Я поместил свой пенис в исходную позицию, толкнул, ткнул, и он на предельной скорости глубоко погрузился в теплую, влажную внутренность Терри. Боже мой, как это было хорошо. Терри направляла меня руками, но теперь, когда я начал с наслаждением двигаться в ней, она придвинулась на локтях к молчавшему Джорджу и — радостно улыбаясь, без сомнения, последнему — приблизила свое лицо к его лицу и начала целовать его, сексуально и по-змеиному.
Джордж лежал, сжавшись, как сухая солома, исключение составляла только его центральная конечность, которая была такой же мягкой, как солома мокрая. Я потянул бедра Малышки Терри к себе, приподнял ее и положил ее лицо на живот Джорджа. Обнаружив бедный, одинокий, забытый всеми член, она исполнила свой долг.
Долго ли, коротко ли, Читатель, — как уж заведено в подобных делах, — но я совершил роскошный выплеск во внутренность Терри, а Терри одобрительно постанывала и выгибалась всем на радость, включая в первую очередь ее саму. Когда она наконец отпустила старого сэра Джорджа, его конечность была такой же мягкой, как и прежде. Но когда Терри перекатилась на спину, я увидел, что он наконец-то расслабился. Сэр Джордж тоже увидел Святой Грааль.
— У Терри очень милый рот, тебе не кажется, Джордж?
— Э-э-э, да, — сказал он.
— Ты исключительно красива внутри, Терри, — продолжил я.
— Спасибо, — сказала она. Двое моих юных друзей лежали на спине рядышком, пока я опять устраивался на коленях в изножье кровати. Я чувствовал себя очень уставшим и подавленным, и мое состояние проявлялось в моей тяжеловесной иронии.
— Твоя попка такая же теплая и сочная, как и там, Терри?
— Не знаю, — сказала она и хихикнула.
— Живи и учись, или, говоря бессмертными словами Леонардо да Винчи, «Anus delictohs ante uturusi sec». Скажи, Джордж, теперь ты чувствуешь, что ты любим и что в жизни наконец появился смысл?
— Я… простите?
— Я рассказывал мисс Трасс[90], что ты придешь сюда сегодня вечером очень несчастный, одинокий и нелюбимый. Дала ли она тебе духовную поддержку, в которой ты нуждался?
— Немного, я думаю.
— Слышишь, Терри, только немного. Джордж и в самом деле, должно быть, подавлен. Разве ты не понимаешь, Джордж, что Терри целовала и ласкала тебя даже без твоей просьбы! Она отдалась без просьбы и бескорыстно ради твоего удовольствия и просветления. Что ты на это скажешь?
Его лицо нервно перекосилось; он посмотрел на меня. Наконец он сказал:
— Наверное, спасибо.
— Не за что, — сказала Терри. — Мне нравится помогать людям.
— Терри необычайно любезна, не правда ли, Рэй?
— Да.
— Давайте все выпьем. Будете скотч, мистер Ловелас?
— Да, спасибо.
Идя голым к винному шкафчику, я впервые задумался о достоверности наших анкет. Маленькая мисс Т., зажатая католичка-девственница, показала всю сочность и техничность сорокатрехлетней нимфоманки. А бабник О'Рейли… Ладно, нужно будет вернуться к старым спискам.
После того как мы допили, непринужденно разговаривая о; а) погоде (нам нужен снег), б) истории Возрождения (Рабле на самом деле был серьезным мыслителем) и в) религии (ее часто понимают превратно), я твердо сказал Джорджу:
— Теперь твоя очередь, Ловелас.
— О да, спасибо.
Терри легла на спину, чтобы принять его, и после нескольких задорных хихиканий он, казалось, ступил на землю обетованную. В дверь позвонили.
На мгновение я подумал, а не спрятано ли глубоко в недрах мисс Трейси какое-нибудь электронное устройство, приводившее в действие дверной звонок. Это казалось маловероятным, но…
На этот раз я накинул халат, сказал малышам продолжать без меня и стоически зашагал к двери. Высунув за дверь лицо обольстителя, я увидел доктора Феллони. Мы смотрели друг на друга целых пять секунд, не веря своим глазам. Затем она залилась краской так, что я могу сказать только: у ее энергично кивавшей головы случился оргазм. Она развернулась и побежала по коридору. На следующий день позвонил ее секретарь и сказал, что доктор на конференции в Цюрихе и ее не будет две недели.
