— Я помню, — ответила Марина, вздохнув.
Я отправился домой и еще успел перед сном почитать новые сценарии, от чего потом спал чуть ли не до десяти утра. Сентиментальная история, рассказанная мне накануне нашей эстрадной звездой, вспомнилась мне только за завтраком, и я невольно задумался над тем, зачем она мне все это рассказала. То ли действительно рассчитывала на мои знакомства с мафиози, то ли ее обворожили мои детективные таланты, проявленные в книгах и передачах, то ли я оказался тем посторонним, которому можно все выложить и в том найти утешение.
Но пришло время заняться работой, и я забыл душещипательную историю про порочную любовь миллионера и мальчика. Уже в одиннадцать я устроил худсовет по обсуждению новых сценариев, поочередно разгромил все и решительно заявил, что почивать на давно увядших лаврах не собираюсь сам и никому не позволю. Дополнительное возмущение вызвало у меня отсутствие Валеры Хабарова, и я спросил у Леры, к кому Валера был прикреплен, в чем при чины такого решительного нарушения дисциплины. Она ответила, что Валера звонил с утра, разговаривал каким-то нетвердым голосом и сообщил, что появится только после обеда.
— Он что, с утра уже был пьян? — подивился я.
— Не могу сказать этого с определенностью, — ответила Лера. — Может, он занимается умерщвлением плоти?
Будучи весьма умеренна в проявлении религиозных чувств, она не упускала возможности поддеть в этом меня. Я хмыкнул и приказал при появлении Хабарова на студии доставить его ко мне в кабинет живым или мертвым.
Пришлось отдельно разговаривать со сценаристами, чтобы растолковать им разницу между халтурой и творчеством, после чего они ушли дорабатывать сценарии, громко сетуя на то, что у нас требуют творчество, а платят, как за халтуру. Конечно, следовало признать, что сравнительное процветание моей независимой компании было связано еще и с довольно невысокими заработками, вплоть до самого творческого руководителя в моем лице. И хотя в городе уже работали несколько телевизионных студий, большей частью кабельных, но со своими небольшими программами каждая, мои ребята все еще держались нашей «ТВ — Шоу», за что я их всех любил, уважал и жалел.
Юра Малыгин нагрянул ко мне после всех этих дел с пачкой аудио-кассет, заявив:
— Вот все, что я успел собрать за вчерашний вечер.
— Что это? — испуганно спросил я.
— Это вершины областного рока, — поведал Юра с торжеством. — Я уже закинул удочки, парни зашевелились…
— Почему только парни? — скривился я. — А девочек у тебя в запасе нет?
— Почему, есть, — сказал он. — Есть одна совершенно упадная группа, которая называется «Контрацепция», но их пока не выпускают, потому-что это жуткие хулиганки.
— Ты знаешь, — сказал я, — меня это название тоже не греет.
— Ты их посмотри, и обалдеешь, — сказал Юра. — Просто у них менеджер козел, заводит их на всякую муру, но, если с ними поработать, то можно сделать классный клип.
— А кто будет с ними работать? — спросил я смиренно.
— Я, — ответил Юра.
Юра явно горел на предложенной работе, и этот процесс следовало только поощрять.
— Хорошо, — согласился я. — Устрой просмотр твоих хулиганок на студии, и мы продолжим наш разговор. Кроме рока тут что-нибудь есть?
— Ну, — сказал он. — Русские народные слушать ведь не обязательно? У меня есть неплохой студенческий коллектив, они пашут под Дмитрия Покровского.
— Хотелось бы послушать, — сказал я. — Нельзя бы это организовать вместе с твоими «Презервативами»?
Юра хмыкнул, потому что считал меня очень остроумным человеком и обязан был смеяться над каждой моей шуткой.
— Мысль интересная, — одобрил он. — Я это устрою. Давай прямо завтра, вечером?
— Давай, — сказал я.
