– Дара, – голос его далёкий-далёкий, прорывается, как через толстый слой изоляции. Зачем зовёт? Не хочу возвращаться. – Дара! – звучит твёрже и настойчивее. Выныриваю, прикрываю глаза. Вспыхиваю спичкой, вышибая слёзы. Вот зараза, только этого не хватало.
– Что? И отсюда можно ухайлу вытянуть? – вроде язвительно получилось даже, но взгляд мой от земли сейчас ни один бульдозер не оторвёт.
– Нет. – голос у Геллана спокойный. Вот же железобетонный парень! – Иногда можно заблудиться и не вернуться прежним.
Точно. Я уже не совсем та, но лучше об этом не говорить. Медленно пропускаю воздух сквозь зубы и поднимаю глаза. Он, блин, святой. Светится умиротворением. Лицо неподвижно, ни одна чёрточка не дрогнет.
– Как думаешь, Пиррия случайно не тронулась? А может, просто поиздевалась, когда рисовала? Спецом, чтобы нам насолить.
Стараюсь говорить небрежно и вновь смотрю на листок бумаги, намертво зажатый в пальцах. Многоконечная звезда в центре с ломаными линиями углов и лучи от неё – ровненькие, как под линеечку. Звёздное солнышко такое.
– Не тронулась, – произносит Его Наимудрейшее Спокойствие. – Если бы не ты, мы бы никогда не поняли и не догадались. Это Диэрра – древний знак. Наша тварь слишком разумна.
Пока я перевариваю, что бы всё это значило, возвращаются мохнатки.
– Все следы обрываются. Резко. – докладывает Раграсс и нехорошо скалится. Лицо у него сейчас страшное – потемневшее, черты заострились, ноздри раздуваются, в глазах – жёлтого больше, чем карего. – Они как дорожки – ровненькие, но разной ширины.
Я протягиваю ему молча листок. Снова та самая реакция, что и у всех. Что это за диэрра такая?
– Откуда? – запинаясь, спрашивает Раграсс.
– Тинай увидел, – кивает Геллан на птицу, что сидит рядом с Пиррией. Бывшая сайна тяжело привалилась боком к финисту и зарылась пальцами в горячие перья. – Весь Виттенгар расчерчен.
– Ничего не пойму, – бормочет Раграсс и впивается взглядом в рисунок. – Оно словно играет. Издевается.
– Или колдует заодно, – подаёт голос Ренн. Интересно, в каких кустах он отсиживался до сих пор? – Подождём Сандра.
Весёлый стакер возвратился в сумерках. Шёл легко, но глаза блестели. Видать на грудь принял, но голову в кабаке не оставил.
– Дело так обстоит, – начал он, как только приблизился к костру, где Росса и Ренн хлопотали над ужином. – В разное время пропали двадцать пять мужчин и мальчиков. Не угадать ни дня, ни часа, ни кто станет следующей жертвой. Они тут почти свихнулись в ожидании. Пропадают странно – среди ночи или под утро, когда темнота ещё не отступила. Собираются толпами, не спят ночами, дрыхнут днём, но это не помогает. Скорее всего, они засыпают, а жертва выходит из дома. Идёт добровольно, сдаётся без борьбы. Ни следов крови – ничего. Только золотые разводы на улицах с траурными краями, ни дождь их не берёт, ни вода.
Геллан молча протягивает Сандру листок со схемой. Пока мы его ожидали, бумажку в руках передержали все, и я налюбовалась на дурацкое выражение. Лица разные, а эмоция одинаковая, поэтому стакер исключением не стал.
– Шаракан. Диэрра, – буркнул он и к огню листок поднёс, чтобы лучше рассмотреть.
Все в сборе, и, может, они наконец-то расскажут, что это обозначает? Я несколько раз попыталась собачонкой поработать – тявкала да приставала, надеясь выцарапать объяснение их ступора при виде этого знака, но толпа хранила молчание, переглядывались только друг с другом. Терпение моё готовилось лопнуть, как перезревший плод.
Мягкая лапка кровочмака гладит ладонь. Чувствует и хочет успокоить, но я на грани, чтобы сорвать стоп-кран и выпрыгнуть из себя.
– Может, кто-нибудь расскажет, что это за диэрра такая, от которой вас всех перекашивает?
Тишина становится душной и осязаемой. Такое впечатление, что ни один из них не решается первым произнести вслух, что представляет собой нарисованное Пиррией звёздное солнце.
