Очень странно вела себя старшая из сестёр Удомских. То строила глазки и мило ворковала, то мрачно-презрительно поглядывала в мою сторону. Ну, когда думала, что я этого не вижу. При этом так же ласково улыбалась Жоржу. И Жорж этот всё время рядом находился, к каждому моему слову прислушивался, сам ни о чём не спрашивал, но то и дело непонятно переглядывался с Сержем. И после каждого такого переглядывания Серж задавал свой вопрос. Интересно, да? Вот и мне интересно. Очень.
Периодически каждый из нас отлучался в кустики — выпитое давало о себе знать. Но разговоры не прекращались. Потом кто-то предложил играть в воланы, в кольца. Достали из коляски гостей инвентарь и давай веселиться. Я, по понятной причине, сразу отказался от участия, сослался на плохое самочувствие, на то, что ещё не до конца оправился после тех наших игр.
— Намекаешь на неудачное падение с крыши сарая? — ядовитым смехом рассмеялся Жорж. — Ладно, не хочешь, не играй. Здесь сарая нет, но, бывает, люди и на ровном месте ноги ломают!
Рассмеялся и я вместе со всеми. Ишь, как веселятся злой шутке. Жорж больше всех вина выпил, Серж от него ненамного отстал, потому и распустили немного свои языки. Потом сёстры Удомские по бокалу каждая, а своим я строго-настрого запретил к вину прикасаться! Да, пришлось на запрет родительский сослаться, авторитетом отца надавить, пригрозить, в конце концов всё рассказать маменьке. Последнее оказалось самым действенным, после такого аргумента всё желание выпить лёгкого винца у Лены отбило напрочь. Зато каким многообещающим взглядом меня в ответ наградила, это нужно было видеть! Мол, я тебе этого никогда не забуду!
Мы с мелкой лишь довольно переглянулись.
— Ты не думай, она хорошая, — прошептала мне на ухо Олюшка, когда все остальные шумной толпой отправились на поляну запускать воланы. — Просто она тебя ещё не простила.
Мы с ней так и остались сидеть у накрытых столиков…
На основании собственных наблюдений и всего сказанного отцом сделал вывод, что княгиня Удомская накрутила хвост своей старшей, наказала наладить со мной добрые отношения, вот она и выполняет маменькино поручение, как умеет. Срывается то и дело, но старается, просто опыта пока не хватает.
Дело к вечеру повернулось. Пора бы и в сторону дома выдвигаться. Несмотря на все возражения, приказал Евдокии убирать со стола, складывать наше имущество. Подозвал Филимона, подсадил в коляску сестрёнок, не слушая ничьих уговоров побыть на берегу ещё немного времени, распрощался с компанией и уселся сам. Тронулись! Напоследок уловил брошенный в мою сторону злорадный взгляд Жоржа. Я чего-то не заметил? Да ну, сестрёнки всё время в поле моего зрения находились. И ели мы все одно и то же, отравиться ничем не могли. Странно, что это вдруг моя паранойя проснулась?
* * *
Поднимавшийся к небу чёрный дым увидели издалека. То есть, первым его Филимон со Степаном заметили. Загомонили, засуетились, дядька обернулся:
— Ваши сиятельства, неладное что-то на усадьбе происходит. Как бы не пожар! Вон какой дым столбом к небу поднимается.
Через плечо глянул и сразу же всё понял. Крикнул:
— Гони!
И тут же рявкнул сёстрам, когда Филимон оглушительно свистнул, привстал и перетянул лошадей кнутом:
— Держитесь крепче!
Глава 16
На перекрёстке резкий поворот. Лошади хрипят в постромках, рвут вперёд так, что наша лёгкая коробчонка идёт юзом! Веером летит на обочину песок. Удар! Хрустнуло что-то под ногами.
Коляска накренилась, встала на два колеса, зависла на мгновение, словно раздумывала — опуститься на все четыре или завалиться набок. Пискнула в ужасе и взмахнула руками Оленька. Слабые ручонки не удержали вес тела, и она поехала боком на сиденье, завалилась на накренившийся борт и чуть было не вылетела в распахнувшуюся от удара дверцу. Чудом успел поймать её за руку, притянуть к себе и прижать покрепче к груди одной рукой. Второй вцепился в сиденье под собой. Ну и ногой упёрся в противоположный край дверцы.
