— Матушка здравствует, — медленно отозвался Святополк, провожая взглядом девицу.
Ох, коли не была б она дочкой Гостивита Гориславича…
— Поживет на Ладоге немного, присмотрит за княжьим теремом, — тряхнув головой и отмахнувшись от навязчивых мыслей, договорил он.
Не скрываясь, боярин недовольно закряхтел.
— Там уж ничем не поможешь. Даже княгиня не сдюжит. Видал ли, княжич, как он девку безродную приволок?
— Токмо слыхал. Припозднился я нынче, не застал невестку свою.
— Кое-как с Рогнедой Некрасовной примирились мы, а тут новая напасть. Дочка неведомого Вышаты, задери его Чернобог! Еще и с пятнами на лице, как бы не лишайная.
Святополк громко, от души расхохотался.
— Ох, Гостивит Гориславич, твои слова — что мед мне на сердце, — отсмеявшись, сказал он и перегнулся через стол, чтобы сжать боярину плечо.
— Да-а-а, ропота-то нынче все больше становится, — Гостивит похлопал его по руке. — Давеча в торговые ряды ходил, купцы недовольны. Князь сызнова плату за ввоз товара в Ладогу поднял.
— Ого, — Святополк присвистнул. — Что еще люди говорят?
— Много всякого, — уклончиво ответил боярин. — Не все его хулят, тут уж правду следует сказать. Но недовольства я слыхал достаточно.
— Да и удача воинская отвернулась от него. Знамо ли дело, дважды дружина налет на себя прозевала!
— На подворье токмо про один судачат.
— Ну, — Святополк небрежно пожал плечами. — Так им Ярослав воспретил болтать. Что еще на том пути напали на него, аккурат на землях степного князя. Да и нынче, проспали они. Застали их врасплох спящими в палатках.
Теперь уж настала пора боярину удивляться. Он покачал головой, осмысливая услышанное, и постучал пальцами по столешнице. На круглом, лощеном лице застыло изумленное выражение.
— Д-а-а, — произнес он наконец. — Худо дело, коли так. Не будут князя да дружины бояться — разорение придет на наши земли.
— Мало назваться князем, — сказал Святополк. — Надо еще сдюжить им быть.
— Твоя правда, княжич.
Вроде бы обычно говорил Гостивит Гориславич, а вроде бы и с потаенным смыслом. Али издевкой, подковыркой какой. Али намекнуть на что-то княжичу силился. Поди его пойми! Святополк заскрипел зубами. Следовало взять с собой нынче мать, вот уж она как орешки щелкала хитромудрых ладожских бояр.
— Может, жилось бы нам полегче, был бы на его месте другой князь.
Вновь заговорил боярин и на сей раз посмотрел Святополку прямо в глаза. Тот замер, словно перед ударом, не решаясь вдохнуть. Ужели не ослышался он? Ужели и взаправду все?
— Всенепременно жилось бы, — осторожно, боясь ненароком спугнуть, отозвался Святополк.
Прикрыв глаза, Гостивит медленно кивнул.
— Коли матушка твоя здорова, княжич, назавтра жду тебя с княгиней Мальфридой в гости. Попотчую, чем сумею.
— От такой чести не откажусь.
Боярин довольно, сыто улыбнулся, словно лис, отчего его щеки едва не налезли на глаза. Глядел он теперь на Святополка еще благосклоннее, чем прежде.
На том и порешили, и попрощались.
Когда Святополк воротился в княжий терем, как раз успел поглядеть вослед веселой, громогласной толпе, уходившей вниз по холму, к берегу Альдейгьи. Повели, стало быть, робичича с девкой обручать на заходе солнца, обходить трижды посолонь священную березу у реки. Ушли туда и дружина, и дворовый люд, и холопы, и теремные девки, и бояре — те, кто явился на свадебные празднества. Станут глядеть, как седоусый, старый волхв ручником свяжет руки робичича и его девки, скрепит их союз.
Знамо дело, Святополк за толпой не пошел. Повернул сразу в княжий терем, по которому сновали туда-сюда оставшиеся слуги: самое время было накрывать длинные дубовые столы в гриднице и горницах. Многих позвал Ярослав на свою свадьбу, может, половину всей Ладоги. У самых ворот крутились босоногие сопливые дети, держали в руках мешки с рожью и хмелем — осыпать молодых, когда явятся в терем.
