– Тинай! – прохрипела и испугалась собственного голоса – таким низким и чужим он показался. Птица не отозвалась, и вот это стало настоящим шквалом, паникой: нет-нет, только не сейчас, пожалуйста! Она не может остаться одна-одинёшенька среди людей, которые не любят и не уважают её! Может, в этом и была его цель – довести и бросить её на тех, кто хотя бы позаботится?..
Провела слабой рукой по щеке. Что это? Слёзы? Пиррия плачет?.. В этот момент поняла, что достигла дна – беспросветного и страшного.
Подползла к выходу, откинула тяжёлую материю, попыталась сползти, но слабые ноги подвели – упала лицом вниз. Не так высоко, но ей хватило: боль, усилившись от удара, пронзила зигзагообразно тело – вошла через горло и застряла в пятках. Свет помутился, но сознание она не потеряла, хватала воздух и не могла вдохнуть, отчего захрипела, как загнанное животное.
– Вот глупая, – сердито высказала ей лендра и перевернула осторожно на спину. Воздух наконец-то вошёл в лёгкие. – Можно было просто позвать. Заскучала по Небесному Тракту? Он манил тебя недавно, и ты чуть не пошла по призрачной дорожке. Тебе отлежаться надо.
– Тинай, – не хотела и не могла говорить других слов.
Лендра усмехнулась, понятливо сверкнув глазами:
– Да никуда твой птиц не делся. Вернётся скоро. Дара попросила его кое-что сделать.
Снова потемнело в глазах. Кто сказал, что сердце сжалось до семени? Да оно разорвалось на части, и боль, кажется, застряла даже в глазницах. Будь у Пиррии силы, она бы придушила несносную девчонку. Как она вообще посмела? И как Тинай, предатель, послушался? Гордый и независимый финист?
Словно частица её отвалилась – не найти, не присоединить назад. Лендра что-то рассказывала о том, что они застряли в Виттенгаре, о каких-то траурных лентах, но Пиррия слушала её в пол-уха и почти ничего не понимала.
Боль и злость на Небесную. Боль и разочарование за предательство Тиная. Боль и горечь от одиночества, что гулко толкалось внутри. Хотелось встать, гордо расправить плечи и исчезнуть, но пока что она не могла толком сесть, не то что подняться на ноги.
– Пиррия?
Как Геллан оказался рядом, не заметила. Вновь всей кожей чувствует тяжесть кулона. Нестерпимо хочется прикрыть его ладонью, спрятать от глаз подальше.
Он всё такой же – золотоволосый, широкоплечий, с узкой талией и бёдрами. Два синих внимательных озера заглядывают в душу. И ничуть не портят его безобразные шрамы. Впервые ей кажется: он отдельно. Как в глупой детской сказке: проведёшь рукой – и упадёт уродство, потому что оно – только ширма, а за ней – тот же юный и красивый Геллан, мальчик, которого она любила когда-то и хотела поцеловать…
– Финист скоро вернётся, – повторяет он слова Россы. – Наверное, нам понадобится твоя помощь.
Пиррия превращается в слух, хмурит брови, хоть это и больно. Чем она поможет, если сидеть толком трудно? Геллан прислушивается к чему-то и еле заметно кивает: скоро.
Откуда-то выныривает противная девчонка. Пиррию тошнит от неё – слишком деятельная. А ещё в ней – искра, которой лишили опальную сайну. Они чего-то ждут, переглядываются. Небесной трудно усидеть на месте, её непоседливость раздражает.
В воздухе слышится крик-скрежет, что звучит как лучшая музыка. Пиррия прерывисто выдыхает – в такт взбесившемуся сердцу. Финист возвращается. Она неотрывно следит за красной птицей, что планирует, распахнув огромные крылья. Веет жаром, и Пиррия тянется за ним, как растения к солнцу.
Девчонка суетливо вскакивает, взволнованно мечется, пока финист не приземляется рядом.
– Он меня понимает, а я его – нет, – Дара улыбается смущённо и бесхитростно смотрит Пиррии в глаза. – Мне кажется, ты сможешь передать нам карту.
Хочется сказать девчонке что-то гадкое, вспылить. Тёмный ком ворочается в груди и рвётся наружу через горло, но рядом появляется блаженная дева-прорицательница с улыбкой на устах и отрешённостью во взгляде, протягивает кусок бумаги и писа̀̀ло, вкладывает в руки нежно, но настойчиво, и Пиррия не смеет отказать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
* * *
Чистой воды авантюра, но когда в мою голову приходит мысль, повернуть в сторону нельзя. Я не истребитель, чтобы меня сбивали, когда я высоко и атакую.