Свистнул кнут, взвизгнули лошади и рванули вперёд. Бухнулась на все четыре колеса коляска, дёрнулась вперёд, замоталась из стороны в сторону. И мы в ней, словно в миксере, бултыхаемся!
Старшая из сестёр оказалась покрепче, но недолго продержалась, мотало всё-таки нас преизрядно. И рессоры не спасали, как бы хуже не делали. Очень скоро она вцепилась в мою руку крепко-накрепко, защемила пальцами кожу, пришлось зашипеть от боли. Услышала, сообразила и перехватила тут же, продолжая уже за одежду держаться. Так и долетели до подъездной аллеи. А там Филимон резко осадил лошадей, и мы все чуть было в переднюю стенку коляски не воткнулись. Если бы не моя заблаговременно выставленная вперёд нога, то точно бы побили носы. А так удержал кое-как сестричек, руки, правда, чуть было из плечевых суставов не вывернул и рукав, судя по всему, придётся пришивать. Обошлось, в общем.
— Дальше всё, опасно! — крикнул кучер и, застопорив колёса ручным тормозом, спрыгнул на землю.
Дядьки уже не было с нами. С трудом освободившись от цепких сестричкиных рук, выглянул наружу. Наставник бежал к полыхающему ангару, смешно взмахивая руками при каждом скачке. Как крыльями. А дальше уже вовсю суетились в дыму люди, носили и передавали друг другу вёдра с водой, откуда-то появилась замшелая пожарная бочка, от неё растянули шланги, подключили ручной насос-коромысло.
— Оставайтесь здесь! — обернулся и осадил Елену. А то уже собралась на улицу, неугомонная. — Куда в своём платье? Сгореть хочешь? Искры даже сюда долетают, не видишь, что ли? Успокойся, усадьба далеко, с матерью, выходит, всё хорошо. Отца вижу, людьми руководит. Мастерские отстояли, а ангар новый отстроим!
Ответом были нахмуренные брови, крепко, в тонкую ниточку, сжатые губы и упрямый взгляд. Да и ладно, что я тебе, нянька? Взрослая уже. Но всё же не выдержал, осадил:
— Лучше сестрёнку придержи и успокой!
Улыбнулся и подмигнул испуганной младшенькой, выпрыгнул из коляски, хлопнул по плечу Филимона:
— Полог подними, чтобы искрами не засыпало! И за княжнами присмотри, не выпускай обеих из виду. Понял?
Дождался ответа и только тогда помчался к отцу. Нет, не пожар тушить! Там и без меня народу хватало. Да и видел, что тушить бесполезно. Это ещё повезло, что сено не успели внутрь заложить. А то полетела бы во все стороны горящая сухая трава, и вот тогда было бы страшно. А так…
Остановился рядом с отцом, оценил ущерб. Несколько обгоревших лип, что рядом с моим ангаром стояли, ну и сам ангар. Ерунда! Планер немного жаль, но не так, чтобы слишком. Он своё отработал!
— Вернулись? А у нас тут вон что! — ощутил моё появление отец, сразу же оглянулся. — Девочки где?
— В коляске сидят. Я им запретил выходить, — успокоил его.
— Правильно сделал. Только что Дарью умываться и переодеваться отослал. Ты бы видел, как она лихо вёдра с водой передавала! Платье намочила, в грязи измазала. Но, молодец! А твой планер вместе с сараем сгорел подчистую! — отец вытер рукавом пот со лба. Сделал только хуже, на лице появились грязные полосы сажи. — Прокопыч первым огонь увидел, кузнецов поднял, в набат ударил. Успели только одно крыло вынести, да и то обгорело. Полыхнуло знатно, да и как не полыхнуть, если в огонь керосину плеснули!
— Там ведь и краска, и лак были, с ними никакого керосину не нужно, — не отрываю глаз от догорающих досок. Как раз крыша провалилась, к небу взметнулся ворох искр, взвилось и опало пламя, с остервенением вгрызлось в развалившиеся обломки. — Что ещё Прокопыч сказал? Откуда байки про керосин? Видел что-то?
— Туда глянь, — чёрным от размазанной копоти и сажи подбородком кивнул за липы в сторону луга.
Присмотрелся — вроде бы лежит кто-то? Непонятно. Через снующий туда-сюда народ ничего не разобрать.
— Не вижу ничего. Лежит кто-то?
— Лежит-лежит, разбойник! — выругался отец. — Подмастерья на вилы поджигателя подняли!