29
Мой опыт с Терри Трейси в частности и результаты «Колумбийского копуляционного беспредела» в целом стали для меня откровением. В тот вечер, когда доктор Феллони убежала с порога квартиры и умчалась на такси через Атлантику в Цюрих, я вернулся в спальню, где обнаружил, что Трейси и Джордж усердно трудятся в постели и не обращают внимания на мое присутствие, как, судя по всему, до этого не обратили внимания и на мое отсутствие. Я стоял и наблюдал, как простыня, прикрывавшая зад Джорджа, поднималась и опускалась в равномерном ритме; и, когда простыня содрогнулась, на меня снизошло что-то вроде Божественного откровения. Раз другие люди тоже способны играть искусственно заданные им роли, значит, они могут играть и роли, продиктованные Жребием. Если Терри на самом деле была девственницей, то в этот вечер она продемонстрировала замечательную способность открыться новому опыту. Если же в действительности она была нимфоманкой, то успела продемонстрировать стеснительность и зажатость, изумительно контрастирующие с ее естественной политикой открытых дверей. И Джордж Ловелас тоже казался хорошим учеником, пройдя путь от дурачка до копулятора за тридцать минут.
Стоя там, я начал ощущать, что всего лишь играл со Жребием. Это была jeu d'esprit[91], которой я гордился, но ничего более: способ не приспособленного к окружающей обстановке человека epater les bourgeois[92] — притом что буржуа об этом не догадывались. Но не случилось ли так, что я случайно изобрел порох и пустил его на фейерверки, тогда как кто-нибудь гениальный сделал бы из него взрывчатку? Или увеличительное стекло, с помощью которого я создавал милые картинки, когда с его помощью можно было бы увидеть что-то действительно новое?
Может быть, стоит попытаться обратить других людей на путь Жребия? Раз Арлин получила удовольствие от роли вожделеющей-домохозяйки-на-день, а Терри от роли девушки-по-вызову-на-день, возможно, им понравится играть и другие выбранные Жребием роли, как это нравится мне? Может быть, имеет смысл использовать игры со Жребием как дайс-терапию для моих друзей и пациентов?
Моя дайс-жизнь, ставшая чуть ли не анекдотичной, в этот момент казалась мне миссией — целью, которой я мог бы пытаться достигнуть, чтобы поднять моих сотоварищей к новым высотам. Игра со Жребием была игрой, в которой отражалась моя горечь по отношению к миру; теперь я буду бросать Жребий, чтобы создать Новые Я, Людей Случая. Со скукой будет покончено, как с полиомиелитом, с помощью дайс-вакцины. Я создам Новый мир, лучший мир, Место радости, разнообразия и спонтанности. Я стану Отцом новой расы людей. Дайс-людей, Людей Жребия.
— Вы не могли бы принести нам полотенце? — попросила Терри. Ее лицо и тело по большей части были спрятаны под простыней и грузной массой Джорджа.
Даже это грубое вмешательство не сбило моего воодушевления. В эти выдающиеся минуты я воспринимал себя совершенно серьезно. Я пошел в ванную и принес им полотенце, и, хихикнув раз-другой, они улеглись рядышком молча, опять не обращая внимания на мое присутствие. Простыня лежала ровно и неподвижно поверх их безмолвных форм, и я отправился на цыпочках к месту, где на полу лежали мои брюки, и достал из кармана кубики. «Нечетное»: начну дайс-терапию с Джорджем и Терри сегодня же вечером; «четное»: не начну. Я уверенно бросил кубик в изножье кровати: шесть. Хм-м-м.
Как добрая фея, оставившая гривенник под подушкой, я собрал свою одежду и ускользнул в ночь; бессмертные слова Христа эхом отдавались в моих ушах: «Врач, исцелись сам, и ты исцелишь также и своего больного. Было бы лучшей помощью для него, чтобы увидел он своими глазами того, кто сам себя исцеляет»[93]. Я был полон решимости сорвать с тела неприметную одежду доктора Люциуса Райнхарта и предстать перед моими пациентами голым, раскрытым: Человеком Жребия.
30
Первым взрослым человеческим существом, которому предстояло быть введенным в дойс-жизнь доктором Райнхартом, была Арлин Экштейн, неприметная жена доктора Джейкоба Экштейна, видного аналитика и писателя. Миссис Экштейн несколько лет жаловалась на различные нервные недомогания, которые она объясняла сексуальной фрустрацией, вызываемой спорадической природой знаков внимания ее мужа. Доктор Экштейн, у которого не было времени, в середине января наконец решил, что она начнет проходить анализ, и таким образом с ее проблемой можно будет разобраться тщательно и глубоко. С благословения мужа («Сделай для нее это, Люк, приятель») она начала анализ с доктором Райнхартом. Первые несколько сессий оказали глубокое проникающее воздействие, и миссис Экштейн обнаружила, что теперь она была способна раскрываться чаще, чем раньше. Ее муж заметил, что нервные симптомы у нее уменьшились или совсем исчезли, а ее компульсивная сексуальность, кажется, слабеет.