сообщение, снова смеясь.
Я: Реальный вопрос в том, почему ты так часто набираешь «пенис», что твой телефон автоматически исправляет это?
Маленькие пузырьки появляются и исчезают три раза, прежде чем она отправляет ответ.
Дарья: Я даже не знаю. Но обещаю, что не отправлю случайно «пенис» клиенту.
И я снова громко смеюсь.
Я: Это было бы неловко.
Дарья: Совсем чуть-чуть. Я иду спать. Спасибо, что прислал информацию о рейсе. Увидимся утром на работе.
Я смотрю на свой телефон, перечитывая наш разговор, и улыбаюсь, как мальчик-подросток, который только что впервые поговорил со своей пассией. Встав, иду в душ, и неудивительно, что мои мысли возвращаются к Дарье.
Кое-что из того, что она сказала ранее, не выходило у меня из головы весь день. Она сказала, что ей все равно, что думают о ней эти придурковатые мамаши в школе, но она не хотела бы, чтобы из-за этого они относились к ее детям по-другому.
Это полная противоположность моей собственной матери, и если бы мы с Никой выросли с такой любовью и поддержкой… Черт… Даже не знаю, на что это было бы похоже. Я боюсь закончить в точности так же, как мой собственный отец. Это не то, в чем я хотел бы признаваться самому себе, и Ника, возможно, единственная, у кого есть подозрение, что эта мысль приходит мне в голову.
Но с этим связан еще один страх. Что, если бы у меня действительно был ребенок, и я был бы таким дерьмовым отцом… И у этого ребенка тоже была бы дерьмовая мать?
Я знаю, что другим приходилось намного хуже, чем мне в детстве.
У нас были деньги.
Хороший дом.
Мы ходили в лучшие школы и водили дорогие машины.
Но меня избивал мой собственный отец. Он также подвергал меня словесному и эмоциональному насилию, в то время как моя мать сидела сложа руки и ничего не делала. Она больше заботилась о себе и о том, что думают люди из ее круга общения, чем о благополучии своих детей.
Я упорно трудился, чтобы подавить большую часть своего детства. Есть один момент, который мне особенно нравится — когда я притворяюсь, что этого на самом деле никогда не было. Как будто у меня сохранились воспоминания об этом, потому что я видел это по телевизору или в фильме… Что-то в этом роде.
Не потому, что это случилось со мной.
Потому что это все еще причиняет боль — как душевную, так и физическую. Я смотрю на свою левую руку и чувствую, как кости снова ломаются. Папа был пьян, разозлился из-за того, что сделка на работе сорвалась, и запустил в меня подставкой для книг. Он попал в верхнюю часть моей левой руки и сломал две кости. Мне понадобилась операция, а мама сказала всем, что я «баловался, как это делают мальчишки», и опрокинул на себя книжную полку. В то время мне было восемь.
Оглядываясь назад, я жалею, что не могу накричать на себя в молодости, чтобы рассказать кому-нибудь. Медсестре в больнице. Учителю. Игорю, нашему водителю, который, казалось, заподозрил, что что-то происходит. Он снова и снова спрашивал нас с Никой, все ли у нас в порядке, и из-за его любопытства его и уволили.
Но я был напуган. Боялся, что меня заберут и я окажусь в приемной семье — страх, вложенный в мою голову моими собственными родителями. Я не хотел разлучаться с Никой или, что еще хуже, оставлять ее дома без защиты. И я боялся, что ничего не будет сделано и я останусь наедине со своим отцом, который разозлится еще больше из-за того, что я его сдал.
Я увеличиваю температуру воды и смотрю вверх, позволяя ей омывать мое тело. Психиатр провел бы со мной целый день, я уверен в этом. Я пережил детскую травму, скрывал свое желание остепениться и создать семью чрезмерным употреблением алкоголя, бессмысленным сексом и вечеринками.
И все же я успешен, и полагаю, что работа для меня — такая же маска, как и другие пороки. Это единственное, что у меня есть и что я более или менее контролирую. Это единственное место, где, как я знаю, я могу получить одобрение и признание. Ну, не от моего отца, а от других людей вокруг меня. Это придает моей жизни смысл, заставляет меня продолжать добиваться своего, но, в конце концов, когда я выйду на пенсию и уйду в отставку, как это делает сейчас мой отец… На этом все и закончится.
Никто меня не вспомнит. Кто-то другой возглавит компанию, поведет ее в новом направлении и принесет ей больший успех.
Раньше этого было достаточно.
Но теперь… Теперь я хочу большего. Не больше денег. Ну, не только. Я говорю себе, что не знаю, что это такое, но на самом деле я знаю. Я просто не хочу признаваться в этом самому себе. Не сейчас… Вероятно, никогда.
— Я отменила твой пятничный обед и перенесла видеозвонок с девяти утра на завтра на два часа дня, — говорит мне Дарья, заглядывая в свой блокнот. Я беру чашку кофе и делаю большой глоток. Прошлой ночью я плохо спал, ворочался с боку на бок и пытался избежать мыслей о том, насколько неудовлетворительной является моя жизнь, несмотря на миллионы рублей моих сбережений, имя, которое я создал для себя, и то, насколько большой и крепкой стала компания за последние пять лет.
Наконец я заснул и проспал целых четыре часа, прежде чем зазвонил мой будильник. Утром я чуть не пропустил поход в спортзал, но все-таки переборол себя. Когда я начинаю позволять своим мыслям прерывать мою рутину, тогда понимаю: у меня настоящая проблема.
У меня действительно есть проблема, я знаю, но легче притворяться, что ее нет, когда я все еще в состоянии функционировать в своей повседневной жизни.
— Спасибо.
— А Устинов позвонил и сказал, что застрял в пробке, так что он опоздает минут на двадцать-тридцать. После этой встречи у тебя был запланирован перерыв на обед, так что это никак не повлияет на остаток твоего дня. Только на твой обед. Хотя, если хочешь, я могу что-нибудь для тебя заказать.
— Да. Закажи что-нибудь и для себя тоже.
— Чего ты хочешь?
Я качаю головой, глядя в красивые глаза Дарьи. Сегодня на ней другое платье, и оно выглядит потрясающе. Этот голубой с красными и розовыми цветами. Оно струящееся внизу и сзади длиннее, чем спереди. Сегодня на ней низкие каблуки, а волосы распущены