до встречи с Вовой вообще считала, что история про «пометить угол» — миф.
«А где у нас тряпка?»
Вводит меня в ступор на очередном повороте коридора. Блин, зря туфли переодевала, ношусь, как угорелая, а они меня тормозят. Стоп. Зачем ему тряпка?
«А, не парься, уже нашел».
Приходит, когда я уже накатала половину ответного полотна. Стираю, все, что написала, кладу телефон в задний карман джинс и несусь дальше. Ещё два курса разнести нужно.
Когда возвращаюсь на кафедру, чувствую, что мне не помешал бы душ. Мало того, что бегала по этажам, как сумасшедшая, так ещё и перенервничала, представляя, что сейчас происходит дома.
— Анастасия Сергеевна, я всё, — тараторю, надевая пуховик. — Договоры, зачетки разнесла. Всех проинструктировала. Заявление написала, вот, — кладу листок с моей просьбой о неоплаченных отгулах на сегодня-завтра. — В пятницу буду. Спасибо Вам огромное! — вдеваю ноги в сапоги, хватаю сумку и направляюсь к двери. — До свидания!
Вылетаю за дверь, когда слышу очередной сигнал о входящем сообщении.
Задираю куртку чуть ли не до пупка, роняю сумку на пол, чтобы добраться до заднего кармана. Мимо проплывает группа студентов, кидают в меня ошарашенный взгляд и хохочут, стоит отойти на метр. Детский сад, честное слово. Но я всё равно заливаюсь краской. Вот так зарабатываешь репутацию, зарабатываешь, а потом один нелепый случай и все, никакого авторитета перед учениками. Хотя я всего лишь секретарь кафедры.
«Кажется, я спалился».
Не прибавляет мне настроения.
«Что? Как?»— пишу на ходу.
«Твоя мама попросила ноут что-то посмотреть, а я сказал, что у нас нет».
«И?»
Реально же нет. Я пользуюсь планшетом, у Вовы из имущества только спортивная сумка вещей и телефон.
«А у нее очень хорошая память и она заранее погуглила, что такое фриланс».
Черт. Я же сказала, что он вчера работал допоздна. Мама ничего не упускает.
«Скажи, что работаешь на планшете! У меня в комнате лежит в столе».
«Да поздняк уже».
Добивает он.
«Они спать пошли».
В метро еду, как на иголках. Соображаю, как красиво съехать с темы Вовиной работы. Придумываю тысячи диалогов, проигрывая коварные мамины вопросы и мои четкие и лаконичные ответы на них. У нее удивительная способность чувствовать ложь и бить точно в цель своими вопросами. Детектор лжи отдыхает.
А мы, как оказалось, очень посредственно подготовились.
Открываю дверь ключом, заготавливая счастливую улыбку, но не для кого.
Родители ещё отдыхают, дверь в мою бывшую комнату закрыта. Тихо раздеваюсь, прохожу по квартире. Вова обнаруживается на кухне.
В ушах наушники, смотрит что-то на телефоне. На нем огромная свободная футболка с Нирваной, и я невольно расплываюсь в настоящей улыбке. Знал бы он, как близок сейчас к совершенству. Опираюсь бедром на дверной косяк и впитываю момент. На моей кухне настоящая лохматая реинкарнация Курта Кобейна.
Вова чувствует мой взгляд или просто решает поднять глаза и натыкается на меня. Отвечает улыбкой на улыбку, выдергивает наушники из ушей и говорит фирменное хриплое «Привет».
Отлепляюсь от косяка, прохожу к столу, ставлю чайник.
— Завтракали? — спрашиваю его.
— Ага, — откидывается на спинке стула и потягивается. — Но я б ещё поел.
— Кто б сомневался, — фыркаю я. — Сейчас переоденусь и сделаю что-нибудь.
Организуешь чай пока? — открываю верхнюю полку пенала, тянусь за пачкой чая.
Очередное «ага» сопровождается скрипом ножки стула по полу.
Я тихонько крадусь в комнату Гели, достаю свои вещи, которые успела перенести сюда вчера частично. Переодеваю домашние штаны и футболку. Теперь мы очень гармонично смотримся с Куртом. Оба в монохромной гамме, оба одомашненные до безобразия. Распускаю «учительский» пучок на голове, с минуту оцениваю, оставить так распущенными в знак протеста маме или быть хорошей девочкой и не провоцировать ее. А потом вспоминаю, как Вова перебирал мои волосы пальцами, расправляя по спине и плечам, как сравнивал с фурией, нашептывая на ушко мурашечные слова, и оставляю волосы так. Для него.
Курт, весь из себя идеальный, как с картинки «Домашнего очага», заваривает чай у кухонной столешницы. Скольжу взглядом по его рукам, полностью расписанным краской, пытаюсь разглядеть значение абстрактных рисунков, увековеченных на его коже.
— Что родители сказали на счёт татуировок? — спрашиваю, открывая холодильник.
— Спросили, стираются ли они, — выдает смешок псевдо-парень.
— И всё?
— Ну, была ещё такая телепатическая переглядка между родаками, — Вова оборачивается и изгибает брови: то одну, то другую, демонстрируя, очевидно, как это выглядело со стороны.
— Весь удар, как всегда, приму я, — вздыхаю, доставая творог и яйца. Представляю мамино «пошли, Зин, поможешь мне» — и лекция на полтора часа под видом приготовления обеда.
Хотя его татуировки это не моя ответственность! Человек вообще волен делать со своим телом все, что ему угодно. И я вполне могла полюбить Вову не за внешность.
Хотя я, конечно, полюбила бы в первую очередь за нее.
От собственных мыслей бросает в жар. Слишком громкие слова, даже для внутреннего голоса. Прикусываю щеку изнутри, достаю миску с нижней полки, муку с верхней.
— Не грузись так, — толкает меня плечом в плечо Вова, вставая рядом. — Надо легче жить, не принимать все так близко к сердцу, — выдает свою мудрость парень-буду-твоим-за-деньги. — Родители на то и родители, чтобы пытаться сделать нас своими копиями. Но мы им ничего не должны.
Кидаю взгляд на острый профиль и в очередной раз задумываюсь, а что за история у него за душой?
— Что будешь готовить? — переключается он, не давая мне шанса задать ни единого вопроса.
— Сырники.
— Ммм, — тянет Вова. — Идеальная женщина, — и хотя говорит он все это картинно с предыханием, я все равно улыбаюсь.
— Так как прошло утро, рассказывай. Зачем тряпка была нужна?
Вова отходит к столу, опускается на стул, закидывая руки на спинку.
— Твоя мама решила, что полы в коридоре недостаточно чистые.
— Не удивлена, — кривлю лицо, пока смешиваю творог с яйцом и сахаром.
— Ты бы видела, как она старалась держать лицо,