Читать интересную книгу Том 5. Дар земли - Антонина Коптяева

Груздев растерялся от ее слов, точно ребенок, которого впервые щедро одарили, и, чтобы скрыть радостное волнение, быстро встал.

— Я расскажу сказку о волне и камне.

Он вдруг почувствовал себя легко и свободно; опираясь рукой на спинку стула, другой обнял за плечи Семена Тризну и окинул примолкших гостей загоревшимся взглядом.

Надя не знала этой сказки…

Замшелый камень лежит на морском берегу. Стаи волн, переливаясь зеленовато-синим блеском, бегут к нему из сияющей под солнцем голубой дали, обдают его пенисто-белыми брызгами и со смехом убегают обратно. Камень равнодушно смотрит на них — старый и темный, как сама Земля. Но вот пришла та волна, которая однажды уже нарушила его покой…

— Как чудесно! — воскликнула Надя, прослушав до конца. — У вас, Алексей Матвеевич, дикция настоящего артиста. Если бы я была маленькой девочкой, то всегда просила бы вас рассказывать сказки.

— Ты можешь просить его и теперь! — съязвила Юлия, которая с женской прозорливостью заметила большее, чем симпатию, в отношениях Нади и Груздева.

11

И гости и хозяева стали выбираться из-за стола; кто-то еще пытался произнести тост, кто-то предлагал «посошок» на дорогу, пока, порядком потолкавшись возле рюмок и графинов, не высыпали наконец шумной гурьбой на улицу. Ночь уже наступила — темная, по-летнему теплая. Повсюду виднелись зарева факелов, колыхавшие ночные тени, и от этого неровного мерцания то гасли, то вновь возникали зеленые огоньки звезд.

— Давайте поедем под факел! — предложила Зарифа.

И всем после комнатной тесноты захотелось в горы, к реке, поразмяться, подышать свежестью лугов. Тризна позвонил в гараж — и вскоре машины понеслись по асфальту. Упругий ветер бил в открытые окна, овевал разгоряченных людей ночной прохладой и чуть горьковатым ароматом леса: заросли ветляника и цветущей черемухи выбегали навстречу на поворотах шоссе, отмечавших изгибы берега. Потом машины свернули на заросшую травой дорогу, еще хранившую следы тракторов, и, мягко переваливаясь на ухабах, покатили к полувышке, возле которой бурно колыхался над «свечкой»-трубой огромный факел, то развертываясь, как полотнище багрово-оранжевого флага, то стелясь по земле. Рев его слышался издалека.

«Почему-то кажется, что здесь высокое нагорье, — подумала Надя, посмотрев на очертания горных вершин, темных на фоне полыхающего за ними зарева, — будто мы находимся на кавказском перевале в грозовую ночь».

Надя знала Кавказ не понаслышке — с шестнадцати лет увлекаясь альпинизмом, она ежегодно участвовала в туристских походах. Прошлым летом ездила в Кабардино-Балкарию, побывала на самой «крышечке» Эльбруса… Ни с чем не могла она сравнить то острое ощущение, которое охватывало ее после победы над высотой, где даже орлы не гнездятся. Стоишь в небе, а облака проходят внизу, в глубочайших ущельях, одетых под кромкой вечных льдов лесами и камнем. Стремительно несутся там гулкие реки, дробясь о скалы, срываются с уступов белые водопады ледниковых ручьев.

Не хочется думать о возвращении… Так прекрасен величавый горный хребет, навсегда увенчанный коронами снега, открытый взгляду до самого горизонта, где, как острова, виднеются в волнах клубящихся облаков громады отдельных гор!..

Увлеченная внезапно нахлынувшими воспоминаниями, Надя вздрогнула, когда Юлия с разбегу схватила ее за плечи и, шутливо подтолкнув, потащила к факелу.

— Тут у них светло и тепло в любую погоду!

Дина Ивановна, окруженная местными нефтяниками, стояла у полувышки, где позванивала фонтанирующая по трубам нефть, которую выжимала на поверхность нагнетаемая в пласт вода, — здесь были ее владения.

— Вчера четырнадцать часов наблюдали за распространением волн давления в пласте. Посменно дежурили, — сказала она Семену Тризне и Груздеву, продолжая начатый разговор. — Нет, вы себе представить не можете, что значит прослушать дыхание наших глубин!

Они, конечно, могли это представить, но зато не знали, что Дина Ивановна иногда после рабочего дня садится за домашний стол и пишет, пишет… Деловые записи геолога — понятно, работа над диссертацией — законно, но Дина, в дополнение ко всему, как в дни юности, сочиняла «для души» стихи.

Под факелом было совсем светло, гудящий оранжевый огонь, снизу сине-зеленый, так и рвался из земли, бушуя над тонкой черной трубой, покрытой блестками нагара.

