ЭКГ. – Потом, потом, нужно срочно в больницу.
Хорошо, что у Ираиды был полный порядок, и документы я нашла без труда. А больше, сказал врач, ничего и не нужно, потому что ее поместят в реанимацию.
В машине врачи усиленно с ней возились, и преуспели, потому что она пришла в себя и умоляла меня присмотреть за котом. Я обещала, что приеду к нему завтра рано утром, перед работой.
В реанимацию меня с ней не пустили, велели звонить утром не раньше девяти, а лучше попозже, пока там врачи разберутся, что делать, пока проведут нужные обследования…
Я вышла из больницы с тяжелым сердцем, перед глазами стояло лицо Ираиды – мертвенно-серое, губы синюшные дрожат, и руками все ко мне тянется.
Внезапно я почувствовала, что горло перехватил спазм, стало трудно дышать. Я плюхнулась на скамейку перед входом