была убита сегодня утром, и у меня не было ни единой догадки, откуда она взялась в соборе. Сейчас это было нечто серое, влажное и склизкое, воняющее стухшей рыбой с примесью запахов водорослей и железа, от которых сводило желудок. Я пожалела о плотном завтраке, что так настойчиво теперь просился наружу. И вот в этом я должна копаться, отыскивая причину смерти…
– Бесполезно! – проворчала через полчаса, в очередной раз пробегаясь по каждому органу, то увеличивая внутренности, то уменьшая. Они висели передо мной серебристой объемной картинкой, и приходилось прикладывать много усилий, чтобы изображение не поплыло, сохраняя кристальную четкость.
– Органы целы; нет ни потемнений, ни покраснений, ни разрывов – ничего лишнего. Ее не убили гарпуном, не подожгли. Она не подавилась. Просто внезапно остановилось сердце. Внешней причины нет, – заключила я, с раздражением схлопывая картинку, пока мужчина задумчиво выпускал в воздух очередную порцию разноцветного дыма.
Он смотрел на меня с какой-то презрительной гримасой и все утро ерничал, доставая унизительными придирками. Все ему было не так. И, словно в наказание, притащил животину настолько мерзкую, как студень, отчего и копаться в ней было, как в грязи валяться. Казалось, руки сами становятся такими же влажными и мерзко пахнущими.
Шаман обошел акулу по кругу, а затем с легкостью приподнял, показывая странные темно-синие пятна на животе, расползающиеся вдоль вен и уходящие глубоко под кожу.
– Прежде чем махать булавой, может, стоило потыкать иголкой? – язвительно протянул Кукулейко, нажимая на бугор, откуда выступила кровь. – Ты все бросаешь в одну кучу, используешь только ариус, а ведь у тебя есть глаза! Могла бы открыть их и увидеть, что зверюгу ужалил морской змей, и от этого остановилось сердце. Ты бы сразу все поняла, если бы вначале осмотрела акулу. Но мы не будем думать, а будем тыкаться, как слепой кролик…
– Но я и есть слепой кролик, занимающийся бесполезными вещами! – взорвалась я в ответ, схлопывая ариус. – Мне ни за что не успеть до зимнего солнцестояния! Покажи мне настоящую магию! Научи видеть, что и как я должна делать. Я чувствую, что мы даже не приступили к истинной силе ариуса.
Туша акулы рухнула вниз, и я отступила, инстинктивно выставляя вперед руки. На шамана было страшно смотреть: на лице мужчины проступили черные гнилостные пятна, и в глазах загорелся нехороший огонек. Он сжал кулаки, и в ответ акулу будто сплющило, выдавливая соки. От них пошел такой смрад, что меня замутило, и я отвернулась, прижимая руки к животу и рту, пытаясь не выблевать все, что съела. Звук сжатия напоминал, как из воздушного шарика выпускают воздух. Обернувшись, я застыла, в немом шоке наблюдая, как в рот колдуна вливается бурая масса из акулы. После этого опрометью бросилась в ближайшие кусты, прощаясь со всем, что съела. Когда вернулась, от морского хищника осталась лишь кучка ошметков.
Кукулейко полегчало, но общая болезненность никуда не делась: она будто затаилась, ожидая, когда он сдастся. И его гнев эта омерзительная трапеза не утихомирила.
– Прежде чем обвинять в бесполезности, может, стоит подумать о собственной никчемности?! – по-змеиному заговорил мужчина, облизывая пальцы, тем самым провоцируя новый мой приступ рвоты. – Ты постоянно витаешь в облаках, ни на чем не можешь толком сосредоточиться. Иногда и вовсе не приходишь. И ведешь себя, как… благородная кэрра, – с презрительным придыханием выдавил он. – В тебе нет жесткости. Упертости. Чуть надави – и вся посыплешься. Сплошное разочарование!
– Ты ничего не знаешь обо мне, – мое горло разрывалось от спазмов, и голос прозвучал сипло. – Даже представить не можешь, через что мне приходится проходить каждый день!
– Да? А мне казалось, ты прекрасно проводишь время с королем. Берешь выходные, чтобы слетать на озеро, спишь с ним в одной постели. Принимаешь его подарки, объятия, ласки, – последнее слово он как-то по-особому выделил, отчего меня передернуло. – Будто забыла, что именно происходит. Забыла о вечном в подвале дворца. Об убитых русалках. О грядущей войне. О своем муже…
– Не смей меня ни в чем обвинять! – моя сдержанность лопнула, как мыльный пузырь. И проснулся ариус, разлетаясь вокруг, как щит, набитый тысячами острых иголок, одна из которых застыла у шеи замершего шамана. – Ты не знаешь, с чем я имею дело каждый проклятый день! Не знаешь, что такое страх и напряжение. Ужас, от которого выворачивает кишки, и кажется, что еще немного – и все вокруг полыхнет огнем, и ты сгоришь дотла! – истеричный смешок вырвался наружу, и я закрыла себе рот, удерживая надвигающуюся истерику. – Я балансирую на краю и просто пытаюсь найти выход. Вы все смотрите на меня с презрением, считая, что я сдалась, но это не так. О чем я говорю, да ты сам меня подталкивал к этому, что же изменилось?!
Мысли заскакали, как горошины из стручка, суматошно и бессвязно. Я ослабила давление, и ариус отступил, а вот Кукулейко склонился, заходясь в приступе нескончаемого кашля. Он отвернулся от меня, сгорбился, пряча лицо. От этого невыносимого, жуткого звука, от ощущения чужой боли заходилось сердце. Это была почти агония.
Тогда я не выдержала и использовала на нем полотно ариуса. Сжав до миллиметровой толщины, прошлась по каждому сосуду, кишке и органу, снуя между селезенкой и печенью, забираясь в легкие и выбираясь через тонкую, как пергамент, кожу. Я прошла его насквозь, впервые сумев без внешней картинки увидеть все своими глазами напрямую. Как есть.
– Ты умираешь, – заключила я, возвращая себе зрение и напарываясь на невероятно злой и одновременно уставший взгляд. – Почти мертвец. Отказывают внутренние органы. Они будто гниют изнутри. Что это такое?
– Последствия чрезмерного использования внутренней силы. Не успеваю восстановиться. Шаманство – это дорога в один конец, дорогуша, – с горькой усмешкой ответил мужчина, успокаиваясь. – Плата за уникальность.
Он поманил меня за собой, и мы ушли в другую часть зимнего сада, где был небольшой фонтанчик, а чуть поодаль – столик с мягкими креслами, на котором монахини разложили для нас фрукты и заварили целебный зеленый чай. Пока я приходила в себя, перебивая чаем привкус рвоты во рту, Кукулейко вертел в руках трубку, отчего она слегка искрилась разноцветными огоньками. Когда он закончил, раскурил ее, и в воздухе раскрылся терпкий дубовый аромат с привкусом вишни. Возникшая в голове ассоциация смутила, и я уткнулась носом в фарфоровую чашечку.
– Забудь все, что я тебе наговорил. Выбранный тобой путь слишком окончателен для меня, вот я и злюсь, когда начинает казаться, что ты с него свернула. Для всех было бы проще, если бы Артан погиб в океане, а