– Это знак из прошлого, Дара, – курлыкнул Айболит – еле слышно, как голуби воркуют под крышей, – связующее звено между магами и драконами. Диэрру, наверное, вычеркнули бы из памяти, если б смогли. После войны за изображение или использование этого символа убивали, но диэрра осталась в летописях как напоминание о строгом запрете, тягчайшем преступлении. Вряд ли бы у кого рука поднялась нарисовать его по собственной воле. А тут целый город под диэррой лежит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я ничего не понимала. Ну знак, ну запретили. А что в нём такого-то?
– Диэрра – знак силы и призыва Первозданных.
Сейчас я кого-то покусаю! Вот же любители говорить загадками! И тут неожиданно подал голос Сандр:
– Не кажется ли тебе, брат стакер, что ведьма то ли знала, то ли догадывалась?
– Первозданные – это самые древние существа и субстанции. Именно с ними воюют стакеры, – пояснил Геллан. Ну, хоть кто-то нормальный есть в этом сообществе анонимных молчунов да иносказателей.
– И одно из безмозглых настолько умно, что рисует запрещённые символы? – не удержалась я. Хотя, кажется, кто-то уже говорил об этом.
Геллан дёрнул плечом, Ренн водил руками по одежде, словно проверяя. всё ли у него на месте. Вид у него – сосредоточенный и отсутствующий.
– Вряд ли, Небесная, – сверкнул улыбкой Сандр, – кто-то затеял игру. А может, и не игру вовсе. И, сдаётся мне, этот «кто-то» – маг, потому что только им удавалось ворочать такими пространствами, как здесь. Простым занудам вроде нас такое не под силу.
– Опять маг, – брякнула я и покосилась на Ренна. – Не слишком ли много магов на коротком отрезке пути?
Ренн из состояния дзена не вышел, а я вдруг поняла, что все как-то слишком долго смотрят на него. Ренн?! Да ну, на фиг… И тут полезла мне в голову всякая хрень. Ненависть к Геллану, мелькнувшая в глазах мага, его неожиданная помощь и то, как он присоединился к нам за воротами Зоуинмархага да так и не отстал. И про силищу его вспомнила – кровочмаковская печать чего только стоила.
Пока я стояла да мыслями упивалась, народец вокруг плотнее стал, подозрительнее. Вот зараза, они же меня слышат – читатели мыслей зеосские. А тут и Ренн очнулся, обвёл нас взглядом и на секунду такая растерянность в нём промелькнула, что я невольно шагнула вперёд и встала перед магом.
– Он бы не смог, – сказала, чувствуя, как звенит напряжение.
– Это не он, – у Айболита иногда слишком голос убедительный. И сразу становится легче дышать.
– Айболитушка, – говорю ласково, – а теперь дорасскажи-ка историю с диэррой полностью. Вот ничё не поняла, веришь?
Кровочмак щурит глаза, смотрит на узкую ладонь и чуть заметно вздыхает. Поднимается и опадает лохматая грудь.
– До войны на Зеоссе многое было по-другому, – он говорит так тихо, что приходится прислушиваться, – люди слабы и беспомощны, обычны и скучны, как и твердь, почти не имеющая открытой силы. Драконы, кровочмаки, деревуны, мохнатки – древние расы, хранящие печать избранности, обладающие способностями. И маги – редкие выходцы из людишек – исключение, аномалия, можно сказать. Сильные не ссорились тогда, не боролись за власть, а сосуществовали почти мирно. Так, редкие всплески, вспышки, локальные потасовки. Грязное пятно, которое легко можно устранить. Всё изменилось во время войны и после. Земля Зеосса распахнулась. Вначале уравняла шансы всех, а затем, исказившись, дала в руки слабых оружие. Из недр хлынули Первозданные твари. Шестьсот лет назад их было слишком много. Сильнейшие использовали это преимущество против людей. А люди запретили диэрру и научились убивать древние сущности. Так появились стакеры.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Диэрра – знак, призывающий нечисть? – я подалась вперёд, в голове ворочались шары, комья мыслей. вспыхивали и гасли сигналы.
– Да, – прижмурил сладко глаза кровочмак. Такое впечатление, что он наслаждается моими словами. Или винегретом в голове?
– Тогда почему здесь тихо, как в усыпальнице? Где эти твари, вызванные звёздным солнцем?
Я заметила, как побледнел Ренн, как взлетели и опустились Ираннины брови-крылья.