Читать интересную книгу Том 5. Дар земли - Антонина Коптяева

А старые друзья по работе — Груздев, Дронов, Семен Тризна, Джабар Самедов для него роднее родных: вместе создавали богатство и славу Татарии.

6

— Хочу бурить скважину не на глинистом растворе, а на воде. Попалась, понимаешь, такая, с осложнениями: поглощает раствор без конца. — Ярулла крепко пожал руку Груздева, снова с теплой озабоченностью взглянул на сына, хмуря тяжелые брови. — Сплошные каверны и уходы. Просто не успеваем крутить глиномешалку. И решил я, хотя бы до нижних горизонтов, на воде бурить. Вообще начну на Исмагилове работать по-новому. Миллионы рублей можно сберечь, и скорость намного увеличить.

— Попробуй. Большое движение среди буровиков поднимешь, — одобрил Груздев и вдруг увидел фотографию на стене: среди черноголовых низамовских ребятишек, будто светлый цыпленок среди темных утят, сидела беловолосая девчурка. Неужели Надя?

Груздев не к месту улыбнулся. Заметив недоумение Яруллы, покраснел:

— Как же ты думаешь бурить без глинистого раствора в нижних горизонтах, где обвалистые породы?

— Да вот разумения не хватает, пришлось сыну поклониться. — В голосе Яруллы прозвучали и гордость и горечь, но он сразу увлекся, начал рассказывать о своем замысле.

Теперь Груздев слушал уже с большим вниманием: идея была не новой, однако осуществить ее пока никому не удалось из-за обвалов в глубоко расположенных кыновских глинах.

— Интересно. Очень.

— Мне тоже кажется интересно! Да ведь? — сказал с живостью Ярулла, подогретый сочувствием.

— А я хочу еще одно дело подкинуть тебе, Ярулла Низамович, становись и ты болельщиком за нефтехимию! Дадим тебе для проверки турбобур с деталями из пластмассы. Да ты не пугайся, эта пластмасса крепче любой стали. В Башкирии хотят испытать турбобур из капрона, в Куйбышеве — из полиэтилена, а мы тебе подбросим полипропиленовый, собственного производства.

— Хочешь показать товар лицом?

— Надо. Деловые качества у него замечательные, и для литья особенно хорош. Не так еще морозостоек, правда, но сейчас лето. Зато плюсовую температуру выдерживает до ста пятидесяти градусов.

— Давай попробуем. Ахмадша сумеет провести это испытание, и Равилю доверить вполне можно. Стыдно мне: обгоняют сынки на работе, однако горжусь: ученые дети.

— Вы столько сделали, папа, вам стыдиться нечего, — сказал Ахмадша с горячностью. — Если бы я был первооткрывателем нефти «Второго Баку»…

— Что бы тогда? — спросил Груздев, любуясь красивой молодостью Ахмадши и невольно завидуя ей.

— Всю жизнь гордился бы этим. Ведь здесь дикая глушь была, а теперь такие города замечательные!

— Танцплощадки… — поддразнил Алексей.

— Да, и танцплощадки, — серьезно согласился Ахмадша, помогая отцу освободить стол и покрыть его скатертью.

— Наверно, уже девушку высмотрел?

— Пока не высмотрел. Но танцую хорошо. Люблю танцевать, — поправился сын Яруллы, боясь, что его сочтут хвастунишкой.

— Ты и работаешь хорошо.

— У нас все работают хорошо.

Скромность Ахмадши странно задела Груздева. Видно, Ярулла по-прежнему крепко держит бразды правления в своем доме: ведь не перед гостем, старым знакомым, стесняется парень!

На стол подавала Минсулу… Ранние тонкие морщинки уже пролегли в уголках ее бледного рта и между полудужьями бархатных бровей, и почему-то очень грустная она была. Груздев даже не решился обратиться к ней, как прежде, на «ты».

— Садитесь с нами, вы теперь совсем взрослая! Рюмочку вина выпейте за успех наших дел.

Она покачала головой.

— Спасибо, я не пью.

— Ну просто так посидите за компанию.

— Нет, мне надо чай приготовить.

А чай уже заварен Наджией, даже не переступившей порога столовой, и все, что требовалось к столу, тоже приготовлено ею: то и дело мелькали за косяком двери крупные руки матери, из которых Минсулу и Ахмадша принимали посуду с разным угощением.

Ахмадша не притронулся к рюмке, а когда пришел Равиль, по-праздничному переодетый, тот без всякого стеснения налил себе вина, выпил, рассказывая о работе на буровой, крепко обругал диспетчера.

Глядя на братьев, которые и в детстве резко отличались друг от друга характером и поведением, Груздев невольно сравнивал их. Теперь разница между ними как бы стушевалась внешне благодаря приобретенному умению владеть собой, но углубилась: у Равиля подчеркнуто независимый, даже развязный вид, Ахмадша сдержанно-спокоен, но в тихой скромности его чувствуется недюжинная сила.

