Читать интересную книгу Коммунист во Христе - Павел Кочурин

Соседи и знакомые дочерей дивились, откуда у колхозќника такая сметка и умение в руках, свой взгляд на все. Дмитрию Даниќловичу это не льстило. Что же мы знаем о сво-ем народе?.. Вяжем ему руки, "пудрим мозги", как городские говорят. Не ярись, будь как все. Вроде бы не чужак какой-то нас пеленает, а сами себя в угол загоняем. Неудачник старается онеудачить ближнего, лодырь осмеять старательного. И это поощряется, но ведь к обезьяне близимся. Чтобы мужику, да быть смышленей городского — не моги и поду-мать, мужика надо всему учить… А не от мужика ли все сущее на Руси взялось и пошло. Ему, лапотнику, все с ходу дается… Он и города строил, заводы создавал, столицы укра-шал. И шло это к неќму от сельской кузницы, от ремесла в избе. Чума самоуничижения нас охватила, лукавый внушил беспамятство. И мы стережем в себе раба покорного, зимого-ра-пролетария беспутного. И вроде бы вот понеќмногу начинаем понимать, что, попирая мужика, близимся к разору, к пропасти. Но скоро ли это демиургены осознают?.. И осоз-нают ли? Когда через месяц с Анной вернулись домой — в рай попали. Анне после опера-ции вроде бы и полегчало. Сразу же к своей корове, дородной Питерянке, пошла. Дмит-рий Данилович — в свои мастерские. Механик Колотин освоил новый токарный станочек, "добытый" Николаем Петровиќчем. У Ивана мало мальски сложились отношения и с пред-седателем, и с Горяшиным. И это радовало Дмитрия Даниловича. Иван что-то делал по-своему, а Николай Петрович старался по-прежнему не вникать. Гордилќся своими связями и "доставал дефициты". Иван не подавал вида, что "доставания", председателя порой и "в попад". Но умелые руки своих маќстеров делали, что называется из одного другое.

Технику почти всю отремонтировали. Иван с механиком Василием Грибќковым за-нимались коровниками. Трубы газовики все же привезли. Без бычка не обошлось, но об этом помалкивали. Жизнь кривобока, каждого в свою сторону тянет. Вот и ходи юлой. Старик Соколов с двумя плотќниками, больше по воскресениям, пристраивал навесы к ста-рому нагуменнику — зерновому току. В нем были прилажены трубы с проделанными в них отверстиями для выдувания горячего воздуха. Над трубами смонтиќрованы подвижные ко-лосники. Все изготовлено по замыслу Дмитрия Даниќловича и по чертежам Ивана. Просто и прочно, по-крестьянски, чтобы хлеб обмолачивать сухим, под крышей, как и встарь, бы-вало.

Чувствуя вину, что месяц прогулял, Дмитрий Данилович допоздна проќпадал на своем току. Яков Филиппович поостудил его рвение:

— Ты, Данилыч, не больно ратуй. Надсада животу не на пользу. А то одно знаем: "Давай, давай!" С пупа сорвешь, и сделанному не рад буќдешь. А тебе для правды беречь себя надобно. Кто мужикову душу, в потемки загнанную, на добро направит?.. Сам коли по тихости и выбиќрайся, да заметен при этом не будь, чтобы зависть не навлечь и переќучивать тебя не принялись.

Это верно, рассудил и Дмитрий Данилович. В надрыве проку нет, себя не резон опережать. Через силу не тянись, сперва умком запасись. Таќкое реклось в доме Кориных исстари. Твердилось и старым и малым ныне и присно, как молитва. И каждый раз с но-вым смыслом от опыта доброго.

Хотелось Дмитрию Даниловичу и комягу закончить. Выбирал время и отделывал ее по вечерам. Старое ремесло забывать не резон. Это едино, что родство свое затерять.

В сарайчик мастерскую заходила Светлана. И Дмитрий Данилович за раќботой до-рассказывал ей о дедушке Даниле. Потом слушал свой голос, голос Ивана и Анны. И что-то еще довоспоминал. Светлана переписывала все в тетрадь, отдельно узнанное от Дмит-рия Данилыча, отдельно от Ивана и Анны Савельевны. Получалось как бы Евангеќлие — благая весть потомкам от сородичей. Вроде и забава, коротание зимнего досуга. А когда все заносила на бумагу — повествование о жизни потомственного крестьянского рода Ко-риных. О знатных госпоќдах принято в книгах рассказывать, но корни-то и господского дерева держатся мужиком. Не на виду они, не то что крона, но без корней нет и кроны.

