Темный Лорд был близко. Он постоянно был рядом, даже не присутствуя рядом; он как будто прочно обосновался в ее голове, не будучи в мыслях; он словно поселился под кожей, в самой… душе. И сердце заходилось, и не доставало воздуха. Верно ли было то, что он сказал когда-то Беллатрисе, а она, Гермиона Грейнджер, подслушала в собственном ночном кошмаре? Верно ли, что осколок его души способен такое пагубное влияние оказывать на нее саму?
Лорд просто… вынуждал ее быть рядом. Или был рядом сам, как будто хотел насытиться ею. Смысл этого слова — «вынуждал» — постепенно ускользал от Грейнджер, и это вселяло в нее тихий, безмолвный ужас, потому что временами она ловила себя на том, что сама непроизвольно ищет его компании. Маясь в течение дня от тягучего, будто магловская жвачка, времени, она как ненормальная ждала вечера, ждала и боялась. Это иррациональное ожидание, а потом — его появление, всегда парадоксально неожиданное — и вот ее сердце заходится в волнующем беге. Его присутствие всегда означало для Гермионы переживание самых противоречивых эмоций, что только существовали в ее душе.
По какой причине Темный Лорд предпочитал проводить вечера в компании Гермионы? Она не спрашивала, а он сам не объяснял. Он ничего с ней не делал, он пока больше ничему ее не учил, вопреки собственным обещаниям; он даже не продолжал занятий окклюменцией, а когда Гермиона, осмелившись, решилась спросить об этом, отвечал ей, что время еще не пришло. Он почти никогда не прикасался к ней, и Гермиона была безмерно благодарна ему за это, иначе, ей казалось, она сошла бы с ума. Воспоминание о его прикосновении приносили едва ли не физические страдания — чувство вины перед всем миром за собственные ощущения было столь сильным, что хотелось кричать. Иногда Лорд говорил с ней, его интересовало ее мнение по каким-то научным или политическим вопросам, и она с удовольствием отвечала ему, счастливая от возможности отвлечься от внутреннего, терзающего ее разлада, бесстрашно вступая в полемику, и иногда он даже соглашался с ней. Но чаще — молчал. Смотрел в огонь, в окно, иногда — читал. Но всегда был рядом. И это было… хорошо. Кошмарно. Мучительно-хорошо. И больно. Как будто она постоянно пребывала в одном из своих странных снов, но они больше не были снами. Звучало это ужасно: так же ужасно, как и было на самом деле.
В метаниях и переживаниях совершенно не находилось места для такой необходимой Гермионе холодной рефлексии. Она постоянно заставляла себя вспоминать о прошлом, думать, искать выход, представлять друзей, осмысливать свое нынешнее положение и переосмысливать его, то и дело скатываясь в оцепенелое созерцание его присутствия в своей душе. День проходил за днем, Гермиона Грейнджер каждое утро обещала себе, что уж сегодня-то она точно что-то обнаружит, попробует найти…. ну, может, брешь в антитрансгрессионном поле или, на худой конец, свою волшебную палочку — хоть одну из двух. Но каждый раз все оканчивалось одинаково. Появлялся он, стирая все ее выстроенные за день гипотезы и ломая наполеоновские планы.
Тот раз Гермиона запомнила, должно быть, навсегда: тот раз, когда она каким-то образом обнаружила себя у ног сидящего в кресле Лорда. «Есть способ вернуть тебе нормальный сон», сказал он. И она, черт возьми, узнала, что это за способ! Вновь вспомнив об этом, нахмурилась и остановилась прямо посреди подернутого снегом газона. Она уснула тогда, как он и говорил, без сновидений. Проспала двенадцать часов кряду, просто потому, что… Нет, это было ужасно. Просто потому, что Темный Лорд был рядом с ней всю ночь, но об этом она догадалась уже после, и все благодаря Нагайне. Гермиона понятия не имела, что именно произошло тем вечером, но прекрасно помнила это сладостное ощущение, когда чьи-то пальцы перебирали ее волосы, а веки ее тяжелели, превращая пламя камина в красноватое яркое марево, что тускнело с каждой секундой, пока не потухло за пределами ее сознания…
Проснулась она в собственной постели в середине следующего дня. И, конечно, снова провела несколько часов за самобичеванием. Уснуть рядом с Лордом все еще означало примерно то же, что задремать в присутствии особо опасного хищника, дракона, например.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Больше, чем Лорда, Гермиона ждала теперь разве что Нагайну. Та вела себя удивительно — как нежный домашний зверек. Змея ласкалась, обвиваясь вокруг ног, а иногда даже заползала в ее постель: к этому было чертовски трудно привыкнуть (Гермиона всю сознательную жизнь опасалась рептилий), но вскоре она открыла для себя все прелести такого поистине любовного отношения. Не верилось, что именно эта четырехметровая красавица повинна в многочисленных нападениях и убийствах.
