— О, простите, простите.
Щебечет официант, подбирая с пола разбитую посуду, стаканы, приборы. Он глядит на меня во все глаза, искренне и горячо извиняясь, а я опускаю взгляд ниже и неожиданно понимаю, что на моей белой блузе огромное, растущее алое пятно. Будто бы кровь. Будто бы шрам на груди начал кровоточить. Смотрю на него, не моргая, а лишь ощущая ледяной холод, пробравшийся внутрь меня вместе с вином, вместе с его сладким запахом.
Медленно иду к выходу, а капли тянутся за мной кровавой дорожкой. Позади кто-то зовет меня, но я не оборачиваюсь. Крестом сжимаю на груди руки и не дышу, совсем.
Вот, я уже на свободе. Вот, холод от реки Броукри пробивается сквозь одежду, даже сквозь мысли. Я дрожу и закрываю глаза, пытаясь смириться с тем, что мои родители ради меня убили человека. И стоит ли мне злиться на них, ведь иначе бы я умерла? Но стоит ли принять это, ведь их поступок — преступление?
Моим плечам вдруг становится тепло. Это Бофорт. Его пиджак достает мне почти до бедер, и от него пахнет чем-то свежим. Я смотрю на парня.
— Спасибо.
— Не за что.
Он достает сигарету. Предлагает мне, но я покачиваю головой. Тогда он сам глубоко втягивает в легкие дым и выдыхает его, вместе с паром. На улице холодно.
— Его уволят, если я скажу.
— Не надо, Конрад. Какая разница? Стоит ли наказывать человека за то, что никак на мне не отразится. Пусть работает. Не нам решать.
— А кому? Нет никого в этом городе, кто смог бы перечить мне, тебе или Мэлоту.
— Поразительная безнаказанность.
— Власть, принцесса.
— Поэтому наши родители и решились на преступление.
— Они хотели спасти тебя, — парирует парень, выдыхает дым мне в лицо. — Если бы не их возможности, может, и наглость — ты бы здесь не стояла.
— Но кто-то умер.
— Тот, кто был слабее.
— Конрад, — шепчу я, покачивая головой. Блузка прилипает к коже, и мне все кажется, что это кровь застыла на когда-то белоснежной ткани. — Меня оставили жить, но для чего? Чтобы ненавидеть? Они убили человека просто так.
— Нет, принцесса. Они спасли тебя.
Мы глядим друг на друга, и неожиданно я вижу совсем другого Конрада Бофорта. С ним спокойно стоять рядом, с ним не чувствуешь себя униженной или загнанной в угол.
— Пойдем, — протягивает он приобнимая меня за плечи, а я впервые не отстраняюсь. — Я проведу тебя до дома.
Мы бредем вдоль высоченной стены цвета слоновой кости, над нами свистит ветер, а в переулках завывают бродячие собаки, точащие когти о замерзшую землю. Подошва тихо стучит о каменную дорогу. Все такое, каким было вчера, каким будет завтра. Здесь всегда будут эти дома, освещать дорогу будут эти фонари, да и небо будет то же, просто висящее над головами других людей. Мы уйдем, придет кто-то еще. После нас останется пустота, и ее заполнят. Мы считаем, что мы особенные. Но нас ведь таких миллиарды, верующих в собственную уникальность. Мне почему-то становится не по себе.
Мы подходим к моему дому, и я нерешительно оглядываюсь. У меня паранойя.
— Спасибо, что провел.
— А как же вечер?
— А что с ним?
— Не поблагодаришь за хорошо проведенное время?
— Ты сказал, что мой отец виновен в смерти ребенка. — Я широко распахиваю глаза и покачиваю головой. — Спасибо, конечно, но это совсем не то, что я хотела услышать.
— Ты просила правду, — парирует Конрад. — Никто не заставлял тебя рваться вперед.
— Знаю. В любом случае, я поражена, Бофорт. Ведь мы знакомы с детства, но никогда прежде я не думала, что с тобой можно поговорить.
— Мы видим в людях лишь то, что хотим видеть.
— Я не хотела видеть в тебе врага.
— Тебе это было выгодно. — Парень растягивает губы в нахальной ухмылке.
— Считаешь?
— Я уверен. Люди специально выстраивают стены, а тебе хотелось одиночества. Мы с Мэлотом могли часами стоять у твоей двери, но ты никогда не выходила.
— Не выходила, потому что мы ссорились, мы терпеть друг друга не могли.
— Я…, знаешь, иногда я ждал, что ты выйдешь. — Почему-то признается Бофорт и тут же глядит куда-то в сторону, неуклюже поправляя светлые волосы. — Бывает, утром ты не думаешь о том, как пройдет день, ты думаешь об одном моменте. Ты ждешь его. Но часто ничего не происходит, и тогда ты ждешь опять.
Я растерянно смотрю на парня. В вечернем свете его вытянутое лицо кажется совсем молодым и юным. Упрямый и наглый Конрад Бофорт становится уязвимым, и я чувствую, как в груди у меня что-то сжимается. Я невольно подаюсь вперед.
— Чего ты ждал?
— Будет слишком просто, если я отвечу.
— Я уверена, это все усложнит.
Мы встречаемся разными взглядами, и наши разные мысли сталкиваются, приходя к разным выводам. Конрад приподнимает руку, но я отступаю назад, и она валится вниз, так и не коснувшись моего лица. Грудь вспыхивает от горячего стеснения и недоумения. Тихо дышать уже не получается. Растерявшись, шепчу:
— Что ты…, ведь…, я…
— Не надо, принцесса, — говорит Бофорт. — Меня трудно удивить.
Он собирается уйти, а я вдруг делаю широкий шаг вперед и восклицаю:
— Подожди! А как же… — он оборачивается, — как же твой пиджак.
— Оставь себе.
— Конрад…
— Оставь. — Повторяет он, доставая пачку сигарет. — Ты дрожишь, тебе холодно.
Нет, мне не холодно. Я дрожу, потому что не могу стоять на ногах, потому что мне и дышать-то нечем, потому что я в полной растерянности. Что только что произошло? Разве это возможно? Бофорт уходит, а я долго гляжу ему в след, так и не решаясь пройти в дом.
* * *
Я выглядываю из-за угла, наблюдая за братом и его протеже. Только на этот раз мне не хочется сбежать. Я смотрю, как они смеются, кидаясь друг в друга смятыми шарами из бумаги, и почему-то сама усмехаюсь. Мэлот и Конрад — два обычных парня, и они громко, открыто страдают чепухой, наплевав на учителей, на новеньких и даже на тех, кто уже не первый год учится с нами. Они получают удовольствие, нарушают правила, и, возможно, они живее всех нас. Более того, возможно, они именно те, кто умеет жить.
Я боюсь своих мыслей.
Ныряю обратно за угол и прижимаюсь спиной к стене. Что на меня нашло? Ох, один вечер с Бофортом, и я напридумывала себе невесть что.
Что, если я сама оттолкнула людей, закрываясь в спальне, читая книги и витая где-то в облаках? Все желала чего-то другого, не обращая внимания на то, что находилось у меня под носом. Может, сделай я шаг навстречу тем, кого считала врагами, врагов бы у меня и не было? Может, Мэлот нуждался во мне так же, как и я в нем. Может, я ошибалась?
Я бреду к классу литературы. Не хочу, чтобы Мэлот и Конрад заметили меня, ведь у нас совместная пара. Ох, что они скажут, если узнают, что я наблюдала за ними?