Святополк сплюнул себе под ноги. Еще и мать, как оказалось, ушла вместе со всеми на берег Альдейгьи. Она-то нашто тщится…
На заднем дворе терема уродливая баба-кметь подпирала плечами дверь в одну из теремных клетей. Охраняла, чтобы не сглазил никто, не подсунул робичичу под ржаные снопы да меховые одеяла сломанную стрелу али чужой кинжал.
Святополк усмехнулся. Не сбережет это Ярослава, не сбережет. Охраняй не охраняй, от хазаров робичичу не уйти. Багатур-тархан, верно, уже добрался до терема того степного князька. Будет всем соседям наставление: вот что бывает, коли якшаешься с ладожским князем.
Эти мысли развеселили Святополка, отогнали мрачные думы. Назавтра еще с боярином Гостивитом потолкует. Верно, не все ладно нынче на Ладоге, нет у робичича мира даже с собственными боярами, коли те такие речи вести стали.
Святополк размышлял об этом все время, пока дожидался возвращения Ярослава в терем. И когда совсем близко вновь зазвучали громкие крики и смех, и песни, и все остававшиеся в тереме люди высыпали на подворье встречать молодых, он вдруг ни с того ни с сего вспомнил то, о чем говорили они с робичичем нынче у него в горнице. Как наказал их отец и отправил в подпол, и Святополк ревел, но пытался скрыть свои сопли от ненавистного братца.
«Я всегда ведаю, когда ты лжешь», — так сказал ему Ярослав той ночью, когда все его отговорки не смогли обмануть робичича, и тот прознал про его слезы.
«Я всегда ведаю, когда ты лжешь».
И стало Святополку уже не шибко весело на свадебном княжеском пиру.
Девка в тереме IV
Звениславка открыла глаза. Не шелохнувшись и едва ли дыша, она скосила взгляд вправо. Подле нее на постели из меховых шкур спал мужчина.
Ее муж.
Его тяжелая рука лежала у нее на животе, сковывая движения. Звениславка отвела взгляд от его лица и уставилась на низкий потолок клети прямо над головой. Снаружи доносились какие-то звуки, и скудное убранство клети все четче виднелось в предрассветных сумерках. Княжье подворье медленно просыпалось.
Звениславка моргнула и почувствовала, что по щекам катятся слезы. Она бы смахнула их, но боялась пошевелиться и разбудить князя.
Ее мужа.
Почти затянувшиеся порезы на скуле защипало, когда на них попали слезы. Она подавила вздох и прикусила губу. Что страшнее: разбудить князя своим неловким движением али он проснется да увидит, что она ревет?.. Она стала мужатой женой накануне, нынче вечером в тереме сызнова будет большой пир — ей полагается ласково улыбаться да весело глядеть. Так говорила ей и Доброгнева Желановна, и Драгомира Желановна, которую убили…
Звениславка судорожно втянула носом воздух, чтобы не разрыдаться, и с ужасом почувствовала, как рядом дернулся князь. Ей-то казалось, что она уже выплакала все слезы за последние седмицы, но, видно, нет.
Накануне она сдерживалась изо всех силенок. Какому мужу придется по сердцу зареванная девка с опухшими, покрасневшими глазами и носом? Вот Звениславка и крепилась, хоть и было ей страшно — жуть. Ни одной знакомой женщины не оказалось подле нее в день свадьбы. Некому дать совет, некому помочь расплести косы, некому попарить в бане, некому погладить по голове перепуганное дитя.
Тетку убили северные разбойники в пути. Сколько же страха Звениславка тогда натерпелась! Она и боли-то сперва не чувствовала оттого, что испужалась сильно. Как помыслила, что сволокут ее подальше от их лагеря да снасильничают. Уж лучше пущай бы сразу прибили! Спас ее дядька Крут, и не иначе подсобил ему в том сам Перун. Неведомо как выстоял толком не окрепший воевода супротив молодого, голодного до крови да злого наемника. Но он сдюжил и отбил Звениславку, и отделалась она токмо синяками, ссадинами да порезами. Хоть и жуткими на вид!
Она тихонько-тихонько вздохнула. Тетка мертва, и словно испарилась куда-то знахарка Зима, как токмо въехали они в ворота ладожского терема. По правде, Звениславка не видала ее в тот день с самого утра, еще когда они только снялись с разбитого на ночь лагеря. Но все, глупенькая, чаяла, что госпожа Зима объявится, скажет ей доброе слово, поможет и советом, и делом.