Иногда Гермионе было искренне жаль, что она, в отличие от Гарри, по какой-то неведомой причине осталась обделена даром змееуста. Она бы многое отдала за то, чтобы поговорить с Нагайной. Научиться у нее спокойствию и, возможно, верности. Может быть, именно эти качества исправили бы разлад в душе… Хотя нет, кого она обманывает. Ее душа теперь вынуждена терпеть весьма своеобразное соседство…
Нагайны не было. Как и Темного Лорда.
И спокойствия не было тоже. Их не было, и это сводило с ума.
Воспоминания об этих вечерах, проведенных с Темным Лордом и Нагайной наедине, вызывали в Гермионе едва ли не панику, поэтому она, содрогнувшись (от зябкого ветра, конечно же) предпочла вернуться в настоящее. Она не видела его довольно давно, он (какая честь, Мерлин!) на этот раз предупредил ее о неотложных делах и о том, что покинет поместье на неопределенный срок. Прекрасный повод для Гермионы Грейнджер вспомнить о том, кто она; подумать, что же делать дальше. И только теперь, казалось бы, можно было бы сделать это. Но она несколько дней кряду будто восстанавливалась после тяжелой болезни, просто наслаждаясь воцарившимся ощущением свободы, которое медленно, но верно перерастало… в тоску.
Гермионе нравилось закрывать глаза и мысленно переноситься в другие миры, туда, где она свободна, вольна идти, куда вздумается, и не замирает каждый раз, когда рядом оказывается тот, кого боится буквально каждый осведомленный о его существовании. Гуляя по прекрасному некогда саду в одиночестве, она, забывшись, воображала себя героиней произведения Джейн Остин. Нет, скорее, Бронте. Только не Шарлотты, а Эмили. Элементы готического романа подходили к ее дурацкой во всех отношениях ситуации гораздо больше. Гермиона Грейнджер вовсе не была милой, очаровательной Элизабет Беннет, ни даже самоотверженной Джейн Эйр. Да и на Кэтрин Эрншо она мало походила, хотя всем сердцем обожала этих героинь. Раньше она даже представляла себя на месте одной из сестер Беннет, которой повезло найти счастье с веселым и немного застенчивым мистером Бингли, которого Гермиона представляла в точности так же, как… как Рона.
Сердце пропустило удар.
Рон. Как она могла забыть?..
В голове вдруг эхом отдалось брошенное Малфоем и повторенное Пирсом: «Схватили кого-то из Уизли…»
Кто-то из Уизли в мэноре. Возможно, до сих пор.
Морок спал как по мановению палочки, будто кто-то снял заклинание; шестеренки заработали со скоростью света, и Гермиона встала как вкопанная. Уизли. Кто-то из Уизли в подвалах мэнора. Что если это Рон?! Две недели, Мерлин, прошло как минимум две недели, а она вспомнила об этом только сейчас! Вспомнила о Роне только сейчас! Как это вообще могло с ней случиться, почему, что с ней происходит, если она забыла о самом главном?…
Гермиона бросилась к дому опрометью, не обращая внимания на колючий влажный ветер и на то, что полностью промочила ноги. Она не имела понятия, что будет делать, но было чертовски важно проверить темницы прямо сейчас. Если кто-то их охраняет, то… Она подумает об этом на месте. Не убьют же ее, в конце концов, правда? Грейнджер взбежала по ступеням, не глядя по сторонам и совершенно позабыв о присущей ей и такой необходимой в этом месте осторожности.
Гермиона потянулась к золоченым ручкам массивных дверей, когда услышала за своей спиной хлопок аппарации, да так и замерла, не успев почувствовать под пальцами прохлады металла.