он, лишь бы как-то начать разговор.
— Вы же видите, — тихо ответила Нина. — Кто-то должен приносить цветы и навещать погибших. Это же так просто.
— Да, нам, живым, все просто. Только больно.
— Старик монах умер, — снова тихо сказала Серегина. — Не справился организм. Слишком слаб и стар.
Зыков знал об этом. Он так и не смог допросить старика, узнать, какие именно иконы, откуда и куда он нес и подозревал ли кого в том, что они хотят эти иконы присвоить. Теперь уже не узнать. Хотя предположения были, что старик шел из Абхазии, из Нового Афона. Алексей отправил туда запрос-ориентировку, но будет ли ответ и когда, он не знал. Наверняка ответ запоздает, а решение принимать надо чуть ли не сейчас. Или даже вчера.
— А у моего мужа и могилы даже нет, — вдруг сказала Нина. — Он погиб в море.
— Для того чтобы помнить человека, могила не всегда нужна. Он ведь у вас там, в сердце, — попробовал ответить учтиво Алексей. — Я хотел вам сказать, Нина. Если вам что-то нужно, то обращайтесь. Я вам обязательно помогу.
— Госпиталь окажет любую помощь, спасибо. Вы думаете, что я слабая, что ничего не смогу в этой жизни? Жалеете меня? Не надо. Жены офицеров, они очень сильные женщины. Всегда были такими и всегда будут. Скоро все закончится, и мы снова будем жить полной жизнью. Мы переживем и это.
Капитан из комендатуры оказался человеком невыдержанным. Алексей понимал, что фронтовик стыдился того, что торчит после ранения в тылу, что его часть сражается, а он вроде как на курорте тут. И его раздражение передавалось, нервировало. В комендатуре не хватало офицеров, большинство рвались на фронт. И вот уже в третий раз Зыкову самому приходилось заниматься слежкой за Клаусом Фроммом. Кстати, помогла Нина, подобрав для Алексея гражданскую одежду своего мужа. Сегодня, надвинув кепку на глаза, прикрываясь от слепящего солнца, Зыков подошел на улице к играющему на камнях мальчонке — сыну одной из обитательниц подвала — и попросил его принести попить, а за это он подарил мальчику настоящее кольцо от ручной гранаты. Присев на самодельную шаткую лавочку, Зыков неспешно пил теплую воду, а мальчик рядом с ним с восхищением и гордостью крутил в руках подарок.
— Что там у вас делается? — спросил Алексей, кивнув на подвальное помещение. — Все на работе или все спят?
— Не-а, — не поднимая глаз, ответил мальчишка. — Дедушка с бабушкой спят, мамка с тетками на работе. А дядька пишет.
— И что он пишет? — насторожился Зыков, понимая, что «дядька» — это Фромм. — Письмо кому-нибудь? Или сказки?
— Не-а, он сказки никогда не рассказывает. И со мной не разговаривает.
Внутри в подвале что-то упало и покатилось. Зыков поспешно сунул пареньку в руки кружку, потрепал по вихрам и пошел, сутулясь, по улице к своему напарнику. Капитан Филиппов курил, морщился и смотрел на солнце. Алексей кивнул ему, чтобы тот не торчал на улице, и они зашли в подворотню.
— Значит, говорите, что вчера профессор изменил маршрут и кого-то ждал?
— Ну да. На углу Железнодорожной и Артельной.
— Шумное местечко! — оценил Зыков. — А вы уверены, что он ни с кем не встречался, что даже мимолетного контакта не было? Например, кто-то прошел, а он ему в руку письмо сунул. Или наоборот.
— Вряд ли. Скорее всего, профессор этот всех сторонился и стоял особнячком. Думаю, хотел, чтобы его заметили. Там часы на стене над дверью бывшего банка. Вот он под часами и топтался. Он вышел!
Зыков сразу высунул голову и посмотрел в сторону подвала. Черное пальто профессора двигалось в их направлении. Разделившись, как было заранее условлено, офицеры пошли по обеим сторонам улицы за Фроммом. Капитан с видом слоняющегося без дела человека, которому на работу еще рано, а домой не хочется. Зыков держал в руках газету, и как только профессор останавливался и оборачивался, он мгновенно раскрывал ее у стены дома и углублялся в чтение. Хотя профессор явно не слежку пытался увидеть, а ждал, что на дороге появится нужная машина. Почему-то так показалось Зыкову.
Сегодня профессор, судя по всему, снова решил нарушить свой обыденный маршрут прогулок. Но теперь он пошел до Садовой улицы и свернул на Тракторную. Внутри у Алексея екнуло. Маршрут вел к дому Нины Серегиной. Но Фромм остановился у арки старого парка и принялся неторопливо закуривать. От парка, кроме этой арки, ничего не осталось. Деревья выкорчеваны разрывами снарядов и бомб, аллеи изуродованы танковыми гусеницами. Но вот арка с выгоревшими буквами устояла. Правда, пробита во многих местах пулями и осколками.
Зыков сразу выделил человека в полосатых брюках, заправленных в сапоги, и черном пиджаке. На голове ни кепки, ни шляпы, волосы подстрижены на армейский манер «под расческу». Он шел, сунув одну руку в карман, а второй рукой бросал себе изредка в рот семечку. Алексей не ошибся. Этот странный человек, пытавшийся изобразить из себя блатного, не имел той развязности в облике, какую он хотел продемонстрировать. Была в нем какая-то фальшь. Слишком он был интеллигентен для такой роли. И вот неизвестный вдруг свернул и перешел улицу, чуть пробежавшись по проезжей части, пропуская легковую автомашину.
Алексей сделал знак капитану разойтись и пошел по улице, чтобы оказаться по другую сторону от профессора. Нужно видеть его и связника с обеих сторон. Тогда ничто не ускользнет от внимания. Стоя с газетой в десяти метрах от профессора, Зыков наблюдал и за Фроммом, и за незнакомцем, который приближался к арке парка. Он не ошибся: при приближении мужчины в черном пиджаке профессор сунул руку в боковой карман пальто и вытащил плотный конверт. Проходя мимо, мужчина взял конверт, даже не сбавив темп движения. Бросив газету, Зыков подал условный знак капитану и, схватившись за пистолет, бросился на незнакомца, получившего пакет. Боковым зрением он уловил какие-то движения, но решил, что его напарник слишком шумно проводит задержание профессора.
— Стоять, руки вверх! — крикнул Зыков. — Контрразведка Смерш!
Он почти схватил незнакомца за плечо, но тут кто-то нанес Алексею такой удар справа в область печени, что он мгновенно задохнулся и едва не упал на колени. Мимо пронеслась машина, и мужчина с пакетом запрыгнул сзади в кузов машины. Стрелять было нельзя, на улице много людей. Зыков обернулся на дорогу, чтобы остановить какую-нибудь машину и броситься в погоню, но на миг опешил. Его напарник сидел на земле и держался за голову. По его щеке стекала кровь. А профессор уже заскакивал в распахнутую дверь черной «эмки» с заляпанными грязью номерами.