– Если эта тварь оставляет след, то мы можем увидеть её маршруты: куда движется и где исчезает. Может, так найдём логово или объяснение, зацепку. Чтобы прочесать весь городишко, нужно время, а картинку сложить будет тяжело. Тинай увидит всё сверху.
По глазам Геллана я поняла, что он восхищается. Не слепое обожание, а правильное, твёрдое чувство без лишних охов и соплей. Когда финист взвился в воздух, я вздохнула:
– Есть только проблема. Я его не слышу. Пока не знаю, как мы из него сведения выудим.
Наверное, нас осенило одновременно. Мы переглянулись. Геллан даже рот открыл, но я только ахнула:
– Точно!
И мы, как два лазутчика, отправились порознь в стан вражины Пиррии. Не знаю уж, что Тинай в этой ведьме нашёл, но, по идее, как поведали мне Росса и Иранна, птица должна была лишить Пиррию силы и вернуться в обитель. Почему финист остался, сопровождал и нянчился с опальной сайной – оставалось загадкой, хотя, мне кажется, я знала ответ. Только он такой ненормально-дурацкий, что вслух я его не скажу.
Она смотрела на Геллана странно. Словно изучала, сравнивала, и в глазах что-то такое… как говорит моя бабушка, глубокое и далёкое. А ещё – будто презирает его или жалеет, как недостойное царского внимания существо. Поначалу так на Айболита поглядывали.
Меня взглядом рвала на клочки, как бумажку с непотребным предложением, но мне её молнии – тьфу, не такое ловили. Вижу цель – не вижу препятствий. У меня группа поддержки – мощная. Как только Тинай нарисовался в небе, народ начал стягиваться к эпицентру будущего взрыва.
Я смотрела Пиррии старательно в глаза и просила помочь. Мне не трудно на самом деле. Я ведь почти не играла, ну, разве что самую чуточку. А тут и Алеста подоспела. Видели бы вы её лицо – Джоконда нервно кусает локти за углом. Короче, ведьма сдалась без звука. Она, наверное, так и не поняла, как оказалась втянутой в нашу игру.
Тинай подпрыгивал и будто злился, клекотал, покрикивал на Пиррию. Та хмурила брови, рот кривила болезненно, гладила пальцами шрамы на лице. Финист подлез головой под её руку, как кот, и замер. Пиррия вздрогнула, застонала и наконец-то начала водить чёрной палкой по бумаге.
– Получилось, – благоговейно выдохнула Росса и, забормотав под нос молитвы, наверное, пошла подальше, подбрасывая карты в воздух.
Мы невольно попятились, чтобы не мешать. Разговаривать нельзя, а смотреть за каждым её жестом – слишком напряжно. Возле Пиррии одна Алеста осталась, приглядывать, так сказать.
– Она не рассказала тебе про кулон? – спросила у Геллана, не очень надеясь на ответ. Он покачал отрицательно головой, но объяснять ничего не стал.
Рисовала Пиррия недолго. Поначалу дело шло туго, она часто зависала, а затем начала чертить быстро и уверенно. Как только она перевела дух и устало уронила руку, Алеста выудила мятый листок, как фокусник извлекает зайцев из шляпы. Мазнула взглядом по рисунку, нахмурилась. Растерянность мелькнула. Что там? Я аж пританцовывала от нетерпения.
Мы схватили бумажку с Гелланом одновременно. Ну, я-то ладно, со мной понятно, но от него такой прыти не ожидала. Мы столкнулись плечами, дышали шумно. Мда.
– Шаракан.
– Жесть.
Кажется, в оценке шедевра мы тоже сошлись. Переглянулись. Наверное, мы в глаза друг друга нырнули одновременно, чтобы посмотреть на собственное выражение лица. Время замерло. До головокружения. Я видела себя в его глазах – растрёпанную, растерянную, в румянцем в пол-лица. И – не знаю уж как – видела его. Смотрит прямо, мягко-мягко. Хочется упасть и отдохнуть, раствориться в его надёжности и силе. Чувствую, как становится жарко – от макушки до покалывания в пальцах ног. Вижу, как осторожно он прикасается пальцем к моим губам, скользит и, едва касаясь, приподнимает мой подбородок. Сердце падает и пульсирует где-то внизу живота.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})