надеясь, что за время, которое мне потребуется, чтобы съесть тесто и слизать с губ излишки шоколада, смогу подобрать подходящие слова.
– Есть одна девушка, – решил я начать с главного, и мама сразу же расплылась в улыбке.
– Ага, – сказал она, не отрывая взгляда от зубочистки, которой водила по тесту, создавая завитки шоколада и карамели. – Как и всегда.
– Она… – я замолчал, снова облизал венчик и попытался правильно передать мысль. – Мам, она не похожа ни на одну знакомую мне женщину. У нее на все свое мнение, она не слушает городские сплетни и не повторяет за остальными. А еще она изобретательная, талантливая и умная… – я улыбнулся. – И забавная. Она легка на подъем и не позволяет себя унижать, и уж мне тем более. Не знаю, наверное, общение с ней просто… бодрит, если ты меня понимаешь.
– Понимаю, – кивнув с той же улыбкой, произнесла мама. – Знаешь, ты очень похож на отца, тебя тоже никогда не привлекало что-то обычное. Даже в детстве ты всегда тяготел к чему-то выдающемуся. Не хотел те же игрушки и видеоигры, о которых мечтали твои братья. Ты хотел книги, лего, пазлы, которые ставили перед тобой непростую задачу, – хихикнула мама. – Я бы, наверное, охнула от удивления, если бы ты влюбился в непримечательную девушку.
– Мам, – нахмурившись, сказал я, – даже не шути на эту тему.
Она отмахнулась от меня.
– Ой, да брось! Ты прекрасно меня понял, – она проверила запеканку в духовке, но решила, что та еще не готова. Мама снова закрыла дверцу, прислонилась бедром к плите и скрестила на груди руки. – А вы с этой девушкой встречаетесь или просто… как вы там, молодежь, сейчас это называете? Спите вместе?
Мама заключила последнюю часть в кавычки, и я расхохотался, качая головой.
– Мы не спим, – соврал я, потому что, по сути, нельзя было найти более подходящие слова, чтобы описать то, что произошло между нами прошлой ночью. И все же мне казалось, что есть что-то еще… хотя мы еще не давали нашим отношениям названия и даже не обсуждали случившееся. – Но мы и не встречаемся.
– Так что же между вами тогда?
Я вздохнул.
– Думаю, в том-то и проблема, – я доел тесто с венчика, положил его в раковину и снова повернулся к маме, опершись о столешницу. – Думаю, сейчас мы друзья.
– Но ты хочешь большего.
Мне стало не по себе, потому что я впервые признавался в этом – и не только другим, но и себе.
Я кивнул.
Мама улыбнулась, призадумавшись, а потом продолжила:
– Тогда, думаю, тебе пора поговорить с этой девушкой. Знаешь, мы с твоим отцом всегда утверждали, что отношения у нас были такими гладкими, потому что сперва мы стали друзьями, а потом – любовниками. Мы все рассказывали друг другу, даже когда об этом было неудобно говорить вслух. Всегда были рядом, чтобы выслушать, понять, – мама пожала плечами. – Может, если ты честно признаешься этой девушке в своих чувствах, это станет своего рода проверкой. Вы поймете, складывается ли между вами коммуникация, сможешь ли ты подойти к ней и сделать так, чтобы ей с тобой было бы так же уютно, как и тебе с ней.
Я кивнул, не отрывая взгляда от старого ламината.
– Папа дал бы такой же совет, – задумчиво произнес я. – Он всегда говорил нам не стесняться своих чувств, что это сделает нас менее мужественными.
От моих слов глаза мамы заблестели, но она улыбнулась и покачала головой.
– Он был лучшим мужчиной, – прошептала она. – Лучшим отцом.
Я кивнул, в горле у меня снова встал комок, а на кухне воцарилась тишина.
– Итак, – сказала мама, смахнув с щеки слезу, и выдавила улыбку. – Я знакома с этой девушкой?
Я нахмурился.
– Вообще-то да… и отчасти поэтому я не говорил с ней о своих чувствах.
– Что? – покачала головой мама, от непонимания переменившись в лице. – С чего бы мое знакомство с ней вдруг стало проблемой?
Я не ответил, просто хмуро смотрел на нее, вцепившись в стойку за спиной. Мама снова покачала головой в ожидании ответа, а потом солнце застлали тучи, на ее лице отразилось понимание, медленно стирая недоумение, и мама открыла рот.
В этот миг время остановилось. Секунды показались мне часами, когда мама моргнула, снова закрыла рот и повернулась ко мне спиной.
Она взяла оставленный мной нож и, качая головой, принялась нарезать помидоры с большей силой, чем это требовалось.
– Нет.
– Мам, выслушай меня.
– Нет! – она резко развернулась с раскрасневшимися щеками и снова посмотрела на меня круглыми глазами. Нож дрожал в ее руке. – Уверена, Мэллори Скутер – хорошая девушка, Логан, но дело не только в этом. Проблема в ее семье, сынок. Ты не представляешь, на что они способны.
– Мам, перестань…
– Больше ни слова не хочу об этом слышать, – сказала она и решительно повернулась к разделочной доске.
Мама резала овощи, а я стоял, протянув к ней руки, и от удивления у меня отвисла челюсть. Мама всегда была самым здравомыслящим членом нашей семьи, даже когда еще был жив папа. Если он вдруг выходил из себя, именно она его успокаивала. Но сейчас мама так злилась, что едва могла нарезать овощи.
И все из-за меня, из-за чувства, которому я поддался, хотя полжизни пытался именно по этой же причине его побороть.
– Мам, – снова позвал я, но она резко меня перебила.
– Накрывай на стол и зови братьев в дом, – она скинула нарезанные помидоры в большую миску для салата и принялась за огурцы.
Мама на меня даже не смотрела.
Я глотнул, оцепенело кивнул, хотя она меня не видела. Накрыл на стол, как она и просила, позвал братьев и оставшийся вечер провел в своих мыслях.
Ужин прошел весело, мы отмечали победу Джордана в штате, но улыбался я через силу. Казалось, задаваемые мною вопросы звучали со стороны. Шутки, которые я отпускал, были сдержанными и пустыми, словно сегодня вечером в мое тело вселилось другое существо.
В душе я никогда еще не ощущал себя таким одиноким.
Если уж даже с мамой я не мог поговорить о Мэллори, то прекрасно понимал, что не смогу обратиться с этим вопросом и к братьям. А если не могу поговорить с ними, выходит, мне придется в одиночку разбираться со своим будущим.
Это холодное чувство одиночества окутало меня густым туманом, а когда я заползал в пикап, чтобы поехать домой, то будто я оказался в одиночестве на подводной лодке где-то посреди Атлантики.
Я смотрел на значок Шевроле, пока он не стал расплываться перед