— Позови Фатиму, я ее и разглядеть сейчас не успел. На свадьбе-то мне не пришлось погулять, — попросил Груздев, надеясь, что с появлением еще одной женщины разговор станет более общим и непринужденным.

— Она ребенка кормит. Капризничает он, не заболел ли? — степенно возразил Равиль, и, как бы подтверждая его слова, мальчишка захныкал басовито и требовательно.

Точно ветерок, в комнату влетела младшая, Хаят, в полумужском рабочем костюме. Поздоровалась с Груздевым за руку, на ходу растрепала прическу Ахмадше, а на Равиля только весело покосилась.

— Здравствуйте, ати! — сказала она отцу. — Сейчас пойдем в парк с Салихом Магасумовым. Хороший он и чудной — похож на русскую икону. — И Хаят засмеялась так громко, что Ярулла нахмурился.

Недовольство отца ничуть не смутило девушку. Через каких-нибудь десять минут, уже в шелковом платье, маленькая, складная, она снова появилась перед гостем. Большелобое лицо ее с широко поставленными карими глазами дышало своеволием, и вся она была живая, подвижная, как огонь.

— Наш младший оператор, — Ярулла явно любовался дочерью, непослушной, избалованной и все-таки милой отцовскому сердцу. — Не женская работа, но, понимаешь, требует равноправия! Что ж, пусть испытает, почем фунт лиха!

У Груздева ворохнулось на душе тяжелое — выступление Семена Тризны в обкоме: если не наладится дело с откачкой, то операторы в первую очередь пострадают от сокращения добычи.

— Значит, дружишь с Магасумовым? — спросил он Хаят, самостоятельность которой ему нравилась.

Груздеву нравился и Салих, в самом деле похожий на святого со старинной иконы: тонкий прямой нос, продолговатые глаза, губы в ниточку, а улыбнется — и сразу расцветает суховатое лицо. Совсем молодой, но в цехе капитального ремонта скважин на хорошем счету, к тому же спортсмен и гармонист отличный. Алексей встречался с его матерью, Зарифой, бывшей своей трактористкой, даже подумывал одно время, не жениться ли ему на хорошенькой, боевой вдовушке, но сердечного контакта между ними не возникло, и отношения сохранились в рамках старой дружбы.

— Сын Зарифы — дельный парень, — сказал Ярулла, поймал быстрый взгляд Ахмадши и вдруг покраснел, будто в жар его бросило.

Груздев заметил это.

«Что у них тут происходит? — И еще он подумал: — А силен Ярулла в семье! И не грубой силой берет: авторитетом. Но женщин за стол не посадил. Неужели дома придерживается старинки? Как же я раньше за ним такого не замечал?»

7

Когда Ярулла вместе с Магасумовым уходили добровольцами на фронт, Ахмадше было восемь лет. В те дни шли самые тяжелые бои за Сталинград, по всей стране почтальоны разносили «похоронные». Громко плакала, провожая Яруллу, Наджия, заливались горестными слезами ребятишки, Зарифа провожала Магасумова молча, хотя по окаменевшему лицу ее было видно, что и ей тяжело. Маленький Салих еще ничего не понимал. Потом пришла «похоронная» — убили Магасумова, и опять Зарифа молчала…

Война запомнилась детям как бесконечно точившая всех злая болезнь. Только смерть входила в дома издалека, без гробов, в маленьком конверте, разрывала тревожную тишину отчаянными женскими воплями. Плакали и мужчины, находя исход горю в яростном труде, затем тоже исчезали, а их рабочие места занимали ребята-подростки и женщины. Только буровиков — за редким исключением — не пускали на фронт из-за какой-то «брони» да мальчишек вроде Ахмадши, которые бредили местью фашистам, но, к сожалению, не вышли ни ростом, ни годами. Казалось, целая вечность прошла, пока вернулся из Берлина Ярулла Низамов, написав свое имя на стене рейхстага. Тут-то и увидел Ахмадша, как может плакать мать Салиха…

Это было в лесу, недалеко от буровой. Сочно зеленели под вешним солнцем травы, за поляной, празднично убранной цветами, звонко кликала в чаще кукушка, манила, зазывала гостей. Радостно кругом.

Легко дышать. Но не всем было радостно в этот яркий день. Зарифа не просто заплакала — зарыдала, когда Ярулла бережным, но решительным движением отстранил ее от себя. Сумрачно глядя на дрожавшие ее плечи, на охваченную ладонями опущенную голову, Ярулла говорил:

— Я тебя люблю теперь пуще прежнего. Страшно было каждый день под смертью ходить! Не скрываю: много о тебе думал — тосковал, это, понимаешь, очень помогает на фронте. За то, что душу согревала, спасибо, голубушка моя! И уважаю я тебя. Поэтому говорю прямо: ничего у нас не получится. Ребятишек мне Наджия не отдаст, а отказаться от них, жить без них не смогу.