Ни антиквариата, ни трёх тысяч долларов у нас, разумеется, не было. Я поблагодарил и, вернувшись к сидевшей за столиком дочери, сказал, что надо бы приобрести в обменном пункте юаней.
– Вдруг никто не встретит, а нам даже добраться до места будет не на что. Ты хоть выяснила название отеля?
– Да они сами пока не знают. Завтра утром их поезд из Владивостока в Пекин прибывает, а нас должна встретить какая-то Ирина.
– А если не встретит?
– Должна.
– А если? И как нарочно, ни по-китайски, ни по-английски, ни ты, ни я – ни слова.
– Почему? Я знаю несколько.
– Например?
– Сори. Плиз. Сеньк ю. Ай лав ю. И это, как его?.. Сейчас вспомню…
– Не трудись, и этих слов вполне достаточно, чтобы свободно передвигаться и даже комфортно жить в чужой стране. Держи «керенки», на две тысячи юаней, думаю, хватит. Ступай. Там, кажется, обменный пункт.
Когда в моих руках очутилась пачка юаней сотенного достоинства, я сразу вспомнил советские рубли «с Ильичём», только в отличие от нашего «бессмертного», китайский изображён анфас, как на американских долларах. Обыкновенное лицо самого обыкновенного человека, такого же невысокого роста, как и наш, а каких почестей при жизни и после смерти оба удостоились! И хотя первого с денег убрали, тела обоих до сих пор находились в единственных во всём мире мавзолеях. У них – понятно, у нас – для чего? Когда-то, как и многие, я неоднократно задавался этим вопросом, наталкиваясь на самые различные версии, типа, «не принимает земля», «никто не станет отпевать» (с начала же перестройки все попы вдруг стали такими храбрыми!), даже наткнулся на такое соображение, что идола может вынести только идол, а его ещё не родила «мнимая дева». Потом стали доходить слухи, что родила, и даже голливудский фильм на эту тему показали. Но фильм – ладно (чего не покажут в кино?), с горящими глазами заговорщиков передавали из уст в уста, что ему уже двадцать, затем двадцать пять и даже вот-вот стукнет тридцать. В общем, старая история: ещё в прошлом веке не то в США, не то в Англии, не то в Италии, под боком Понтифика, уже рождался и тайно воспитывался самый последний друг человечества. Н-да…
Я убрал юани в один из множества застёгивающихся молнией карманов хлопкового жилета.
Регистрацию начали за два с половиной часа. И народ сразу стеснился у входа. Кроме китайцев в Пекин летела солидная группа соотечественников – человек пятьдесят – то ли туристов, то ли деловых людей, и это придало уверенности, всё-таки не одни, если что, свои-то уж не оставят в беде, помогут.
Перед первой стойкой, где вторично пропускали через рентген и принимали багаж, женщина в серой форме просматривала билеты и паспорта. Глянув в приготовленный мною билет и оба паспорта, она спросила:
– Вы провожающий?
Я с удивлением ответил:
– Нет, лечу.
Она кивнула, и я повёз багаж дальше. Интересно, почему она меня это спросила? Я глянул в распечатку электронного билета, присланного по электронной почте, и всё понял – это был Женин билет туда и обратно, а я думал, что один билет на нас двоих туда, а второй назад, и, поспешно достав из кармана второй, сунул в свой паспорт.
Но женщина за стойкой их даже смотреть не стала. Провела нашими развёрнутыми паспортами по считывающему информацию устройству – и выдала талоны на посадку.
– Сорок четвёртая секция.
Далее надо было пройти зону пограничного контроля. Проходных или секций было несколько. 42-я, как было написано над входом, для дипломатов и безнес-класса, которым летели одни китайцы, мы же, как и все остальные, летели эконом-классом. К открытому окошку стеклянной кабины, в которой с той и другой стороны сидело по человеку, подходили строго по одному. На полу было даже обозначено, далее какой черты прежде команды не должна ступать нога очередного пассажира.
Когда подал в окно паспорт с посадочным талоном, молодая женщина, не переставая болтать с молодым человеком, сидевшим на другой стороне и механически просматривающим и отмечавшим подаваемые документы, вдруг на секунду, глянув на экран, замерла, изобразила на лице удивление и спросила:
– Год рождения.
Я ответил.
– Правильно.
И отдала документы. Я так понял, показала видимость работы, а может, пожалела, что не разоблачила очередного шпиона. Странно, подумал, неужели я не похож; на своего?
