Пригласивший меня музыкант объявил в микрофон, что у них в гостях «тот самый» Евдокимов, который… и так далее. За некоторыми столиками в нашу сторону с недоумением обернулись. Но когда я запел один из своих прежних хитов, послышались сначала робкие, а потом дружные рукоплескания, из чего я понял, что меня узнали по песне. Потом я спел ещё две и, поблагодарив ребят, вернулся за свой столик. Меня сразу же осадили пьяные поклонницы с просьбами расписаться на пачках сигарет, клочках бумаги, в развёрнутых записных книжках. Мне, конечно, было приятно, и только для виду я хмурился.
– Теперь и посидеть не дадут. Может, всё-таки поднимемся в номер?
На этот раз сёстры согласились без колебаний.
Я расплатился за заказ, и мы пошли на выход. И как-то само собой получилось, что Женя пошла впереди с Олей, а мы с Таней следом за ними.
– Хорошо поёте, – осторожно улыбнувшись, искоса глянула на меня Таня.
– Вы тоже. Кстати, не заглянуть ли – может, вывесили списки?
– А, правда, пошлите?
И мы потащились длиннющим коридором, который опоясывал гостиницу кольцом и даже выходил на улицу, соединяя прерванные здания остеклённым проездом с внешней на внутреннюю территорию.
Списки ещё не вывесили, и свет в ординаторской горел.
– Неужели всё заседают? – удивилась Женя.
– А что ты хочешь – столько народу выступало?
И мы направились к лифту.
В номере сёстры удобно расположились по обе стороны журнального столика в креслах, мы с Женей устроились на кровати напротив. Я налил всем вина, поднял стакан, сказал:
– За надежду.
– Которая умирает последней, – продолжила Женя.
– И рождает терпение, – добавил я.
– Которого всегда не хватает, – ехидно заключила дочь.
– Будем надеяться.
– Короче, замкнутый круг.
И Женя весело рассмеялась. Сёстры улыбнулись тоже – Оля открыто, обнажив ровные крепкие зубы, Таня едва ими блеснув. Все по глотку выпили, не опуская стаканы, потянулись к фруктам и шоколаду.
Разговор зашёл о моей концертной деятельности, и я стал охотно рассказывать, как пробивался на эстраду. Не только сёстры, но и сама Женя слушала рассказ с большим интересом. Особенно забавной показалась им история о моём первом концерте.
– Когда открыли занавес, и я увидел такое количество устремлённых на меня глаз, у меня даже поджилки задрожали. Ну всё, думаю, сейчас опозорюсь! И, главное, совершенно вылетело из головы, что будем петь. Ударник отсчитывает палочками счёт, а я лихорадочно соображаю, какая же это песня.
– И что? – поинтересовалась Женя.
– Не уронил честь мундира. Пару куплетов, правда, от волнения проглотил.
– Пару куплетов?
– Пару слов, разумеется.
Не знаю, сколько времени мы так просидели, помню только, что, когда кончилось вино, нас опять потянуло смотреть списки.
Но их так и не вывесили, и жюри ещё заседало.
– Вообще! – возмутилась дочь.
И мы, не сговариваясь, побрели по длинному коридору в сторону холла. В холле ещё находился народ, хотя час был уже поздний, где-то около двенадцати. Я предложил сухого вина, Женя согласилась, а сёстры на этот раз отказались.
– Тогда и мы не будем.
– Ну, почему, выпейте, – сказала Таня, посмотрев мне прямо в глаза.
Не совсем спокойно выдержав её взгляд, я возразил:
– Что-то не хочется без вас.
И тогда Женя, которую уже стало всё это раздражать, не терпящим возражения тоном заявила:
– Тогда бай-бай!
– Да, пожалуй, – согласились сестры, – тем более что завтра же на экскурсию рано вставать.
И мы направились к лифту. Кто бы знал, как не хотелось мне расставаться, но всё понимающая и желающая прекратить это дочь решительно направилась к лифту. При расставании мы ещё раз обменялись с Таней взглядами. Даже досадно стало на дочь. Но я проглотил досаду и, войдя в номер, тут же ушёл в душ.
Глядя на себя в зеркало, помнится, всё недоумевал: «И чем тут прельщаться?» А в уме все крутилась и крутилась картина неосуществившегося романа. Даже после принятого душа уснул не скоро. Мучился и глупостями, и от глупости. Но только опять же ночью понял: казачки определённо оживили или разбудили во мне что-то. На экскурсию они не поднялись. И я сначала пожалел об этом. Но потом, подвергнув всё анализу холодного рассудка, решил, что это к лучшему.