— Фантастическое зрелище. Если на эти факелы взглянуть ночью с самолета — огненная сеть над нашей нефтеносной землей, — говорила Зарифа, устраиваясь на охапке свежего сена и энергично обминая его вокруг себя. — Сколько мы тут добра палим, ужас! Ведь драгоценное сырье для химиков! Между прочим, Мирошниченко обещал мне отлить из пластмассы дефицитные детали для тракторов и машин. Вот бы! По женскому легкомыслию поверила, но трепещу, не отлил ли пули дорогой директор!

Мирошниченко засмеялся, присел рядом на большой брезент, раскатанный нефтяниками.

— Сие не от меня одного зависит, Зарифа Насибулловна, но постараемся… Будь моя воля, я для нужд нашего промыслового управления создал бы отдельный цех производства деталей. И то: потребности неограниченные, возможности колоссальные, а разворачиваемся в этом деле через пень колоду.

Семен Тризна опустился на колени возле накрытой уже на брезенте скатерти, заваливаясь на бок, и, пристраивая поудобнее длинные ноги, сказал:

— Я слышал, как студенты пели, глядя на факелы: «Горят нейлоновые шубки, и день и ночь горят они…» И не только шубки сжигаем, но и эшелоны лучшего каучука, детали самолетов, ракет, автомобилей.

— Да, тяжело смотреть на эту дикую иллюминацию, но невозможно ведь решить все сразу, — с необычным для нее благодушием заметила Дина Ивановна, которой захотелось забыть о всех деловых неприятностях: не так уж часто удается выбраться дружной компанией на лоно природы. Конечно, пикник под пылающим факелом мало похож на отдых среди девственной природы, но разве не заслужили они права хоть немножко повеселиться? — Не зря, братцы, губили мы здесь свою жизнь молодую! — полушутя, но и торжественно произнесла она.

— Если бы мне вернули молодость и предложили выбрать любой путь, я снова пошел бы на поиски нефти, — сказал Груздев, тоже усаживаясь в круг. — Откровенно говоря, сначала тоскливо было, когда мне предложили заняться переработкой. Завод никак не манил, а теперь иногда чувствую себя чудотворцем. Ведь нефтехимия может создать такое, чего и не водилось в природе. И народ у нас в цехах поразительный. Потрясающей силы народ: смелый, цепкий, инициативный. С ними ничто не страшно. Поговоришь, посмотришь — и словно живой водой омоешься. Всю накипь с сердца снимает. Иногда мне просто жаль бюрократов, которые не видят величия и красоты дела, страдающего от их тупоумия!

— Да, химия воистину королева наук! — горячо подтвердил Мирошниченко. — Быть подданным такой королевы — счастье. Ведь она целый комплекс ведет за собой, даже биологию. Надо только представить себе, что все ткани живых организмов состоят из биологически активных полимеров!

Зарифа, внимательно посматривая на своего необычного по внешности соседа, весело усмехнулась, но с прорвавшимся задором обратилась не к нему, а к Груздеву:

— Может быть, вы, Алексей Матвеевич, научитесь выводить и живые существа в каких-нибудь инкубаторах?

— Не исключено. Для этого только нужно создать новые исходные вещества и найти новые приемы полимеризации, то есть соединения малых молекул в большие. Задача хотя и трудная, но вполне осуществимая.

— Ох, Алексей Матвеевич, какие скучные разговоры вы завели! — сказала Юлия, непринужденно возлежавшая возле раскинутой скатерти-самобранки.

— Отчего же скучные?

— Оттого, что я привыкла сознавать себя мыслящей личностью, а не цепочками полимеров.

— Если бы ты действительно это сознавала, то с большим уважением относилась бы к людям, да и к самой себе, — сказала Дина Ивановна. — А то вы с вашими модернами скоро опроститесь до нуля. Не в прежнем народническом смысле опроститесь, а так, чтобы и в нагой своей простоте стать над народом. Он ведь не признает бунтарства против красоты и сложности жизни.

— Странное бунтарство, понимаешь! — возмутилась Зарифа, вставив в свою речь любимое словечко Яруллы. — Юбки носят нейлоновые, кружева перлоновые, а ходят босиком. И искусство хотят превратить в пустую шелуху, и отношения человеческие. Народ, конечно, не согласится, он еще не успел по-настоящему порадоваться на все красивое!

Юлия презрительно скривила ярко накрашенные губы: вот раскудахтались! А она ни на что не посягает. Очень-то нужно!

— Я только сказала: скучно!..

— Да в чем вы нашли скуку? — мягко спросил Груздев, радуясь присутствию Нади и потому стремясь внести умиротворение. — Биохимии принадлежит будущее и в области медицины, и в геронтологии — науке о продлении человеческой жизни. Что может быть интереснее этого?