Вторник, 15 мая.
Не имея возможности выполнять свою обычную работу, я весь день неприкаянно хожу из комнаты в комнату. Занимаясь мелкими делами, я начинаю напоминать себе служителя из академии Коларосси, сгорбленная фигура которого вечно маячила на лестничных клетках и по углам. Работа этого ворчливого карлика, чье присутствие ощущалось постоянно, заключалась в том, чтобы топить дымные печи, подметать студии метлой в два раза выше себя и нанимать натурщиц для наших занятий по рисованию с живой натуры. Когда Анджело обменивался шутками с натурщицами, он с притворной любезностью скалился, демонстрируя пеньки гнилых зубов. Я всегда держалась от него подальше, и вот спустя годы в своем собственном, хорошо обставленном доме примеряю на себя его роль. Я кажусь себе незаменимой, но презираемой, этакой карикатурной старшей служанкой, которая пользуется своей мизерной властью, чтобы тиранить натурщиц, и которую с презрением обходят вниманием усердные молодые художники, создающие свои шедевры.
В воскресенье, единственный день недели, когда у Ловисе выходной, нам нанесла визит мать Виктора. Она упомянула, что Сусси родила здорового младенца, сына. Я обязательно должна навестить счастливую мамочку, но у меня нет настроения ворковать над ребенком, особенно учитывая настоящую ситуацию. Я латаю одежду, потом достаю старый альбом для зарисовок и пробую свои силы на его страницах, но теряю терпение, поскольку внимание Виктора где-то в другом месте, а комната наполнена присутствием Ловисе, которая, кстати сказать, не идеальная натурщица. Она сидит смирно и безропотно, но в иные дни является с опозданием, неубедительно оправдываясь тем, что плохо себя чувствовала. Дни тянутся медленно. Наверное, моим мечтам никогда не суждено сбыться и я закончу жизнь пленницей в этих комнатах.
Среда, 6 июня.
Я проветривала постельное белье, когда с удивлением услышала в гостиной обмен репликами на повышенных тонах. Мне показалось, что говорившие по очереди произнесли имя моего брата, но больше я не смогла разобрать ни слова. Когда, бросив охапку пуховых подушек, я вошла в гостиную, чтобы выяснить, в чем дело, то увидела, как Ловисе, наклонившись к полу, собирает свою одежду, а Виктор застыл в кресле, молча уставившись на полотно. Девушка ничего не говорила, но у нее был гордый и оскорбленный вид. С прилившей к лицу краской и этими нарочитыми жестами она больше не напоминала мечтательную служанку, а скорее походила на надменную королеву. Да помилует меня Бог, но комната была пропитана таким жаром и яростью, что я заподозрила Виктора в попытках приставать к натурщице. Я пишу эти строки со стыдом и в надежде на прощение Всевышнего за подобные предательские мысли о муже.
Уходя, Ловисе оставила дверь распахнутой настежь, так что из квартиры была видна лестница. Я отвернулась от этого зияющего пространства и с немым вопросом посмотрела на Виктора. Сначала он выглядел так, будто даже сейчас собирался просто вернуться к работе, ничего не объясняя, но затем, как если бы слова из него вытягивали клещами, заговорил:
— Неужели она думала, что я ничего не замечу, когда целыми днями на нее смотрю?
Он скомкал испачканную красками тряпку и резким движением бросил ее на пол.
— Если называть вещи своими именами, Северина, она призналась, что беременна. Этого достаточно, чтобы поручить ее маленькой протеже моей матери и ее драгоценному Комитету по общественной морали. В нашем доме — и такое!
Его голос, из низкого превратившийся в визгливый, эхом вернулся из пространства за открытой дверью, в котором растворилась Ловисе.
Я чувствовала, как во мне поднимается волна гнева. Не отвечая, я начала расстегивать и сбрасывать с себя одежду, пока не освободилась от нее полностью. Присутствие беременной Ловисе все еще ощущалось в комнате, как запах молока. Дыхание Виктора, который замер на месте, становилось все тяжелее. Он был в ярости. Я чувствовала, как мою кожу обдувает легкий ветерок со стороны лестницы. «Ты слишком необузданная, Северина…» И я признаю, что действительно ощущаю бесконечный жар в крови, который мне необходимо охладить.
— Теперь ты собираешься искать третью? — с вызовом спросила я, делая шаг к нему навстречу.
Услышав на лестнице звук быстрых шаркающих шагов, Виктор на мгновение отвел от меня взгляд. Опираясь на трость, сосед в пальто и цилиндре прошел мимо открытой двери вниз по лестнице, но не так поспешно, чтобы мы не успели заметить, как его полные губы расплылись в усмешке, когда он имел удовольствие натолкнуться взглядом на эту живописную мизансцену. Виктор решительно шагнул вперед и закрыл дверь. Затем повернулся ко мне с выражением лица, которое я не могла истолковать — столько борющихся между собой эмоций читалось на нем.
— Ты подписала договор с дьяволом, — произнес он охрипшим и дрожащим голосом.
Я покачала головой и, торжествуя победу своей силы, двинулась к нему, прошептав:
— Тсс, говорят, в деревне мужчины по-прежнему практикуют публичное избиение, когда женщин обвиняют в таком.
Еще один последний раз Виктор попытался заговорить, но мои губы встали на пути его слов, а умелая ласка заставила глаза мужа гореть.
Какой бы ни была сила этой страсти, мы состоим в законном браке, и нет ничего плохого в том, чтобы признаться: в тот день мы возобновили наши супружеские отношения. Моя любовь достаточно велика, ее хватит и для сумасшедшего художника, который ставит искусство выше всех остальных обязанностей перед обществом, и для мужа, теряющего всякий контроль при виде своей любимой. А сегодня вечером она изольется даже на чопорного джентльмена с потертыми манжетами на рубашке, непослушными волосами и аккуратно подстриженной бородкой, который после ужина решительно отсчитывает энную сумму денег и кладет ее на столик у двери с заявлением, что в ближайший же день — то есть завтра — он намерен пойти и вручить Ловисе гонорар, который та заработала, оказывая услуги натурщицы. Таким образом Виктор дает мне знать, что вопрос будет закрыт как положено, с извинениями перед девушкой за то, каким неподобающим образом она была уволена.
БУХАРЕСТ, ОСЕНЬ 1984 ГОДА
Собравшись уходить из офиса в этот теплый октябрьский день, Йон сообщает своему секретарю, Юльете, что пообедает дома. Он тянет на себя тяжелую дверь и оказывается на улице, где деревья встречают его всем разнообразием осенних красок. Тишину города, свободного от уличного движения, нарушает повторяющийся изо дня в день настойчивый и монотонный стук. Это женщины выбивают клубы пыли из перекинутых через подоконники ковров. Глухой звук перекликается с состоянием его души. Вот уже несколько недель после посещения подлежащей сносу церкви Йон живет, механически выполняя каждый день серию установленных действий. Он ничего не чувствует, даже получив ответ из Министерства иностранных дел в Копенгагене, который ясно дает понять, что ни один датский монарх никогда не аннулировал орден Слона. Рекомендация посла рассмотреть такую возможность в данном случае будет в надлежащем порядке передана в соответствующие органы во дворце, хотя он должен понимать: менять курс, которого последовательно придерживались на протяжении многих веков, в высшей степени неразумно.