Далее находилась зона беспошлинной торговли. Хочешь спиртное любых марок мира по дешёвке и самого лучшего качества покупай, хочешь золото и бриллианты, хочешь, парфюмерию, в общем, всё, что хочешь и на что хочешь – рубли, доллары, евро. Рублей у нас уже не было, а немного долларов в заначке имелись. И мы купили коробку шоколадных конфет, и по бутылке армянского коньяка и ирландского ликёра (Женя сказала «очень вкусный», и главное, «чуть ли не в два раза дешевле, чем у нас»). Всё это нам упаковали в целлофановый пакет.
Когда сели напротив стеклянной стены, открывшей вид на взлётное поле, я понял, почему так быстро двигался список табло: несмотря на ненастье, самолёты взлетали и садились один за другим. Взлетающие мели за собой облако дождевой пыли.
Посадка осуществлялась не через трап, а через рукав прямо из здания аэровокзала. Не надо было как прежде садиться в автобус и ехать к трапу самолёта. Таких рукавов было несколько. К ним по очереди подтаскивали самолёты и соединяли рукава с посадочной дверью. Когда подали наш аэробус, я не поверил своим глазам. Это был внушительных размеров «Боинг», с длиннющими крыльями, под которыми висели по одной огромной турбине.
Наконец объявили посадку, возле входа выросла толпа. Я почтительно пропустил немолодую, коротко стриженую (и все остальные были такими же) китайку. Она сказала: «Сеньк ю», – и в улыбке обнажила редкие жёлтые зубы. Я кивнул. На входе в салон, на раскладном столике лежала стопа газет, судя по шрифту, китайских, что-то вроде нашей советской «Правды», и каждый китаец обязательно по одной газете брал. Не думаю, что могло быть что-нибудь интересного в китайской «Правде». Правду, а тем более китайцы, как и наши когда-то, про себя писать не имели права. На ходу глянул на фотографию очередного лидера – как на юанях, оптимистически вперёд смотрящее лицо. При нём экономика коммунистического Китая по-прежнему продолжала набирать обороты.
Чудо техники поразило и внутри: девять сидений в ряду, пять посередине и по два у иллюминаторов. Я прикинул примерное количество рядов, умножил и получил число больше пяти сотен. Наши места оказались у иллюминатора, напротив крыла. Наконец расположились все. Кто-то шелестел газетой, кто-то разговаривал. Время тянулось. Уже давно прошло время вылета, а самолёт по-прежнему стоял на месте без движения. Я поминутно посматривал на часы сотового телефона, вопреки инструкции, отключив только звонок. Выключить телефон совсем я не мог потому, что не помнил «пин кода». Остаться без связи в чужой стране мне совсем не импонировало. Самолёт меж; тем продолжал стоять, а я нервничать. Прошло пятнадцать, двадцать, тридцать минут. Затем нас всё-таки взяли на буксир и оттащили от здания аэровокзала. Далее предстоял самостоятельный выход на взлётную полосу. Наконец, двинулись. Минут пять выруливали и, наконец, застыли у стартовой черты.
Когда пустили во всю мощь турбины, я подумал, что оглохну. Самолёт, наконец, сорвался с места и, набирая скорость, стремительно понёсся по мокрой взлётной полосе. Капли дождя струйками побежали по стеклу иллюминатора назад. Самолёт продолжал разгоняться, не отрываясь от земли, постоянно вздрагивая на стыках. И всё бежал и бежал, пока, наконец, тяжело, с трудом, не оторвался от полосы и стал медленно набирать высоту. При резком наборе высоты при такой массе, казалось, могли бы обломиться крылья. Как бы в подтверждение моей догадки они и во время набора высоты и во время полёта время от времени дрожали и качались. Наблюдать это было неприятно.
Конечно, мне приходилось летать прежде, во времена бесшабашной молодости, когда ни в одной из советских газет никогда не печатали о крушениях самолётов, а это означало, что не было катастроф, и потому летать было одно удовольствие. Теперь, когда правда стала доступной, и крушения самолётов происходили постоянно, даже целую хоккейную команду умудрились угробить, полёты перестали доставлять удовольствие, и если бы не крайняя необходимость, я бы ни за что не полетел.
О приятности полёта не могло быть и речи, хотя похожие на картинки из киножурналов китайские (поскольку экипаж был китайский) стюардессы и попытались его всячески скрасить, сразу же после набора высоты, начав развозить на тележках соки, воды, вино. Мы попросили светлого вина. Вино оказалось китайским, ужасно противным – и мы не стали пить. На ужин наобум взяли похожее на конину сильно перчёное мясо, нарезанное дециметровыми квадратиками. Возможно, это был шашлык, усердно жуя который, я так и проглотил его недожеванным – не до конца же полёта жевать?