Списки, наконец, вывесили. И мы не без удовольствия обнаружили себя в числе победителей. Стало быть, к 16–00 надо было вернуться на гала-концерт и награждение. Толпившийся возле стенда народ вслух комментировал результаты.
Старый Питер, в отличие от Москвы, во многом сохранил свой исторический облик. Как и полагается Питеру, то светило солнце, а то валил мокрый снег. В плотном потоке транспорта мы не спеша пробирались по узким улочкам то вдоль каналов, а то пересекая их по горбатым с красивыми чугунными перилами мостам. Останавливались на набережной Невы, у Сфинкса, напротив Дворцовой площади; река ещё стояла во льдах. Побывали у Зимненго дворца, у Медного всадника, у Петропавловского собора, обогнули Исаакий, проехали мимо Александро-Невской лавры и последнюю остановку сделали у Николо-Богоявленского собора. Площадь перед собором была в снегу, и вся усыпана резвящейся детворой. Вообще, остановок было немного. И не только мокрый снег и холодный ветер были тому причиной, но и запруженность узких питерских улиц. Многие фасады нуждались в косметическом ремонте.
Когда вернулись в гостиницу, было уже далеко за полдень. Казалось, за поездку я совсем остыл, как вдруг у лифта, нос к носу мы столкнулись с казачками. Быстро глянули друг другу с Таней в глаза, и во мне опять всё возмутилось.
Спросив, почему не были на экскурсии, и, выслушав ответ, Женя сказала:
– А у нас столько впечатлений! Вы вниз? Видели списки?
– Да.
– И что?
– Ничего. А у вас?
– Второе место в эстрадном. В народном ничего тоже. Когда уезжаете?
– После гала-концерта. А вы?
– Завтра.
– Значит, увидимся?
И мы разошлись. Пока шёл этот разговор, мы несколько раз обменялись с Таней взглядами. Даже подумал, не взять ли адрес электронной почты, мол, выступление чтобы послать, и так, мало ли, но всё же пересилил себя, вот если сами предложат. Но дочь как будто специально ни словом не обмолвилась о продолжении отношений.
После получения наград (кубков и грамот) и гала-концерта мы ещё пяток минут постояли с казачками в коридоре и, наконец, пожелав друг другу счастливого пути и дальнейших успехов, расстались.
Домой тоже ехали на «Сапсане». И даже не верилось, что появились такие скоростные поезда. Прежде дорога до Питера на фирменном поезде отнимала вечер и ночь, а тут всего семь часов пути.
За дорогу я не сразу, но всё-таки успокоился. Поезд, плавно покачиваясь, летел со скоростью винтового самолёта. За широким окном, пока не стемнело, проплывали заснеженные, но уже с весенними проплешинами, поля и леса. Когда стемнело, включили свет, и мы, отложив книги, разговорились о нашей любимой музыке.
И вот, наконец, Китай.
Из ностальгического состояния вывел таксист.
– Какой терминал?
– F.
И вскоре мы свернули на развилке направо, затем поднялись по крутому въезду наверх и остановились у огромного стеклянного фасада здания аэровокзала. Такого величия и размаха я ещё не видел.
2
Достав из багажника наши чемоданы, зачехлённый штатив для камеры, таксист пожелал мягкой посадки. Мы поблагодарили и вошли в стеклянные двери аэровокзала.
На входе наши вещи пропустили через специальное просвечивающее устройство, нас через магнитную дугообразную рамку. Сразу пришло на память Домодедово. И всё-таки трудно было представить, что всё это великолепие в считанные секунды может превратиться в руины, а мирно сидящие и гуляющие в ожидании рейса взрослые и дети в убитых и раненых.
В середине здания, на противоположной от входа стене висело огромное табло с номерами рейсов, маршрутами и временем вылета. Первое, что удивило, постоянное перемещение списка. Неужели такая большая загруженность? Где-то в самом низу отыскал номер нашего рейса. И, когда расположились за крайним столиком небольшого кафе, заказал воды и подошёл к кассам.
– Скажите, пожалуйста, электронный билет надо менять на обычный?
– Нет.
– А в какой стороне выход на посадку?
Махнули рукой. Я сходил в левое крыло, где за обычными рядами сидений, за сплошной стеной из органического стека начиналась зона приёма багажа и таможенного контроля. Слева от выхода висел стенд с правилами заполнения таможенных деклараций, под стендом на столе лежали бланки. Неужели и нам заполнять? И, пробежав глазами по невнятно составленному тексту инструкции, я обратился в стоявшей рядом в бриджах и футболке коротко стриженой женщине средних лет:
– Простите, а что, надо ещё и декларацию заполнять?
Угадав во мне новичка, она объяснила, что если не вывозим антиквариат и сумму больше трёх тысяч долларов США, ничего заполнять не надо.