Стала Звениславка женой вдалеке от родного терема, вдалеке от тех, кого называла своей семьей. Из знакомых лиц токмо девчонка Устинья да воевода Храбр с сыном и кметями. Но Устя совсем еще несмышленыш, а дружинники — мужчины. Вот и подсобляли Звениславке приставленная князем одноглазая девка, пугающая и угрюмая, да прежняя княгиня, сосланная после смерти старого князя в далекий надел.
Но когда вечером Звениславка следом за мужем вошла в клеть, оказалось, что все в ней уже устроено. Лежали у основания высокого дощатого настила снопы пшеницы, воткнуты были по углам стрелы, а на них — по сорокуСо́рок — древнерусская единица счёта звериных шкур. В меховой торговле века счёт соболей вели, как правило, сороками, реже парами соболей. Ложе укрыто куньими одеялами, на лавке вдоль стены — калачи, печеная птица и питейный мед. Остатки их вечерней трапезы и нынче манили оголодавшую Звениславку запахами. От страха вчера она и не ела толком ничего, лишь ночью с князем отломила кусочек утки да краюху калача.
Даже ее новая, красная рубаха, каких не носят девки, лежала сложенная на другой лавке прямо у двери в клеть. Там же у двери князь положил на землю свой меч, острием ровнехонько напротив входа — оберегать от всего дурного и злого.
Звениславка прикрыла глаза и, не сдержавшись, вновь вздохнула. Вчера она стала княгиней чужого княжества в незнакомом тереме. Дома все было просто и понятно. Здесь же… она ничего и никого не знала. Вчера ее водили по терему едва ли не под руки, быстро-быстро попариться в бане — и тотчас обратно. Она уже ведала, что у князя есть две дочери, но не видела их и краем глаза. Не особо-то ее выпускали одну из горниц накануне. И пугающая, одноглазая дева-воительница неотлучно следовала за ней, дыша в спину, а то и вовсе придерживая за локоть, коли Звениславке хотелось свернуть с намеченного пути.
К князю подступиться с вопросами она не решалась. Да и времени особо не было. Она видела его на пиру, сидела с ним рука об руку, но они едва ли говорили. А после, когда князь встал из-за стола и повел ее за собой в клеть, стало и вовсе не до того!
Открыв глаза, Звениславка вздрогнула и неосознанно натянула меховое одеяло до подбородка. Князь уже не спал. Он проснулся и смотрел на нее, и мысленно Звениславка горячо поблагодарила Макошь, что хоть слезы на заалевших румянцем щеках успели обсохнуть.
В молчании она уставилась на князя. Нынче, как проснулась, да и вот сейчас у нее хоть появилось время, чтобы рассмотреть его хорошенько вблизи, а то все украдкой да украдкой.
Когда-то Рогнеда в сердцах назвала его старым. Звениславке же мстилось — уставший.
Князь протянул руку, и Звениславка от испуга забыла, как дышать. Он отвел с ее лица спутанные, растрепанные волосы и погладил по щеке.
— Почти уж зажило, — сказал он, смотря на едва заметные следы от ударов на ее лице.
Все еще испуганная, Звениславка быстро кивнула два раза. Князь усмехнулся. Будто смекнув, что разумного слова он от нее не дождется, Ярослав откинул в сторону меховое покрывало и поднялся с их свадебного ложа на деревянном помосте.
Звениславка поспешно отвела от него взгляд. Ее щеки пылали, стоило токмо посмотреть на князя в чем мать родила да припомнить, что случилось промеж ними ночью. Осторожно приподнявшись, она села на постели, все еще прижимая к груди одеяло. Даже не глядя в ее сторону, князь ходил по клети, выискивая разбросанные ночью вещи. Где-то там на деревянном полу лежали ее раскрытые наручи. Как и полагалось, их разомкнул ее жених, когда стал мужем.
Натянув портки и подвязав их гашником, Ярослав остановился, нашел на лавке большой, увесистый сверток и положил его рядом со Звениславкой.
— Погляди.
Придерживать одной рукой на груди так и норовившее сползти вниз меховое одеяло, а другой — разворачивать сверток, было дюже неудобно, но Звениславка справилась под насмешливым взглядом князя.