Частенько вечерами, на досуге, наведывался в сарайчик-мастерскую Терентьич — Федор Пашин, недавний бригадир, а теперь ночной сторож при моховской ферме. В мо-лодости тоже делывал комяги. Глядя глазом мастера на работу Дмитрия Даниловича, что-то и высказывал. В тепле от живого огня в печурке, запаха дерева, от человеческих голо-сов, становилось просторно и уютно. Будто ты в поле или в лесу. Вспомиќнали, кто какие комяги мастерил. Со своими выдумками, с секретами ходкости на воде, с особой пропит-кой днища и боков берестяным дегтем с живицей и льняным маслом. Недавно вроде бы все было, а уж старина, и не у многих она в памяти. А чего бы забывать-то — река-то преж-ней оставалась. Хотя и не совсем. Нет на ней мельницы, подпиравшей воду вровень с бе-регами. И нет прежней рыбы, и совсем перевелись раки… В разговорах-воспоминаниях с какой-то тоской и обидой, Терентьич высказал, смутив Светлану: "Земле нашей при таких нас, все равно, что здоќровой бабе с легченым мужиком".

В суждениях старых пахарей о себе, Светлана улавливала вселенскую их боль за весь свой страдающий люд. И ее самою охватывало тревожное чувство, неведомое ей до-ныне. Говорят вот, что в человеческом общеќстве разрушаются нравы. А как им не рушит-ся, коли в самих человеках, "простых людях", опадают души и помрачается разум при не-творении рук.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Весна — и через горе в надежде.

1

Чем выше поднималось солнце, тем сладостней и беспокойней становиќлось на ду-ше пахаря. Томили какие-то предчувственные ожидания. Они повќторялись при каждой весне и всегда были впервые. Тревожили запахи талого снега, просыпавшегося и начи-навшего дышать леса. С мягким звоном, без зябкого ветра, качались верхушки деревьев. В марте еще терпелось, а апрель стал зазывать в поле.

Оголились лужки, посхлынули водопольные воды в Шелекше, Дмитрий Даќнилович взял у Миши Качагарина Побратиму, единственную лошадь на все Мохово, и отволок но-вую комягу к воде. Столкнул ее в заводь, опќробовал в затишке. И тут же отправился по бурному потоку Шелекши вниз по течению к Данилову полю…

Вода стрежила у берега и комягу подбило к ивам. Выпрыгнул, захлесќтнул цепь за шершавый ствол старой ветлы. Поднялся по откосу и дубкам, черневшим в шеренге. Было такое видение — будто древа живые. Выќшли из бурной реки и, озираясь, отряхиваются. Постоял возле них, окиќнул взором пашню, и воскликнул, торжествуя:

— Здравствуй, поле мое, вот мы и свиделись.

При встрече со своим пахарем поле должно встрепенуться, как лес при яви утра. Он полю и подал свой голос. И оно отозвалось шелестом рыхлого оседающего снега: "ииссь". Прислушался к затаенному дыханию почвы в тишине. Невольно ожидалось уви-деть черную птицу вот она вздымется с угрозой тебе… Но ни птицы, ни ворон не было. И это тоже почему-то обеспокоило. Раньше по весне, тут все заглушалось граем. То ли вороны радовались появлению человеќка, то ли остерегали его от темных сил. Под таким наплывом напавших

чувств Дмитрий Данилович пождал еще чего-то, неведомого тут доселе, и, сложив рупо-ром ладони, воскликнул громко: "Поле мое чистое!.." Звуки унеслись вдаль, эхо отклик-нулось за Гороховкой, в вековом Гороховском бору. Устье: "оеее…" Черные силы не пода-вали знаков, настала свобода от них.

На концах пашни синели блюдца водянистого снега. В бороздах скапќливалась та-лая вода. Она и будет исподволь впитываться в отходившую от зимней стужи землю. А потом поле взбодриться и станет зазывать пахаря.

Берегом по слякоти прошел до молодого сосняка, разросшегося на клине мыска между Шелекшей и Гороховкой. В сосняке лежал крупинчатый снег. В узком горле Горо-ховки бурлила вольная вода. В водовороте ее сбивались хлопья пены и уносились кораб-ликами в плесо Шелекши. Шум весенней реки взрывает покой берегов, и, как луч солнца по утрам, зовет из тесноты на волю.

Долго смотрел на нелегкое единение меньшей воды с большей. Вроде как тело мощной реки разрывалось и пронизывалось с яростью малой. И тут же малое исчезало, перестало существовать само по сеќбе. Это судьбы всякого малого. Но оно не пропадает бесследно. Оно полнит большее и живет в нем общей с ним жизнью. Но вот человек, в от-личии от рек, не должен никем и ни в чем бесследно растворяется Он и в соборности должен оставаться только собой, в своем труде. Людей единит сила самосознания. Нет че-ловека маленького или большого, простого или сложного. Он сам как бы сгусток Вселен-ной. И разнится один от другого только тем, что в нем усмотрено Творцом, и чего он достигает своим действом.

От сосняка Дмитрий Данилович вернулся к пашне. Много ли прошло времени — миг, а поле стало как бы другим, на глазах преобраќзилось под Божьим Солнцем. Улавли-валась скрытая музыка живой воды, звеневшая в каплях. Она заставляла к себе прислу-шиваться… Прошел по пашне несколько шагов. Подошвы резиновых сапог скользили по ледяному черепу. Вокруг шуршало, как движение тумана в утренней листќве. Это начинала дышать земля, пробуждаться к лету.