Кассеты я сложил в сумку, а сам отправился в столовую на обед. По дороге мне пришлось разбирать тяжбу между водителем моей персональной «Волги» и режиссером Эдиком Юрзиновым по поводу выезда на съемки. Водитель уверял нас, что имеет право выезжать из гаража только со мной в салоне, и я в очередной раз пообещал уволить его без всяких пособий, если он будет лениться по-прежнему. До меня уже доходили слухи, что основным источником его доходов является торговля казенным бензином, но сосредоточиться для разбирательства не хватало времени.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Валера Хабаров появился прямо в столовой и подсел к моему столику.
— Здравствуйте, — проговорил он сипло. — Приятного аппетита.
Я поднял голову.
— Ага, — сказал я, — проснулся? Доброе утро, сынок.
Он шмыгнул носом.
— Извините, — сказал он. — Но я лег спать только в восьмом часу.
— А что ты делал до того? — заинтересовался я.
— Работал, — буркнул он.
Некоторое время я молча черпал ложкой суп и отправлял его в рот.
— И есть результат? — спросил я наконец.
— Есть, — он положил на стол папку. — Вот!
Я отставил тарелку с супом, вытер рот салфеткой и раскрыл папку. Там было двадцать пять страниц машинописного текста, не так уж плохо для ночного бдения.
— Так, — сказал я. — Расстрел отменяется… Пока я это буду читать, ты должен послушать музыку, предложенную нашим музыкальным редактором. Кассеты в моей сумке в кабинете, а магнитофон с наушниками у звукооператоров. Вперед!
Он кивнул и ушел.
Читать рукописи в моем кабинете было просто невозможно из-за постоянного присутствия посетителей, и потому я ушел в нашу студийную библиотеку, чудом уцелевшую в стихии разнообразнейших сокращений, и там уселся с папкой Хабарова. Творческий порыв молодого коллеги мне нравился, оставалось поставить ему оценку.
С первых страниц я был покорен его фантазией, и весь сценарий проглотил чрезвычайно быстро. Это могло бы быть шикарное шоу с глубоким внутренним смыслом, но Валера совершенно не связывал себя финансовыми соображениями. Его замысел вполне пригодился бы для Голливуда, но на Нижнереченском областном телевидении раскрутить все эти переливы было весьма проблематично. Мне предстояла неблагодарная роль экзекутора на сценарии, который мне нравился.
Чтение и размышление заняло у меня чуть более получаса, но, когда я вернулся в кабинет, Валера уже сидел там перед стопкой кассет.
— Это невозможно слушать, — заявил он раздраженно. — Это сплошной грохот и вой.
— И что, совсем ничего не различается? — спросил я участливо.
Он покачал головой.
— Эта музыка медитационная, — сказал он авторитетно. — Слушатели ее впадают в беснование и потому искренне не понимают, когда другие ее отторгают. У них это называется заводиться.
— И это говоришь мне ты! — воскликнул я. — Ты, кто предлагает прекрасную идею пародийного переосмысления всех культурных явлений! Неужели нельзя включить это самое беснование в твою схему?
Он растерянно заморгал.
— Вам понравилось?
— Да, — сказал я. — Мы будем это делать. Разве что со сценой на Ниагарском водопаде возникнут проблемы, а в остальном…
— Я уже думал над этим! — вскочил он в азарте. — Есть классный американский фильм про Ниагарский водопад, можно использовать хромокей…
— Это хорошо, что ты над этим думал, — сказал я. — Потому что именно тебе все это воплощать.
— Мне? — растерялся он.
Я кивнул головой. Эта идея пришла мне в голову только что, но я сразу понял, что это решение проблемы.
— Но я же не режиссер!
— Ладно тебе, — сказал я. — Ты же ВГИКовец!.. А то ты не знаешь, как это все делается?
Он помолчал. Было видно, что идея его греет, но он все еще не решался.
— Официально будет считаться, что всем руковожу я сам, — сказал я. — Но в конце все станет на свои места, и в титрах будет твое имя.
— Зачем эта конспирация? — чуть настороженно спросил он.
— Затем, что у меня в деле работают полтора десятка режиссеров, и они будут чрезвычайно задеты, если узнают, что недоучившийся выскочка получил эту программу.
Он кивнул головой:
— Конечно. Я не могу не согласиться. Это выше всех моих ожиданий.
Этим он мне еще больше понравился.