Дверной проем так низок, что, входя, ему приходится наклоняться. Когда Йон оказывается внутри, его глаза начинают привыкать к темноте. В мерцающем тусклом свете он мало-помалу различает толстые драпировки, расписные фрески с плоскими стилизованными изображениями, которые оказываются византийскими, и отделанные золотом поверхности. Затененные ниши наполнены сильным запахом плавящегося воска и ладана. Сгорбленные фигуры, в основном женщины с покрытыми платком головами, присоединяют свои свечи к множеству других, стоящих на низких столиках перед ликами святых. Но большинство верующих выстроились в линию в центральном проходе и медленно продвигаются к иконе в алтаре. Из-за многолетнего непрерывного горения свечей все поверхности покрыты копотью, и даже сам воздух, кажется, затуманивается сажей.
София время от времени посещает церковную службу и утверждает, будто находит утешение в вере еще со времен своего детства в Британии. Но Йон не религиозный человек. Ему неуютно в присутствии лиц, чьей профессией является евангелистский пыл. Еще он не понимает, как люди, у которых нет сильной веры, могут получать удовлетворение от того, что для проформы совершают церковные ритуалы.
Йон не имеет ни малейшего понятия, что символизируют эти свечи в руках людей: дань уважения покойному, новое обращение к Всевышнему или же благодарность за исполнение ранее произнесенной молитвы. Он не в состоянии определить даже, какому святому они поклоняются. В этот момент к нему приходит осознание того, что если бы он был верующим и должен был поставить свечу, то не стал бы возрождать их с Софией давнюю мечту иметь ребенка. Йон не жаждет отцовства, хотя пока и не может принять эту невысказанную правду до конца, а поэтому ощущает ее как какой-то вид жестокости по отношению к Софии, которая тем временем воздвигает между ними непроницаемую стену. Вчера за ужином, когда они были наедине, его жена разразилась неестественным смехом, после того как сравнила себя с Маргарет и пришла к неприятному для себя выводу.
Приторно-сладкий дым ладана обжигает ему ноздри и горло. В ушах стоит жужжание гигантских машин, и перед мысленным взором предстает образ десяти бульдозеров — нет, танков — в ряд, которые синхронно движутся вперед, неумолимо приближаясь, чтобы раздавить эту крохотную коробку с ним и всеми остальными внутри, включая плоские изображения святых в окружении золотых ореолов, а также стоящую среди них белокурую Софию. Ее невеселый смех заглушается грохочущим шумом, который усиливается, как в потерявшей контроль толпе, и в этом гортанном реве он различает слоги слова «Глассален». Пытаясь вырваться из тисков боли, которая впилась в его плечо, подобно когтям хищной птицы, Йон замечает в дальнем углу церкви нишу, пятно абсолютной темноты, и чувствует глубокую убежденность, порожденную страхом, что если бы ему только удалось пошевелить конечностями и добраться дотуда, он бы ощутил присутствие Маргарет, заполняющее эту тень, жаркое ее тело, и смог бы снять нестерпимое напряжение, страстно и с трепетом овладев объектом своего вожделения.
Никогда в жизни у Йона не было такого яркого видения — или, скорее, галлюцинации, — и это практически сбивает его с ног. Слезы щиплют ему глаза, он закрывает лицо обеими руками и, отгородившись от мира на несколько долгих, тяжелых минут, собирает всю свою решимость. Наконец ему удается справиться с дыханием, убрать руки от глаз и заставить себя посмотреть на эту церковь просто как на место, где люди поклоняются тому, во что он не верит.
Тем не менее он остается внутри еще какое-то время. Подобно Йону, каждый входящий в эту низкую дверь наверняка приносит с собой потребность, которая слишком велика, чтобы можно было удовлетворить ее в таком маленьком пространстве, как это. И все же, кажется, нет конца очереди людей с опущенными головами, которые, с бесконечным терпением приноравливаясь к общему шагу, волочат ноги к алтарю, где каждый проситель может поцеловать покрытое бактериями стекло, защищающее далекое и утонченное лицо святого.
Часть третья
В ПАРКЕ КУЛЬТУРЫ И ОТДЫХА
Несмотря на мелочно-дотошную работу Рииса, объективность и беспристрастность, к которым он, возможно, и стремился, не достигнуты. У зрителя по-прежнему возникает непреодолимое желание увидеть больше. Но желание это неосуществимо. Куда бы ни упал взгляд, он повсюду наталкивается на препятствия и ограничения: стены, непрозрачные окна, полузакрытые двери. Внутренний мир натурщицы не раскрыт. Повторяющийся мотив дверей и окон может тронуть, но он не создает ощущения реально существующего внешнего мира.
М. Холден. Искусство Виктора Рииса (1988)
ЛОНДОН, ИЮНЬ 2005 ГОДА
В доме было пусто и тихо. Поднявшись по лестнице, Фрейя выглянула в окно на лестничной площадке и сквозь волнистое стекло увидела в центре сада Софию, которая разговаривала с каким-то бородачом, одетым, как ей показалось, слишком тепло для июня. Их жесты выглядели искренними и дружелюбными. Скорее всего, София вернется в дом в хорошем расположении духа, и тогда, возможно, удастся убедить ее отдать дневник, в потенциальной ценности которого Фрейя теперь была убеждена со слов Мартина.
Человек в саду подходил под описание добровольца из Общества охраны лис. Фрейя пыталась догадаться, зачем он пришел. Она ждала, что София пригласит его в дом, но та пришла одна, держа в руке клочок бумаги.
— О, Фрейя, а я как раз гадала, где ты. Видела, Мерл вернулся? Он обнаружил их логово — точнее, нору, если использовать правильный термин, — в саду соседнего дома. Мы ходили посмотреть на лис, но они, наверное, уже спали. Когда мы вернулись, я показала ему, где кормлю их. Оказывается, в еду можно подмешивать лекарство для защиты от чесотки. Это гомеопатическое средство. Я записала название, чтобы его заказать.
За все это время София впервые была так полна энергии. Глядя на нее с лестничной площадки, Фрейя рылась в висевшей на плече сумке.
— Знаете, есть вещь, которую я давно хотела вам показать, но она у меня всегда в этой сумке, а всякий раз, как я об этом вспоминала, сумка была наверху в моей комнате. Но сейчас она у меня как раз с собой. Смотрите. Мне ее дал мистер Алстед. Еще в Румынии. И я всегда хранила ее.
Фрейя зажала монету между большим и указательным пальцами. София поднялась за ней.
— Это же… я не знала, что он отдал ее тебе.
София вертела монету в руках и внимательно ее рассматривала. Выглядела она встревоженной. Фрейя была разочарована. Ей казалось, София должна обрадоваться, что она столько лет хранила подарок.