Откинув в сторону последний кусок ткани, она увидела у себя на коленях ладненькую, блестящую даже в полумраке клети кику. Переливался перламутром украшавший ее жемчуг, тускло посверкивали гладенькие речные камушки. Очелье было расшито серебряными и золотыми нитями из шелка. Звениславка провела несколько раз по гладкой вышивке пальцем, едва-едва касаясь, и потрогала нарядные рясны"ряски" или "рясны" — привески по бокам кики в виде бахромы или виноградных гроздьев из перламутровых бусин. — подвески по бокам кики из маленьких жемчужин, нанизанных на длинные нити.
— Это наш, ладожский жемчуг, — сказал Ярослав, заметив, что Звениславка перебирает рясны.
Он все еще стоял рядом и смотрел, как она вертит в руках кику.
— Любо тебе?
— Любо, княже, — Звениславка подняла на него взгляд, улыбнулась и прижала к себе кику вместе с меховым одеялом.
Плести две косы с непривычки было несподручно, и она провозилась гораздо дольше, чем хотела бы. Князь дожидался ее на лавке, уже успев давно натянуть рубаху, застегнуть воинский пояс да приладить к нему меч и нож. Он должен вынести Звениславку из клети на руках и на руках же внести ее в княжий терем, переступив через порог. Так полагалось.
С двумя косами, с покрытой кикой головой, в красной женской рубахе Звениславка казалась себе чужой. Накинув на плечи подаренный накануне плащ, она остановилась посреди клети, растерянная и взволнованная, и так бы и простояла, верно, до захода солнца, коли б Ярослав не подхватил ее на руки да не вынес за порог, толкнув ногой дверь.
Снаружи первым, кого Звениславка увидела, была Чеслава. Та охраняла клеть ночь напролет, отпугивая все чужое и злое. Поклонившись, воительница одарила ее тяжелым, злым взглядом, и Звениславка поспешно отвернулась, спрятала лицо на плече князя.
Под одобрительные возгласы людей Ярослав пронес молодую княгиню через все подворье, поднялся на крыльцо княжьего терема и поставил Звениславку на ноги, токмо перешагнув через порог. Позади него тенью следовала воительница Чеслава. А потом князь ушел, и Звениславка осталась в тереме одна.
Ее сердце отчаянно стучало, вот-вот грозясь вырваться из груди, но Звениславка заставила себя не спешить. Она медленно огляделась. Оказавшиеся поблизости теремные девки и холопы смотрели на нее во все глаза, не больно-то смущаясь.
Она ведь толком и не ведала, куда идти. Накануне ее всюду за руку водила Чеслава, да и из-за страха и усталости Звениславка ходила, будто во сне. Нынче же она не знала, где в тереме стряпущаяпрост. устар. помещение либо изба, где стряпают да княжеские горницы, где женский конец да кто хранит все ключи от горниц, амбаров, клетей.
— Госпожа! — в нее едва не влетела прямо с разбегу Устя.
Остановившись, девчонка задрала голову и, разинув рот, принялась рассматривать ее кику да новую рубаху.
— Ого-о-о, — восторженно протянула девчонка, и Звениславка ее понимала.
Терем на Ладоге был много, много богаче того, в котором она выросла. Расшитых жемчугом кик у них не носила даже Доброгнева Желановна, а скупым на украшения дядьку Некраса никак уж не назвать!
— Ты тут освоилась маленько? — с надеждой спросила Звениславка и облегченно улыбнулась, когда Устя закивала.
— Да-да, княгинюшка, я давеча у тетки Млады все выспросила, и где горницы твои, и куда приданое поклали, все-все теперича я ведаю. Знатная храминараньше слова «хоромъ», «хоромина» и «храмина» (с уменьшительным «храминка»), означали «дом», «комната», «вместилище» тут!
— А не слыхала ты про знахарку нашу, Зиму Ингваровну?
Она и сама не разумела, отчего спросила это прежде всего прочего. Верно, слишком уж огорчилась, когда та исчезла, не сказав ни словечка. Напрасно, стало быть, она думала, что сошлись они в пути, сблизились как-то.
— Не-а, княгинюшка, ничегошеньки про нее не слыхала и не видала.
— Ох, — Звениславка вздохнула.
Кого бы ей еще про знахарку расспросить? Не князя же… ему-то точно нет дела до женщины, напросившейся в его обоз, хоть и спасла она от смерти его воеводу. Спросить дядьку Крута? Тот жил своим двором, и Звениславка не ведала даже, где его искать. Да и откуда бы ему знать что-то про знахарку? Он вернулся из долгого похода домой, к своей семье. Кто ему та знахарка?..